Мы шли вместе по густо засаженной кипарисами аллее в центре чужого города. У меня было прекрасное настроение, и даже перспектива скорого возвращения домой на автобусе нисколько его не портила. Однако же у напарника моего, Сашки, настроения явно не было: он шел крепко сжав губы и чуть-чуть прищурив глаза, — верный признак того, что он на что-то обижен или недоволен. За недолгое время совместной службы я уже успел изучить его мимику, да и к тяжелому его характеру я привык.
— Горшков, давай договоримся, ты будешь делать то что я скажу и не будешь пытаться спорить. Во всяком случае, я старше тебя по званию, и слушаться меня — твоя прямая обязанность. — я смотрел на него взглядом победителя, а он недовольно скосил на меня глаза:
— То что я сержант не значит, что я тупее. И вообще, я как-то думал что мы друзья… Зазвездился ты, Слава!
— Мы друзья! — я растянулся в широкой улыбке. — И из нас двоих зазвездился уж явно не я. Это ты у нас вон не ездишь на общественном транспорте, машину тебе видите ли подавай. Но будь добр — уж если сломал машину, то изволь возвращаться на автобусе вместе со мной! Оставить я тебя здесь не могу, и на самолеты у нас денег нет.
Он укоризненно посмотрел на меня:
— Ты же знаешь, что машина сама сломалась. Не надо меня ни в чем обвинять, мне и без того тошно.
Он сел на лавку, скрестив руки на груди. Я остановился возле него и стал разглядывать прохожих, которые, в свою очередь, разглядывали нас. Взгляд парней и девушек привлекала форма, однако, если первые завидев нас, старались побыстрее прошмыгнуть мимо, то вторые, наоборот, с любопытством рассматривали нас с ног до головы, подолгу задерживая взгляд на моем напарнике.
Для меня это было неудивительно: у него и правда была какая-то необычная, воинственная, притягивающая взгляд, внешность. В его глазах было что-то странное, непонятное, и меня никогда не покидало чувство, что он немного ненормальный. Впрочем, не меня одного. Однако это не мешало всем, кто его знает, испытывать к нему теплые чувства, да и вообще опекать его со всех сторон. Я тоже не был исключением. Он считал меня своим лучшим другом, а я уже давно относился к нему как к младшему брату.
— Что с тобой? — спросил я Сашку, увидев как он пальцами щупает свой живот.
— Да вот болит, — озабоченным голосом произнес он, — как бы не аппендицит я думаю. — сказал он и тут же испуганно взглянул на меня.
У него была эта удивительная особенность — всегда и во всем ожидать самого худшего. Синяки ему обычно казались гангренами, а боли в животе то язвой, то аппендицитом.
Я рассмеялся:
— Покакаешь пройдет.
— Ага, много ты понимаешь. — укоризненно заявил он.
— Тогда пошли в больницу.
— Нет, лучше в туалет.. — сказал он чуть неуверенно.
Я дожидался его на улице. Из туалета он вышел уже совсем печальный. Я не мог понять, играет ли он или ему по-настоящему плохо.
— Домой поедем? — выжидательно спросил я.
— Хочешь едь, — он покачал головой, — а я не поеду. Не могу.
— Ну куда я без тебя поеду-то? Давай в больницу тогда.
— А что в больнице?
— Ну клизму поставят тебе. — сказал я с улыбкой.
— Не надо мне клизму, — скривился он, — сам справлюсь.
— Вижу я, как ты справляешься. Послушай, у меня тут дед живет недалеко, давай зайдем? В туалет нормально сходишь хотя бы.
Он тут же согласился, и мы пошли. Придя домой, я направил Сашку в туалет, а сам остановился поболтать с дедом. Квартира у него была однокомнатная, поэтому ночевать остаться мы тут не могли даже если б захотели.
Через какое-то время вышел Саша с гримасой безысходности на лице.
— Что, никак? — спросил я его.
— Никак… — пожал плечами Санек. — Наверно, придется в больницу все-таки.
— А что с ним? — спросил меня дед.
— Живот болит, не можем домой доехать.
— Э-ээ мент, это тебе клизму надо. — рассмеялся дед, глядя на него. Сашка махнул рукой в ответ:
— Ниче, потерплю.
— Вот только не надо мне вот этих ваших потерплю!! Снимай штаны. — командным голосом приказал дед.
Сашка хотел рассмеяться в ответ, явно не собираясь раздеваться, но его тут же скрутило спазмом так, что он согнулся и повалился на диван рядом с дедом.
— Тааак, неси клизму, Славка. — скомандовал дед. Я был очень рад такому повороту дел и сразу же пошел за клизмой. С удивлением для себя, я обнаружил, что начинаю возбуждаться. «Да ну, не может быть! Я, натурал, собираюсь проклизмить своего лучшего друга! И мне на самом деле этого хочется. Похоже я схожу с ума…» — думал я.
