Ехать на конференцию в Нижний страшно не хотелось, но пришлось. Очень просило начальство – конкретно проректор по науке. А начальству, как водится, отказывать не принято. Не любит оно этого. Да и неплохо в принципе, съездить, развеяться немного, голову переключить, как Верка скажет. Договорились с молодой преподавательницей с соседней кафедры ехать вместе и вместе снять номер в гостинице – веселее и выгоднее.
Про оплату командировочных в нашем вузе начальство конечно слышало, но только слышало, не более. И оплаты этой по факту никто в глаза не видел, по крайней мере из тех, кто работать начал в последние лет 17. А в информационном письме, жирным шрифтом – классическое: все транспортные расходы и расходы по проживанию несет командирующая сторона. Мда. В реальности расходы несем мы, но командирующая сторона оставляет за собой право ежегодно требовать отчеты по научной работе с публикациями, участием в конференциях, рецензированием, оппонированием и прочим… И требует, и делает недовольные мины, дескать – мало, мелко, долго… Изнанка профессии.
А в общем и хорошо, что поеду. На заседание ректората идти не придется, сидеть 2 часа бред слушать, 2 дня занятий пропадают, по 4 пары каждый, красота! Это студенты думают, что только они счастливы, когда занятия отменяют. Ничего подобного! Любой преподаватель с этим поспорит! Дома чистота-порядок, да и некому бардак разводить. Бабушка умерла 4 года назад, а больше никого и не было. Детьми-мужем не обзавелась, не складывалось как-то. Собак-кошек не завела: целыми днями на работе, только животное мучить.
Зато карьера… в 24 – кандидат, в 26 – доцент, в 27 с хвостиком – зав. кафедрой. Вся жизнь – работа. В институте – работа, дома – работа. В ноутбуке ни одной игрушки, сплошные статьи, монографии, авторефераты, отчеты и протоколы заседаний кафедры и Ученого Совета. Не помню, когда последний раз читала что-то для души, а не научное. Ну да ладно. Весна, солнышко, птички, погодка шепчет, в Нижнем не была ни разу, коллеги хвалили и город, и местный университет. Едем!
Поезда никогда не любила, не понимаю я этой рельсовой романтики. Кроме тягучей тоски ничего не испытываю. Верка говорит – адреналина не хватает и любой застой вызывает неприятие и депрессию, да не только застой, а даже банальная определенность, предсказуемость. А что может быть предсказуемее, чем размеренный стук колес и прибытие, согласно расписанию? Да, адреналина не хватает, несмотря на занятия фитнесом и йогой 4 раза в неделю. По полтора часа. Назло врагам, на зависть заклятым подругам, нет, приятельницам и хорошим знакомым. Подруга у меня с детства одна – Верка. Да в последнее время и с ней судьба развела, по крайней мере – географически. Она выскочила замуж и переехала в Питер, муж там каким-то строительством занимается. Как водится, когда уезжала, строили планы встречаться чуть ли не каждые выходные, благо поезда ходят регулярно. Но вышло предсказуемо – нечастые разговоры по телефону и опять же планы встретиться, которые каждая озвучивала, прекрасно понимая, что так планами они и останутся.
Коллега сидела напротив, уткнувшись в книгу, с упоением читала современную любовную прозу. Временами улыбалась, временами вздыхала. Читала погруженно. Забавно, какую муть в свободное время читают профессиональные филологи, литературоведы, преподаватели философии… Как говаривала Эсфирь Павловна – единственный наш профессор – «для очистки файлов». Эсфирь у нас вообще философ – наставник молодежи. Женщина, прожившая жизнь по принципу «лучше быть одинокой одной, чем одинокой вдвоем».
Это она в свое время, после того, как умерла бабушка и я, оставшись одна и поддавшись панике и страху одиночества, решилась принять предложение Марка, как бы невзначай, глядя мимо меня в окно, изрекла: «Замуж надо выходить не за того, с кем ты сможешь жить, а за того, без кого жить не сможешь». И ушла принимать зачет. А я осталась, налила кофе, закурила, стрельнув сигаретку у донельзя удивленной лаборантки, потом набрала номер Марка, вышла в замерший на полтора часа коридор и в закутке у расписания расставила все точки, одним махом перестав быть невестой, подругой, коллегой и соотечественницей. Два последних пункта, он, правда, реализовал в течение полугода. Получил грант, приглашение на работу в Германию и отбыл. Совсем.
