Городок Шебекино, расположенный в десяти километрах от украинской границы, невелик, неказист и редкостно вонюч.
Всех своих гостей он с порога встречает крепким ароматом низкосортного хозяйственного мыла, который распространяет на всю округу находящийся в самом центре города химический завод, выпускающий стиральные порошки, моющие средства и прочую, менее популярную у народа дрянь, вплоть до крысиного яда. Оборудование его цехов большей частью было вывезено по репарациям из Германии еще в первые послевоенные годы, так что его теперешнее состояние оставляло желать много лучшего. Надо ли говорить, что никаких фильтров от газовых выбросов там не было в помине, а очистные сооружения хронически лежали в руинах — не завод, а кошмар эколога! Вот на такое «передовое» предприятие я и был распределен сразу после окончания химико-технологического института.
Первое время я там не столько работал, сколько смотрел по сторонам и удивлялся. Первым, что меня удивило, едва я впервые переступил порог цеха, была группа женщин в прорезиненных фартуках и противогазах, которые ведрами (!) таскали через весь цех какую-то вонючую отраву, бодрыми струйками льющуюся с фланцев столь же древнего, как и сам цех, и оттого вечно протекающего десятикубового аппарата с мешалкой. При этом работавшие в цехе мужчины, как ни в чем ни бывало, продолжали сидеть поодаль у распахнутого настежь окна и меланхолично забивать козла, наслаждаясь живительной прохладой и отнюдь не горя желанием хоть как-то помочь унылой веренице своих похожих на грудастых слоников подруг. Впрочем, отношение к женщинам на нашем заводе — это вообще тема для отдельного разговора…
Затем меня очень удивил зам. начальника цеха, который, оживленно жестикулируя и матерясь на неповоротливых женщин, тут же принялся руководить процессом прибивания на стену плаката «Курить строго воспрещается!», не вынимая при этом изо рта дымящейся сигареты. Окончательно же я утвердился в мнении, что в нашей химической промышленности теперь возможно все, после того, как однажды вечером увидел, как начальник цеха, принявший самое деятельное участие в организации грандиозной пьянки на День Химика, прямо в стенах родного цеха лично обносил самогоном сменный персонал. Впрочем, все это были еще цветочки. Ягодки начались, когда меня, молодого специалиста, за неимением свободной ведомственной жилплощади временно вселили в рабочую общагу на берегу сонной речки Нежеголи. Там я сразу понял, что ни разлагающий трудовую дисциплину начальник цеха, ни его откровенно плюющий на технику безопасности заместитель в плане пьянства и общего маразма нашему доблестному рабочему классу в подметки не годятся. А уж по части изощренности ума и бытовой смекалки нашим работягам вообще не было равных! То, до чего додумались ребятки из нашей общаги в плане совершенствования коммунальных удобств, натурально повергло меня в шок. Этому, собственно, и посвящено дальнейшее повествование.
Химзаводская общага представляла собой выстроенную из беловато-серого силикатного кирпича длинную пятиэтажную домину, чей внешний облик и, в особенности, унылые коридорные интерьеры, навевали неизбывную тоску и вызывали невольную жалость к ее обитателям. Впрочем, жалость эта довольно быстро сменилась у меня плохо скрываемым раздражением: народ здесь, как довольно скоро выяснилось, обитал в массе своей грубый, неотесанный и вороватый, некоторые даже с откровенно уголовным прошлым. Правда, это относилось главным к мужской половине общежития, но справедливости ради надо заметить, что и боевые подруги этих молодцев по большей части не блистали не умом, ни внешними статями. Исключение составляли единицы, но все они были замужем, и мое отношение к ним неизбежно определялось этим ограничительным фактором. Некоторые семейные пары, особенно с детьми, производили довольно приятное впечатление, но ловить там в плане досуга и развлечений было нечего, да и вообще это была ложка меда в бочке дегтя. Подавляющее большинство здешнего народу возбуждало во мне лишь одно чувство — стремление держаться от них подальше.
