ВСЕ МУЖЧИНЫ ЛЮБЯТ ТОЛСТЫХ
Двадцатый век имеет все шансы завершиться достойно. Достойно во всех смыслах. Мы не зря жили и страдали в двадцатом веке. Есть точка, где наши страдания наконец оправдаются. Эту точку зовут Моника Левински.
Теперь всё самое страшное позади. Позади царство разных худых шлюх вроде Наоми Кэмбел и одухотворённых стерв вроде Шарон Стоун или Маргариты Тереховой. Все они перед Моникой никто. Во-первых, никто из них не трахал президента. А если даже и трахал, то вслух об этом говорить не решился. Во-вторых, все они худые, стройные и с правильными чертами лица. А это уже вчерашний день. Женщина должна быть толстой, бесформенной и абсолютно некрасивой, — как Моника. Вот тогда у неё есть все шансы не только войти в историю, но и переписать историю. В-третьих, они не умеют делать минет. Минет умеет делать только одна Моника.
Все мужчины виноваты перед Моникой. Все мужчины любят толстых и некрасивых женщин. Но все они бояться в этом признаться. А потом мужчин заставляют любить худых и миловидных. Мужчины — трусы. Мужчины не решаются отказаться от симпатичной доски ради своей подлинной любви.
ТРУСЫ В КЛЕТОЧКУ
Я не исключение. Я тоже виноват. Прости меня, Моника! Я много раз обижал твою русскую сестру. Тем более, что я сам первый страдаю; память всё время возвращает к осени 1977 года, к девятому классу.
За лето я сильно прибавил, не только в росте, но и физиологически тоже. Красивых девочек в классе было много. У них уже были формы взрослых женщин, а некоторые расстались с невинностью. Но не им принадлежала моя сперма, когда я, забыв обо всём, занимался онанизмом. Не им! Она принадлежала бесформенному чудовищу — Рите Колпаковой Именно за ней я подглядывал в туалете и на уроках физкультуры. Только к ней я невзначай прикасался на переменках и в буфете. Специально для нее я даже придумал зеркальце, позволяющее украдкой смотреть, что же там творится у них под платьем; нагнёшься, бывало, на географии якобы за упавшим карандашом, и пока не пересчитаешь все квадратики у Риточки на трусах, из-под парты не вылезешь. Сейчас таких трусов уже не выпускают.
У Риты вообще был интересный туалет. Лифчик просвечивал сквозь школьную форму. От ее грудей шёл мощный запах; лифчик не мог удержать запах грудей. Я почти падал в обморок. Рита вела меня на место, когда кончался танец. Я думаю. что примерно так же падал в обморок и Клинтон от одного только запаха грудей Моники. Он сводит с ума и толкает на безумство. И тогда президент забывает, что он президент, а скромный московский школьник забывает, что он скромный московский школьник.
ШИРИНКА МОЯ БЫЛА РАССТЕГНУТА
На день рождения Рита пригласила только меня. Родителей дома не было; папа уже вторую неделю находился на лечении в наркологическом диспансере, а мама как раз утром забрали в психиатрическую больницу. Рита купила вина и даже водки, а ещё испекла что-то большое и сочное, — такое большое и такое же сочное, как и сама Рита.
Сначала мы танцевали. Ещё не появилась итальянская эстрада, но уже вовсю гремело диско. Во время танцев Рита тоже ела и одновременно рассказывала мне о своём любимом фильме Тарковского «Зеркало», и это было необычайно сексуально; я чувствовал, как ее грудь и задница становятся всё больше и больше. Я щипал Риту и говорил ей всякие глупости, а она смеялась и всё ела и ела.
Я полез на Риту. Это было всё равно, что молодому неопытному альпинисту покорять Монблан. Как только я почувствовал запах Ритиных ляжек, я потерял сознание окончательно.