Забавно, это было всего каких-то 4 года назад, а ощущение, что прошло полжизни. Позвонил он с тех пор 1 раз, поздравил с назначением зав. кафедрой, пожелал всяческих успехов, мимоходом упомянул о своей работе, командировках по Европе, про сына, которого супруга-немка назвала в его честь. Хорошо поговорили, и каждый (ну я уж точно) понял, что правильно тогда, опираясь на подоконник и глядя на расписание, я не стала урочить ни его жизнь, ни свою. С тех пор мужчин в моей жизни не было. Совсем. Да и, честно говоря, как-то не хотелось. Было много накопленной усталости, вымотанности (стандартная схема: кто везет, на того и грузят), много мечтаний, надежд и планов, которые остались в прошлом, за отметкой в 20 лет, когда, за одну февральскую ночь и первую неделю марта произошло волшебное перерождение по схеме: хорошая, подающая, надежды, талантливая девочка – «Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот» — умная, сильная, жесткая СТЕРВА».
Бабушка уже тогда серьезно болела, проходила курс лечения в больнице. Он позвонил около 12 ночи, не сильно трезвый и конечно – приехал. По-хозяйски, не смущаясь, прошел в комнату и повесил свой серый пиджак на спинку стула. Так же, по-хозяйски, сгреб меня в охапку и повалил прямо на ковер в комнате. Я сопротивляться даже и не думала. Я думала, за что мне такое счастье: молодой, интересный препод, по которому сходили с ума студентки – аспирантки – лаборантки – ассистентки и даже некоторые старшие преподаватели. Выбрал меня! Меня, в которой ничего особенного, а для него – небожителя, так наверное и вообще ничего. Подвел врожденный романтизм, когда наутро, скомкав и выбросив в мусоропровод простынь в бурых пятнах и проветрив квартиру (он много курил), я поняла, что безвозвратно влюбилась. И жила в этом эйфорическом состоянии неделю, наивно ожидая, что он позвонит, зайдет на кафедру (где я тогда начинала лаборанткой), «случайно» встретит меня в коридоре и пр. Конечно, ничего не происходило.
Он жил своей жизнью, купаясь в обожании студенток иняза, и гордо неся по кулуарам прозвище Великий Дефлоратор (о чем мне как бы вскользь сообщил один наш общий коллега, улыбаясь загадочно и жалостливо одновременно). Сообщил в том ключе, что проспорил Великому ящик пива в процессе пари, заключенного…правильно – на меня!
Если бы я тогда знала, что резать вены для достижения желаемого результата надо не поперек, а вдоль, потеряла бы страна молодого доцента с перспективой ранней защиты докторской. А так: отделалась малой кровью во всех смыслах. Была застигнута вездесущей Веркой, которая, громко матеря меня и одновременно шмыгая носом от жалости, как могла обработала – забинтовала, налила стакан дешевой водки, стоявшей невесть сколько времени у бабушки в буфете «для растираний» и посоветовала «все забыть на хрен». Забыть не получилось, но через три с половиной года появился Марк (все звали его Марик, а Верка – «мальчик-паж»). Хороший мальчик из хорошей еврейской семьи. Который, конечно, любил меня больше, чем я его, был мягок и уютен, как женщина, абсолютно нетребователен, в том числе в сексе, априори готов на любые жертвы-уступки. Спал на диване в зале, подолгу сидел на полу у ног, как собака, прижавшись худыми лопатками к моим коленям и ничего не требовал взамен. Ибо был умным и понимал – отдать мне ему нечего.
Вообще. Я не могла (при всей своей тогдашней броне) отделаться от щемящего чувства вины в его присутствии. Мне казалось, что даже мои куклы – единственное воспоминание детства – моя идеально-счастливая пара – смотрят на меня с укором, она – зелеными глазами, он – серыми. После сделанного пару лет назад ремонта, когда, в порыве безжалостности, было наспех собрано и вынесено на помойку все барахло, копившееся десятилетиями, и остались только эти две куклы – мечта всех девчонок начала 90-х – идеально-счастливая пара с мягкими улыбками и совершенной внешностью.