Словом, я был чужим на этом убогом празднике жизни. Даже мой сравнительно правильный русский и отсутствие привычки использовать матерщину в качестве слов-связок воспринимались большинством, как некая странность чудаковатого приезжего. Ибо почти все тут изъяснялись на каком-то немыслимом «суржике» с выраженным малороссийским прононсом, в результате чего на улицах то и дело запросто можно было услышать что-нибудь вроде: «Ты с утра русский язык забыла, чи шо?!» Поначалу меня это даже забавляло, но под конец начало подташнивать…
Мои мытарства в этом доме скорби начались с того, что мне не дали в нем даже отдельной комнаты, определив мне в сокамерники мрачного и сильно пьющего зуботехника с полным отсутствием чувства юмора и каких бы то ни было общих со мной интересов. Как утонченное издевательство я воспринял и выделение мне запертого почтового ящика без ключа, в результате чего первое время я был вынужден с ловкостью заправского щипача выуживать корреспонденцию прямо через узкую верхнюю щель. Впрочем, это были все-таки мелочи, пусть и неприятные. А вот что меня окончательно добило, так это то, что на пять жилых этажей в этом бедламе функционировало всего три туалета, два из которых оказались женскими! Таковой, в частности, располагался и на моем, пятом, этаже, мне же приходилось в случае чего сломя голову нестись прямиком на второй!!! Это было чертовски неудобно, но выхода из создавшегося положения я не видел. Если среди ночи я, воровато озираясь, еще мог рискнуть справить малую нужду в пустом женс! ком сортире, то в течение дня такая возможности была полностью исключена: Как справлялись с этой проблемой другие, я до поры, до времени не знал, а когда узнал, то долго еще потом не мог смотреть на эту публику без внутреннего содрогания!
Впрочем, об этом чуть позже:
Постепенно у меня все-таки сформировался некий круг общения (сосед-зуботехник в него, разумеется, не входил). Это была отчасти вынужденная мера, но продолжать игнорировать окружающих я больше не мог. Человек я до известной степени рафинированный, с кем попало не схожусь — но как-то надо же было ломать ситуацию! В данном случае объединяющим началом послужило не чье-то личное обаяние или выдающийся интеллект (глупо предполагать, что здесь нашелся бы человек, способный поддержать беседу на высокие материи), а: любовь к преферансу! Партнеров для «пули» мне и впрямь остро не хватало с самого времени окончания института, и каково же было мое удивление, когда я обнаружил в этой пропахшей самогоном интеллектуальной пустыне по меньшей мере троих, кто был знаком с правилами этой мудреной карточной игры! Одним из них был некий Вова, слесарь из соседнего со мной цеха. Родом Вова был из Таволжанки — большого пригородного села, от которого до завода было едва ли не ближе, чем от нашей общаги. Тем не менее, он принципиально поселился здесь, слиняв из отчего дома, спасаясь, как он объяснял, от постоянного занудства предков. Внешность его, по причине некогда сломанного в драке носа, оставляла желать лучшего, да и сложен он был как ярмарочный урод, однако и свороченный нос, и нелепая шкафообразная комплекция чудным образом сочетались в нем с фанатичной любовью к творчеству Игоря Талькова и поразительным умением считать карты на распасах. Кроме того, меня подкупил неподдельный пиетет Вовы к моей скромной руководящей должности. Его лучший приятель и сосед по комнате, подающий надежды молодой сантехник по имени Василий, напротив, внешне мог бы сойти за интеллигента, если бы не его чрезмерная любовь к алкоголю и хитрые бегающие глазки под стеклами очков. Этот Василий, по-моему, даже матерился с большой неохотой и только в случае крайней необходимости, чем выгодно отличался от большинства обитателей этого бедлама. Правда, Вова по пьяни частенько дубасил Васю в коридоре и незадолго до описываемых событий даже разбил ему очки, но всерьез омрачить их дружеские отношения такие пустяки не могли. Третьим в куцей когорте общажных преферансистов был некто Игорь — угрюмый малоразговорчивый тип с четвертого этажа, который особого интереса у меня не вызывал и в круг моих знакомых попал, так сказать, в нагрузку к двум первым.
В тот дождливый субботний вечер, когда мы все вместе договорились расписать «пулю» в комнате у Вовика с Васей. Пиво лилось рекой, потому что чуть ли не каждый игрок счел своим долгом притащить с собой канистру или, на худой конец, трехлитровую банку пенного напитка. А оно, как из известно, рано или поздно дырочку найдет. И это была проблема, потому что туалет располагался ох, как не близко! Поэтому я, стараясь не отвлекаться на свои ощущения, пытался терпеть до последнего. Знаете, как оно бывает — дашь в начале слабину, так потом каждые пять минут бегать будешь: Какая уж после этого игра! Наконец, содержимое моего мочевого пузыря совершенно недвусмысленно запросилось наружу. Хочешь, не хочешь, пора было собираться в путь-дорогу.