Достав клизму и наполнив ее водой, я вернулся в комнату.
Сашка смотрел на меня огорченным взглядом, всем своим видом показывая, что не позволит нам над собой издеваться. Но новый спазм не заставил себя долго ждать, и он тут же самостоятельно спустил штанишки, надеясь избавиться от ужасной боли. Поскольку на бок его уложить не удалось, клизму пришлось делать пока он лежал на животе. Я раздвинул ему ягодицы, и почувствовал, как мой член встает при виде нежной розовой дырочки. Тут я вспомнил за смазку: у нас ее не было. Бежать в аптеку было уже поздно, поэтому я воспользовался кусочком мыла. Сначала я намылил свой палец, и, слегка надавив на дырочку, ввел его до основания. Саша заскрипел и заерзал, но дед крепко держал его плечи, не позволяя ему таким образом вырваться.
— Зря ты ему мылом там… — сказал дед. — Ему же щипать щас будет!
— Несмертельно! — веселым голосом сказал я, и улыбнулся удивленному Саше, который пытался разглядеть, что я делаю.
Я намылил себе второй палец, и попробовал его тоже ввести в теплую дырочку, но мне это не удалось — Саша сжал попку и палец не проходил.
— Расслабься, ментеныш. — сказал ему дед. — Скоро все кончится.
Он нехотя расслабился, и палец потихоньку стал входить внутрь. Но не успел он войти и наполовину, как Саша вскрикнул, и сообщил, что ему больно. Он сказал, что я порву ему попу, если продвинусь хоть на миллиметр вперед.
Мы с дедом рассмеялись:
— Как же ты срешь тогда?!
Товарищ мой покраснел и уткнулся носом в подушку. Он снова сжал попу, и я вытащил оба пальца.
— Не сжимай, расслабь. — сказал я, раздвинув ему ягодицы. На секунду он снова расслабил анус, и чуть-чуть разработанная мной дырочка приоткрылась. Я довольно посмотрел на плоды своего труда, и принялся смазывать наконечник мылом. Вдруг Саше начало щипать и жечь попку, он стал елозиться по кровати, и я поспешил ввести наконечник. Вода помаленьку заполняла его желудок, а я решил в это время поиграть со шлангом, попеременно то почти доставая его из попки, то, наоборот, засовывая его туда глубже. Саша же зачем-то то сжимал, то разжимал колечко ануса, обхватывая и отпуская наконечник. При этом лицо его оставалось совершенно безучастным, как будто происходящее не имеет к нему никакого отношения.
Через какое-то время, однако, он снова вернулся к реальности: ему показалось что воды у него в животе «уже слишком много», и что ему срочно пора вставать в туалет.
Тогда я вытащил наконечник, полил оставшейся водой слегка покрасневшую дырочку сверху, чтобы смыть мыло, и ввел внутрь палец.
— Полежи так. Надо подержать чуть-чуть воду внутри, чтобы подействовало.
Он оглянулся на меня, и раздраженно сказал, что эта процедура уже действует ему на нервы, и он не собирается терпеть ни секунды боле. Он хотел встать, но дед крепко держал его спину и приказал терпеть.
В конце концов Саня сдался, и я решил обследовать его попу внутри. Я гладил пальцем стенки ануса, залазил как мог глубоко. Вдруг Саша приподнял попку, и посмотрел на меня. Тут же отвернулся, и снова посмотрел.
— Что? — спросил я его.
— У меня там чешется… — смущенно проговорил он.
Я не смог сдержать смех и стал гладить его дырочку большим пальцем снаружи, пытаясь облегчить ему страдания.
Но Саше скрутило живот, терпеть он больше не мог, и мне пришлось проводить его в ванну, затыкая ему попку пальцем.
Оттуда он вернулся уже одетый, со странным выражением лица. У него все еще щипало внутри от мыла, и он попытался почесать там через штаны.
— Что ты, не надо туда чесать! — возразил дед, — Еще хуже будет!! Ну-ка, снимай штаны. Вячеслав, принеси подсолнечное масло с кухни.
Я принес масло и поставил его рядом с дедом. Дед смазал палец в масле и ввел его стоящему к нему спиной Сашке в попку. Там он несколько раз провел пальцем взад-вперед, а потом смазал вокруг дырочки.
— Скоро пройдет! — сказал он. Саша натянул штаны, хлюпнул носом, и пошел к двери. Я попрощался с дедом и пошел за ним.
Мне было интересно, что по поводу всего этого он скажет потом, когда мы останемся наедине. Но он все время молчал и ничего не говорил. Я тоже молчал. К концу пути он постепенно отошел, и снова начал со мной общаться. Но за этот случай он не сказал ни слова. Я тоже не стал дергать за больные ниточки, и никогда ему за это не напоминал. При этом втайне надеялся, что когда-нибудь ему снова станет ужасно плохо, и мы сможем повторить клизму.