Нижний Новгород встретил дождем и порывистым ветром. Вот вам и весна. Пока бежали от поезда до такси, промокли до нитки. Гостиница, как и следовало ожидать. Ни разу не «Метрополь». Да и не была я никогда в «Метрополе». Слышала только. Как сказку из другой жизни, как то, чего не может быть. Ноги промокли, на голове – смотреть страшно, вода в душе, как водится, чуть теплая и тонкой струйкой. Ненавязчивый российский сервис – прямой потомок такого же советского. С утра выступление на пленарном – реверанс от местных коллег. Еще бы: мы стольких их аспирантов защитили, не требуя взяток и не плетя интриг (по нынешней жизни – издержки старой школы), что они только в реверансах приседать и должны.
Кофе в ресторане гостиницы был дрянной, по-настоящему дрянной. Пожалела, что не взяла чай, хотя, наверное, и чай был бы не лучше. Почему-то не к месту вспомнилось, как кофе варила бабушка, добавляя корицу и ваниль, как долго еще стоял в квартире густой аромат. Конференция была скучной, откровенно затянутой. Начало тянуть живот. Местная «высокая» кухня, не иначе. С трудом и ощущением сухости во рту и ноющей боли в животе досидела до перерыва. Кусок в горло не лез, кроме минералки ничего не хотелось. Плюнула на все и, предупредив слегка удивленную коллегу, вернулась в гостиницу. Надо полежать. Бабушка всегда укладывала, когда было плоховато. Не хватало только чая с вишневым вареньем и любимой с подросткового возраста книги. Колин Маккалоу «Поющие в терновнике».
Я усмехнулась: «какую муть в свободное время читают профессиональные филологи, литературоведы, преподаватели философии…». А вот и не муть вовсе. Наоборот, глубинная правда жизни: Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания…
Боль усиливалась, в косметичке, как назло, не обнаружилось ни одной подходящей таблетки. Сплошной кофеин с валидолом и омезом – набор холерика-гипотоника с испорченным институтской столовкой желудком. Болело сильно. Первая мысль – аппендицит – не давала покоя. Съездила, блин, сменила обстановочку. «Скорую» решилась вызвать только через полтора часа, когда вернулась коллега и, увидев меня, настояла. Ждали 40 минут, дождались девочку-фельдшера, совсем юную, маленькую и испуганную не меньше меня. Она так долго и тщательно списывала данные с моего полиса, что я уже на всякую помощь потеряла надежду. Задав пару формальных вопросов, девочка безапелляционно предложила поехать в больницу: «У нас врачебных бригад мало, Вас хоть врач в приемном посмотрит. Что от укола толку, если не знаем, от чего колем?». И развела руками. Резонно. Поехали.
В приемном нам были совсем не рады. Ни мне, ни моей подмосковной прописке, ни моему полису. Вышел пожилой и грузный хирург, осмотрел живот, велел медсестре взять кровь, но, не дожидаясь результата, аппендицит поспешил исключить и посоветовал «поднимать барышню в гинекологию». Недовольная тетка в приемном сжала губы, всем видом выражая крайнее несогласие, но вызвала медсестру. В отделении было довольно тихо, медсестра сказала, что сейчас все в основном на дневном стационаре, процедуры до обеда и по домам. Лежат только после операций. Меня определила в палату к «дневным», видимо, надеясь, что долго я не задержусь. Сделала укол но-шпы, который никто не назначал: «Вы пока полежите, доктор уже ушла, а дежурит сегодня зав. отделением, к пяти подойдет». Время было – половина четвертого. Волшебно.
Я уснула, свернувшись калачиком прямо на покрывале. Мне снился наш двор, старая железная беседка, открытые стенки которой мы завешивали старыми платками, накинутыми на привязанные за тонкие беседочные столбики бельевые веревки. Это был наш мир, с горами кукольной одежды, сшитой из всего, что можно было выпросить дома, с обрезками старых шуб, служивших роскошными коврами и не менее роскошными диванами, с комодами, склеенными из спичечных коробков. И, главное, с самыми-самыми счастливыми историями любви на свете.
Разбудила медсестра: «Пойдемте, доктор Вас посмотрит». И попутно: «Кровь Ваша пришла, там все хорошо, Вы не переживайте». Я уже не переживала, т.к. живот почти не болел. Доктор сидел у окна, нога на ногу, зеленый хирургический костюм и накинутый на плечи халат, почему-то отчетливо бросился в глаза лейбл известного спортивного бренда (сама его люблю!) на кроссовке. Покачивал ногой.