— Вован, гляди, чтоб никто фишки не сек. Мне отлить сходить надо…
— А… Ну, иди, отливай! — усмехнулся Вова и зачем-то заглянул за отгораживающий часть комнаты платяной шкаф.
Я двинулся к двери.
— Эй, ты куда? — загалдели Вася с Игорем и тоже выразительно замахали мне руками в сторону шкафа, — У нас тут свой сортир! Жанна, готовься!
«Причем тут какая-то Жанна?» — подумал я, пожимая плечами и начиная пробираться в указанном направлении. Я ожидал увидеть там что-то вроде тюремной параши или, на худой конец, помойного ведра, но то, что я там обнаружил… От неожиданности я даже ойкнул, ответом мне был довольный мужицкий гогот.
— Ну, как тебе наш сортир?
За шкафом, прямо на замызганном половичке, лежала на боку с поджатыми к животу ногами полненькая чернявая девица в задранном до пояса домашнем халатике и спущенными до колен трусами! Это уже само по себе было в высшей степени неожиданно, но пикантности ситуации добавляло то, что в пухлую попку девицы был вставлен… шланг здоровенной клизмы, голубая резиновая кружка которой была подвешена рядом на вбитом в стену длинном гвозде. При виде меня девушка конфузливо закрыла лицо ладошками.
— Ой, извините… — неловко замялся я, — Мужики, какой сортир? Здесь у вас девушка с клизмой лежит…
Ответом мне был новый взрыв хохота.
— Так это наш сортир и есть!
Я еще раз пристально осмотрел отгороженный шкафом закуток и чудовищная догадка шевельнулась у меня в голове. Уж не в эту ли самую кружку на стене мне сейчас предлагается помочиться?! Вдруг бросилось в глаза, что она и впрямь была удобно подвешена аккурат на высоте обычного сортирного писсуара… Конечно, если нассать в нее, все до последней капли тут же стечет по трубке во внутренности лежащей внизу девицы и интерьер комнаты не пострадает, но… возможно ли в нашей патриархальной провинции такое издевательство над живым человеком?!
— Виноват, а ссать-то все-таки куда? — на всякий случай решаю уточнить я.
— А вот прямо в клизму и ссы! На второй этаж каждый раз не набегаешься, ведро поставишь — вонять будет, а так выведешь
Жанку раз-другой в конец коридора, и — нормалек! Да ты не бойся, она у нас терпеливая…
— Мужики, так вы это серьезно?!! — не верю своим ушам я. Много разных мерзостей за свою жизнь насмотрелся, но чтобы вот так с женщиной обращались…
— Серьезно, серьезно… Кстати, глянь там — у нее из жопы еще не подтекает? А то мы тут до тебя тоже постарались будь здоров…
— Пока сухо, вроде… Нет, вы правда, что ли, девку под унитаз приспособили?!!
— Ты, давай, лучше ссы быстрей! Не тебе одному охота…
Вот же, на хрен, изобретатели-рационализаторы! До чего додумались — живых людей в унитазы превращать… Как же это можно?! Смотрю на девушку — жду, когда она начнет протестовать — но она вдруг отрывает ладошки от лица и, краснея, молча кивает мне головой — давай, мол, что уж теперь… Боже, куда я попал! Первая мысль — бежать, куда глаза глядят, но охота пуще неволи и я, смирив гордыню, пристраиваюсь к кружке… О-о-о!!! Под журчание струи краем глаза вдруг замечаю, что Жанна, приподнявшись на локоток, с робким интересом рассматривает мой инструмент. Что, девочка, не видала еще таких? То-то же! А ты, кстати, тоже ничего, хотя я бы на твоем месте давно бы уже повесился:
Прикидываю количество жидкости. Почти литр, наверное, даже из кружки в кишку сразу уходить не успевает. Долго же я терпел! Но я-то ладно, я свое слил, а вот сколько этого добра сейчас внутри нее?! Они ж тут без меня целую канистру усидели! С чуть брезгливым любопытством продолжаю наблюдать за лежащей у моих ног Жанной. Держится молодцом, хотя как раз в это время по резиновой трубке, ныряющей в щель между ее бледными ягодицами, внутрь нее бурным пенистым потоком несется моя моча. О, мерзость!!! Как она такое терпит?
Ф-фу… Наконец то… С чувством огромного облегчения стряхиваю последние капли в кружку и возвращаюсь за стол, пропуская вперед очередного нетерпеливого страждущего — на этот раз Вову. Слышу, как через несколько секунд несчастная Жанна вновь начинает принимать в себя очередную порцию мочи…
— Ну вы, мужики, даете… — потрясенно качаю я головой, вновь берясь за карты, — А срать в нее вы, часом, не пробовали?
— Технически это несложно, — спокойно заметил интеллигентный Вася, — Нужен только шланг потолще да воды побольше. Но по-моему, раз в день посрать и на толчок спуститься можно. Потом, опять же, жопа бумагой быстро забиваться будет… Чувствуется сантехник-профессионал!
— А тебе, Михалыч, замечание! — на ходу застегивая ширинку, говорит мне только что возвратившийся из-за шкафа Вова, — Что ж ты в нее столько пены нагнал, что теперь она аж назад прет! Я вошел — там даже в кружке булькало!
— А что же делать?
— Ну, ссы хотя бы не прямо, а чуть вбок, на стенку… Нашей Жанной — ей тоже с умом пользоваться надо! И не вздумай туда бычки кидать! А то повадился тут один:
Час от часу не легче!
— Ладно, не буду… Слушайте, хлопцы, скажите мне честно, как же она все-таки на такое согласилась?!! Платите вы ей, что ли?
— Кому, Жанке? Еще чего! Она ж Вовкина сеструха родная!
Сказано это было таким обыденным тоном, как будто сам факт ее кровного родства с кривоносым слесарем Вовой по определению давал всем желающим законное право безнаказанно сливать внутрь нее отходы своей жизнедеятельности! Свет померк у меня в глазах…
— Тогда я вообще ничего не понимаю… Как же можно… вот так… со своей сестрой?
— Да блядь она просто, каких свет не видывал, а не сестра! — без тени жалости сообщил Вова, — Жанка, ты ж у нас блядь?
— Блядь, — сокрушенно подтвердил из-за шкафа тонкий девичий голос.
— Во-во… Блядь и алкоголичка! Это в двадцать-то лет! У нее ж там один хрен, что спереди, что сзади — давно пробы ставить негде! У нее ж, если кто-нибудь в очко не вставил — день зря прошел!!!
— В попку мне не нравится! — честно сообщила из-за шкафа Жанна, — Это вы, кобели, так и норовите туда залезть!
— Повякай мне еще! Нехрен подставлять! — в горбоносом слесаре явно проснулся педагогический зуд, — Работать вот тоже ни хера не хочет… Тебя за прогулы того гляди с завода попрут, слышь, Жанка?
— Да я сама оттуда первая сбегу, на хер! Я там все равно сдохну! Сегодня вот опять до самого обеда в противогазах ведрами какую-то мутотень таскали… А ты тем временем на площадке гайки свои крутил — нет бы сестре помочь!
— Да пошла ты… Мы в этой хрени свое в еще армии отбегали!
Слушая эту совершенно искреннюю перепалку бандитского вида братца, лениво попивающего за столом пивко, и его несчастной сестры, беспомощно лежащей на грязном половичке с клизмой в заднице и раздутым от чужих нечистот животом, я почувствовал, что теряю контроль за происходящим.
— Погоди, погоди, Вован… Ну ладно, не совсем правильная она девушка, согласен, но зачем же позволять в нее ссать кому попало?! Сестра все-таки, родной человек…
— Как это — зачем? Что ж нам всем, опять каждый раз на второй этаж бегать?!!
Круг замкнулся. Оставалось принять все как данность и… по возможности перестать обращать внимание. В конце концов непохоже, чтобы ее заставляли делать это насильно…. Интересно только, а родители в Таволжанке знают, чем занимаются тут их детишки?
Выпили, заели воблой, покурили. Игорек сел без двух на восьмерной. Внезапно мое уже начавшееся было восстанавливаться душевное равновесие было нарушено жалобным стоном из-за шкафа.
— Мальчики, мне бы в туалет… Распирает, не могу больше!