Я узнала его раньше, чем подняла глаза, меня прошило тысячью холодных иголок, до того, как он поднял глаза на меня, до того, как в них возникло и тревожно замерло удивление. Господи, сколько же лет прошло? Десять… нет, больше, почти пятнадцать. В июле пятнадцать – тоном отличницы, которую никто не любит, подсказала память. Лежи спокойно, я живот только посмотрю, не бойся…. Только не зажимайся и глубоко старайся животиком дышать. … Ложись, мой хороший, и шортики приспусти. … Ничего, ничего, все хорошо будет, немножко потерпи. … Солнышко, ну ты что? Все хорошо будет, маленькая моя, не плач только. Слышишь меня? Давай, успокаивайся. … Нужно полностью расслабиться, и животик тоже расслабить. Давай-ка, распусти животик. … Дыши спокойно, это не трагедия, это всего лишь пальчик….
— Вячеслав Романович, вот результаты и карта из приемного, – из ступора вывел голос медсестры. Он протянул руку, мельком глянул. Огромные серые, бархатные глаза взметнулись на меня:
— Алена???
— Да, вот на конференцию к Вам приехала… — Господи, меня Аленой, кроме бабушки (Царствие Небесное) и Верки и не называл никто. Больше как-то по имени-отчеству. Даже тренер по фитнесу. Марк называл дурацким именем Леля… Наверное, это ненормально, когда 28-летнюю женщину называют только по имени-отчеству…
— Что случилось? Заболела?
— Да нет, — растеряно, — Так, видно, ерунда… Немного прихватило, но меня уже девочки полечили – кивок в сторону двери, за которой скрылась медсестра. Он нахмурился, правда, только на миг. – Девочки не лечат, девочки только выполняют назначения. — Ну как же – субординация. Лечит и режет здесь только Гуру, и он перед Вами во всей красе, так надо было это понимать.
— Присаживайся, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Ну… хотелось бы конечно услышать, как живешь в целом, но в первую очередь меня сейчас твое состояние интересует.
— Да ничего особенного. Заболело утром, днем стало сильнее, полежала в номере, не прошло, «Скорую» вызвали, привезли сюда. Врач меня в приемном смотрел! – Почему-то дополнила торопливо, с нажимом, как будто хотела его от себя подальше отодвинуть.
— Да, я вижу, — он шелестел листками, — дежурный хирург. – Месячные последние когда были? – тон деловой, приступили к допросу значит.
— Дней 12, — неуверенно, — нет, вру, 14, — я их и отслеживать перестала, смысла нет.
— Болезненные?
— Нормальные, обычные. – Блин, а какие они еще бывают?
— Гормональные контрацептивы принимаешь?
— Нет, — на фига они мне сдались, если предохраняться не от чего.
— Как предохраняешься?
— Никак, — пожала плечами.
— Беременность планируешь? – с интересом.
— Нет, совсем не планирую, — без всякого- уже- интереса.
— Роды были?
— Нет.
— Аборты? Выкидыши?
— Не было ничего.
— Последний половой акт когда был? – глаза не поднимает, чтобы не смущать, черкает в карте: А-0, В-0, Р-0.
— Давно. – Четыре года назад, черт возьми, если это можно было так назвать.
— Как давно? – смотрит в упор. Господи, какие глазищи! Ресницы черные. Бабушка говорила, что у мужа ее сестры – Славиного отца – татарская кровь.
— Не помню. Неважно. – Сказала тихо. Покраснела. Ненавижу ходить к гинекологам, да и не хожу. И поэтому тоже. Квинтэссенция унижения.
— Хронические заболевания гинекологические есть? На учете стоишь? Когда последний раз проверялась?
— Нет. Нет у меня ничего! – Слишком поспешно и агрессивно.
— У врача когда была? – настороженно.
— Не помню.
— Полгода прошло? Год?
— Нет.
— Ален, что нет? Что я из тебя клещами по слову тяну? – в голосе легкое раздражение.
— Слав, отпусти меня, пожалуйста, я домой поеду… — вырвалось помимо логики и здравого смысла, откуда-то из души, по-детски ранимой, никем не защищенной, кроме многолетней стальной брони.
Он оторопел.
— Куда???
— В смысле – в гостиницу, а завтра домой. А там сразу к доктору…
— А я здесь и сейчас тебя чем не устраиваю?
— Ну… — в животе все сжалось в комок и прилипло к позвоночнику. Вздохнула, глубоко, да и черт с тобой! – Хорошо, раз ты так хочешь знать, я в последний раз был у гинеколога 15 лет назад, когда он меня дома, на моей собственной кровати, осматривал ректально. – Последнее слово выделила. Запомнила, несмотря на неопытность и 13 лет. А девочек мы смотрим ректально. …Через попку. А для этого нужно попку подготовить. Ты не бойся, там водички немного совсем, водичка теплая.
— Что??? – наверняка эти стены слышали многое, и хозяина кабинета было сложно чем-либо удивить, но мне удалось. – Что за бред? Ты же педагог, у Вас диспансеризация ежегодно.
— Кушать все хотят, — глубокомысленно. Да, черт побери, платила за справки, лишь бы не лазить на это дурацкое кресло, не отвечать на унизительные вопросы и не корчится от боли во время осмотра.
— Ты понимаешь, надеюсь, что это, по меньшей мере, неумно? – нашелся моралист.
— Не знаю-не знаю. – Хотелось выбежать и разреветься. Но сидела и делала безразличное лицо.
На глазах выступили слезы, глаза я прикрыла и постаралась ниже опустить голову, уши просто пылали. В этот момент почувствовала его руку на своих волосах. Он меня гладил, приговаривая: «Ничего, ничего, все хорошо будет, немножко потерпи». И от этих его слов и прикосновений в животе какое-то новое ощущение появилось, приятное.
Слезы предательски подходили все ближе.
Он отложил ручку, смотрел в глаза, долго и внимательно. Видимо, хотел что-то сказать, потом резко передумал. Подошел, приобнял, толи по-дружески, толи по-отечески.
— Ален, я тебя сейчас посмотрю и все решим. Если порядок, держать не буду. Хорошо?
Я кивнула. Он меня тихонько подвел к ширме: — Проходи на кресло.
Отошел к раковине, моет руки. Я оцепенела. Смотрю на него и думаю: интересно, а кубики на прессе остались или время взяло свое? Под этим костюмом ничего не разобрать. Сколько лет хожу в зал, ни разу не видела мужского тела, совершеннее, чем у него тогда. Он ходил по дому в светло-голубых джинсах или шортах и футболке и походка была, как у тигра, столько силы, уверенности, упругости…А когда выходил из душа без футболки… Красивый все-таки у тебя дядька, фигура такая, видно, что качается, прям Аполлон…
— Ален, ты проходить будешь? – слегка насмешливо, с полотенцем в руках. Поднимаю глаза. Куда только рухнула эта годами наработанная броня! Эта защита, эта стена, за которую никому не было входа. Я себя ощущаю сейчас ТАМ, маленькой хозяйкой собственного волшебного, идеального мира, полного всепоглощающей любви. Что он прочитал по моему лицу, не знаю. Машинально положил полотенце на верх ширмы, подошел ближе, взял за подбородок, улыбнувшись, слегка приподнял его.
— Ребенок, ты что, меня опять боишься? Такая большая девочка… — без тени иронии, с легкой улыбкой. — Я же тебе помочь не могу, не зная, что с тобой. Я очень аккуратно тебя посмотрю, не больно, обещаю.
Ребенок… Так меня называл только он, а еще солнышко и зайка… И больше никто. Никогда. Рука решительно потянулась к молнии на юбке.
Какой урод придумал это кресло! Интересно, как на него женщины залазят, без особой физической подготовки, да еще с болями?
— Ко мне ближе двигайся, еще ближе. – Со страха вжалась в спинку.
— А я не упаду?
— Нет, ты немножко сдвинься, я же тут стою, падать некуда.
Надел перчатки, отошел к столику с инструментами:
— Ничего не бойся, я зеркало самое маленькое возьму, единичку, для нерожавших. – Это самое маленькое? Какое же тогда большие? Живот моментально окаменел. Он положил на живот руку и тут же снял.
— Ален, так у нас с тобой дело не пойдет. Я не садист. Пожалуйста, полностью расслабься. Сама себе вредишь. – А руки у него не изменились. Тонкие, длинные пальцы. 8 лет в музыкальной школе на фано.
Постаралась расслабиться, вспомнила, как вместе когда-то ели арбуз на нашей старой кухне. Выдохнула. Осторожно ввел и раскрыл зеркало. Тянет, но не больно, думала, будет гораздо хуже.
— Больно? Мазки возьму сразу, а то вдруг ты еще лет 15 не соизволишь появиться. Потерпи. – Очень смешно.