— Щас! Вот только поссу напоследок… — Вован вразвалку направляется за шкаф, и через секунду оттуда снова раздается громкое журчание.
— Ох! О-о-ох! — стонет Жанна, вбирая в себя новые потоки мочи, — Вовочка, родненький, смерти моей хочешь?! Ай, сейчас лопну!!!
— А по ебальнику? — интересуется Вова, продолжая как ни в чем не бывало изливать жидкость в кишку родной сестренки, — Подожми жопу, сука! Не хватало после тебя еще полы мыть! Нет, видимо далеко не все тут у них происходит по обоюдному согласию…
— Ну, кто еще хочет?
— Я! И я!!!
— Ой! Ай! Ой, мамочка, не могу больше!!! Мальчики, хватит!!!
— Заткнись! А вы — в очередь! И следите, чтобы из нее из жопы не брызгало… Чуть что — по еблу!
Снова журчание, снова стоны…
— Цыц, дура! Хочешь, чтоб соседи сбежались? А то, гляди, они тебя тоже под сортир приспособят. С них станется!
Ничем этого Вову не прошибешь. Что за человек такой?
— Все, что ли? Желающих больше нет?
Мы дружно мотаем головами. Куда уж больше!
— Ладно, вытаскивай из себя эту хрень:
За шкафом послышалось сдавленное кряхтение.
— Вытащила?
— Да:
— Ничего наружу не выпустила?
— Так, немножко:
Вова недовольно скривился.
— Ладно, надевай трусы. Пошли!
Брат с сестрой выходят в коридор. Жанна слегка пошатывается. Живот под халатиком у нее заметно вздут, лицо перекошено от боли. Впрочем, до женского туалета им идти всего три двери.
— Жанка, привет! — раздается вдруг из коридора бодрый женский голос, — Чего бледная такая?
Видимо, кто-то из соседок попался им по дороге.
— Да вот, взбляднулось! — с ехидцей ответствует Вован.
— Тебя, Вовчик, не спросили!
— Извини, Света, не сейчас… — дрожащим голосом обрывает беседу Жанна.
Еще бы, ей нынче явно не до трепа с соседками. Звук, с которым она исторгла из своих многострадальных кишок переполнявшую их мочу, долетел через все двери даже до нашей комнаты!
— Во девке достается! — с запоздалым сожалением покачал головой Вася, — И чего это Вован свою Жанку так строит?
— Ну, это их дела! — отхлебывая пиво, буркнул Игорь, — А ты радуйся, что в сортир бегать не надо!
Тихо скрипнула входная дверь.
— Ха-ха! Вот и мы, довольные и счастливые! Жанка, на место!
Несколько повеселевшая после освобождения кишечника сестричка метнулась было за шкаф, но на полпути остановилась и, шаловливо надув губки, посмотрела на брата.
— Вовик! А можно я, пока порожняя, с вами за столом посижу? Все бока себе там отлежала, и в горле пересохло — нет спасу…
— Ага! Пива надуешься — и води тебя потом каждые пять минут в сортир!
— Ну, че ты? Мне же рядом!
— Ладно, садись, парашница! — неохотно соглашается Вован, — Но чуть что — шланг в жопу и рысью за шкаф!
— Фу на тебя, братец…
И только то? Воображаю, что заявила бы мне моя собственная младшая сестрица, попытайся я с ней заговорить в таком ключе!
Впрочем, чужая душа — потемки…
Получив высочайшее соизволение, Жанна кошкой просачивается к столу.
— Можно рядом с вами присесть? — чувствую, как на мое плечо ложится мягкая девичья рука. Вздрагиваю. Все-таки брезгливый я, наверное, человек… Впрочем, теперь от нее хотя бы не доносится тот тошнотворный плеск, с которым она еще недавно протискивала мимо меня свой раздутый живот, направляясь в туалет. Да и ведет себя, вроде бы, прилично…
— Конечно, девушка! Вот тут как раз стульчик свободный…
— Спасибо. Меня зовут Жанна! А вас?
— А меня Сергей Михайлович! — прячу улыбку я. Очень уж не вязалась эта ее внезапная церемонность с тем, что я только что с ней проделывал, — Можно просто Сережа… Ты в преферанс играешь?