— Терпимо. – Аккуратно вынул инструмент. И сразу же почувствовала его пальцы внутри себя. Мягко нажимал на живот, пальцы внутри меня двигались медленно, плавно. Совсем забытое ощущение приятной, расплывающейся тяжести вернулось. Вернулось ОТТУДА. Из детства, из маленькой спальни с Барби и томиком «Поющих» на полированной книжной полке. Как я эту полировку ненавидела! Бабушка каждый день заставляла протирать пыль. И не дай Бог, если на поверхности оставались пальцы! О чем он думает? Видит ли, как одинока его маленькая кукла? Как закрыта для мужской ласки?
— Матка в порядке визуально, шейка чистая. Левый яичник утяжелен, следы спаечного процесса есть, но старые. – Все четко и по делу. Снял перчатки. Помог подняться. – Одевайся.
— Выраженной патологии я не нахожу. Результаты анализов будут завтра. Пока – налицо овуляторный синдром. – Заметив мой испуганный взгляд, пояснил торопливо, — Это не болезнь. Наоборот. Свидетельство здоровья женщины и готовности организма к материнству. Если не возражаешь, я бы сделал еще УЗИ, нужно посмотреть состояние яичников, эндометрия…
— Если ты считаешь, … — Безвредная вроде штука, это вам не на кресле враскорячку. Датчиком по животу поводят и все.
— Пойдем со мной. – Вышли в коридор, медсестра на посту подняла на нас глаза, удивленно-вопросительно. – Вера, в смотровой наведите порядок. – Хозяин, царь и Бог. А ведь это и моя манера профессионального общения тоже: вежливо, но дистанцированно, твердо, четко. Завел в кабинет, кушетка, аппарат УЗИ, — Нам сюда, — провел в смежную комнату, что-то типа процедурной.
— Я тебя комбинированно посмотрю: абдоминально и вагинальным датчиком. – Что? Мы так не договаривались! — Нужна небольшая подготовка, нужно очистить кишечник. Пригласить медсестру или сами справимся?
В горле пересохло разом. Он спокойно смотрел на меня в ожидании ответа. В пояснице нарастала горячая волна, я буквально физически чувствовала ее, ее движение вперед и вверх…
— Сами, — голос прозвучал глухо и хрипло.
Он истрактовал это по-своему:
— Ты просто маленькая трусишка, — потрепал по щеке, — раздевайся, укладывайся на кушетку на левый бок. – Постелил на холодный дерматин одноразовую простынь. Улеглась. – С кишечником все нормально? Проблем нет? – Отрицательно помотала головой. Без слов. Он приподнял ягодицу, смазал колечко ануса, я почувствовала, как наконечник слегка коснулся его и легко скользнул глубже.
— Ребенок, спокойно, ложись – ложись. Давай на бочок. Ничего не бойся. Стесняться меня не нужно. Я все очень аккуратно сделаю, не больно. Только не зажимайся и глубоко старайся животиком дышать.
— Просто глубоко и ровно дыши, — Полилась вода. Теплая. – С утра кровь надо будет сдать на гормоны. Я предупрежу медсестру. Он слегка провел пальцем по линии крестца, по ягодице. – Твои высыпания скорее всего имеют гормональную причину. Похоже, уровень андрогенов повышен. – Я кивнула, густо покраснев. Да, эта моя извечная проблема с подросткового возраста, корень многих комплексов и недовольства своей внешностью. На пляж выйти и то – вечная ломка.
Живот потихоньку начинало распирать.
— Слав… — получилось жалобно. – живот сводит, больно… — еще жалобнее.
— Немножко потерпи, чуть-чуть, — он осторожно начал массировать мне живот, — сейчас пройдет.
— Ты мне мстишь! – вылетело неожиданно для меня самой. – Издеваешься!
— Ого! Конечно мщу! За пренебрежение к своему здоровью! Дуреха и трусливый заяц, а с виду такая умная и сильная дама…
На глазах выступили слезы, глаза я прикрыла и постаралась ниже опустить голову, уши просто пылали. В этот момент почувствовала его руку на своих волосах. Он меня гладил, приговаривая: «Ничего, ничего, все хорошо будет, немножко потерпи». И от этих его слов и прикосновений в животе какое-то новое ощущение появилось, приятное.
Я внимательно прислушивалась к себе. Вода во мне как будто замерла. Наконечник он извлек.
— Полежи спокойно, подыши… Потом пойдешь. Туалет там, — кивнул на боковую дверь.
— Я долго не смогу, Слав, мне правда, очень сильно надо…
— Ален, нужно полежать. Терпи, казак, атаманом будешь. Хотя, судя по всему, ты и так атаман. – Я буквально видела его мягкую улыбку. – Считай про себя, можешь вслух. – Его голос удалялся, было слышно, как включился и заработал аппарат УЗИ в смежном кабинете.
— До пятидесяти? – голос предательски дрожал.
— Лучше до ста, но не быстро.
Досчитать получилась до семидесяти трех, дальше сил терпеть не было никаких. И – странно – невесть куда испарилось ощущение стыдливости. Толи здравый смысл возобладал, толи, наоборот, совсем нездравые мысли, очнувшиеся после пятнадцатилетней спячки, заглушили все. Благо в туалете было еще и биде. И бумажное полотенце.
— Проходи ко мне, ложись на спину. – Предварительно постелил простынку. На низ живота легла полоска прохладного геля. Датчик заскользил, направляемый выверенными движениями сильной руки. Он неотрывно смотрел на экран, я – впервые за вечер – на него. Совсем не изменился, ну если немного… морщинки на лбу и в уголках глаз, кажется губы стали жестче, а может и нет, просто так кажется, когда серьезен…Интересно, где его жена сейчас, чем занимается дочка, она ведь уже наверное студентка… Надо же… Я почти на такой профиль смотрела все эти годы, ловя взгляд проницательных серых глаз моего Себастьяна. Его подарок,… «завтра не увидимся, так что до свиданья, ребенок, больше так не болей» …
— Ален, ножки в коленях согни и разведи, кулачки под попу. – он надевал презерватив на вагинальный датчик, — Расслабься и ничего не бойся. Начал вводить датчик во влагалище.
— А я и не боюсь! – почему-то стало смешно.
— Да неужели? Не так страшен черт оказался, как сама себе его намалевала? – Датчик вошел еще чуть глубже. – Давай-ка, расслабься еще, бесстрашная ты моя.
— Это только с тобой бесстрашная. – Сказала тихо, почти шепотом. Он удивленно ответ глаза от монитора, правда, быстро вернулся к экрану. Щелкнул по клавиатуре. Протянул салфетку. – Вытирайся и можешь одеваться. Я пока заключение напишу, в кабинете принтер не работает. – Быстро начал печатать, попутно комментируя. – По структуре все хорошо, эндометрий в норме, соответствует дню цикла. Желтое тело в левом яичнике приличное, отсюда и боли. В остальном – норма. Придет анализ на гормоны, подберем тебе хороший препарат для контроля овуляции, да и кожа сразу в норму придет. Хотя… — Он замялся. – Это только в том случае, если ты действительно в ближайшее время беременность не планируешь.
— Не планирую. – Для убедительности качнула головой. – Ты меня выпишешь?
— Конечно. Завтра. Сначала кровь на гормоны. Утром натощак.
— Хорошо.
— Давай суши закажем? Не против? – Поймал мой удивленный взгляд. – Ты же из разряда пациенток уже перешла в разряд гостьи. Я на сутках. Посидим, поболтаем, расскажешь, как живешь. Я тебя 4 года не видел, как тетя Оля умерла…
Привезли суши-роллы. Вкусные, кстати, хоть я и не любитель японской кухни. Сидели в кабинете заведующего, болтали. С женой развелся, давно, забрала дочку и ушла. К более успешному и перспективному, который ночевал всегда дома, а не пропадал сутками в больнице, которому не названивали пациентки… Успешный и перспективный сделал хороший бизнес и отбыл в Канаду на ПМЖ. С семьей, естественно. Слава потом еще 2 года прожил в гражданском браке с бывшей однокурсницей. Разбежались. С дочкой пару раз в неделю общается по скайпу. В последнее время – реже. Живет один, родители сильно сдали…
Я неожиданно для себя рассказала ему все: от «маленькой трагедии» наивной 20-летней дурочки до большой и пронзительно-одинокой, как моноспектакль, драмы состоявшейся ученой дамы. Драмы, где не осталось места никому и ничему, даже любви к себе, а ему место – нашлось. Ждало его 15 лет.
Уснули на диване в его кабинете. Я, уткнувшись носом в зеленую хирургическую пижаму, мокрую от всех моих, невыплаканных за эти годы, слез. И он, с рукой, замершей на моих непослушных волосах.
2007 г.