— Не, я только в дурака! — морщит нос девушка, — Ты мне лучше пива налей…
Как-то резко она вдруг на «ты» перешла… Ну, да ладно! Наливаю ей от души, полную кружку. Заслужила! Пока она с жадностью окунает нос в пену, тихонько наклоняюсь к ее брату.
— Слушай, Вован, а кто вообще первый додумался ей в жопу ссать?
— Эй, ребятки! — одергивает нас Вася, — Хорош трепаться! Преф тишину любит!
— Да не, это они про меня! — не отрываясь от кружки, поясняет Жанна, — Сергей Михайлович интересуется, за каким хером вы тут все в меня ссыте и кто первый начал!
Должно быть, мой шепот оказался черезчур драматическим…
— Ну, я и начал! — как ни в чем не бывало, отрапортовал Вован, — А что? Она зашла она ко мне как-то сразу после пляжа, прямо в купальнике и уже бухая, кстати. Ну, дернули мы с ней еще самогоночки за встречу, пивком усугубили, потом мне резко ссать приперло, а по «ящику» как раз что-то интересное было. Куда деваться? В комнате ни одной подходящей посудины. Не в пивную же канистру ссать! Заглянул за шкаф — а она там трусы переодевает. Увидал я этот сральник, думаю — о, то что надо!
Ну, и предложил ей: А она по пьяни возьми, да и согласись!
— Надо же! Вот прямо так взяла — и согласилась?
— Не, ну пришлось, конечно, разок по ебальнику приложить…
— Так. И что дальше было?
— А что было? Хотел сперва воронку ей в зад вставить, да жалко стало:
— Кого, ее?
— Не, воронку: Я ж через нее пиво разливаю! Взял тогда старый шланг от противогаза, кое-как ей в жопу затолкал, да и нассал туда по-быстрому, не отрываясь от «ящика». Хорошо еще, что у шланга с одного конца гайка железная давно куда-то потерялась, а то б я ей точно очко порвал… Клизму-то мы под это дело уже потом приспособили! Ек-макарек, во народ! С удивлением и жалостью смотрю на потягивающую уже вторую кружку пива Жанну. «Возьми, да и согласись!» Представляю себе эту сцену: «Ну-ка, Жанка, становись раком! Я тебе сейчас вот этот шланг в жопу засуну!» — «Ой, мамочки! Такой толстый?! Зачем?!» — «А ты у меня заместо сортира будешь!» — «Да ты что, Вова!!!» — «А по ебалу?» — «Хорошо, Вовчик! А больно не будет?» — «Мне — нет! Подставляй очко живее, а то щас пенальти бить начнут…» Ну, и так далее: Покажите мне другую такую бабу, способную на столь унизительное самопожертвование единственно ради того, что ее дорогому братцу, видите ли, просто лень было в сортир прогуляться! Нет, с головой эта семейка явно не дружит…
— А что такого? — беззаботно продолжил Вован, — Ты ссышь, она в себе держит… Удобно!
— Удобно, — эгоистически согласился я, — Но не по-людски как-то…
— А что тут у нас вообще по-людски делается? Все через жопу! Михалыч, ты не отвлекайся, секи фишку… Видишь, он бубну сносит!
Какое-то время мы молча метали карты. Кто-то закурил:
— А еще ты мне туда всю пепельницу вытряхнул! — глядя в пустоту, сказала вдруг Жанна.
Я оторопело взглянул на ее братца.
— Ну и вытряхнул, подумаешь! — не стал отпираться Вован, — Все равно выносить пора было! Я и решил проверить, проскочат бычки или в шланге застрянут? Он же гофрированный:
— И как результат?
— Проскочили! Последний бычок, помню, прямо изо рта туда выплюнул. Еще горящий. Так у нее аж из жопы зашипело!
Меня передернуло.
— А потом ты втихаря к шлангу прикрутил маску и мне на голову ее натянул! — все тем же бесцветным голосом продолжила Жанна.
— Подумаешь, уж и пошутить нельзя!
— Ага, это тебе шутки! А я чуть не задохнулась во всем этом дерьме:
О, господи! Меня сейчас вырвет:
— Жанночка, золотце, я тебе, конечно, сочувствую, но: Вам не кажется, ребята, что пора сменить тему?
Девушка потупила очи.
— Вот я и говорю, — подытожил довольный произведенным эффектом Вова, — С ее блядства все равно никому никакого навару, а так и нам польза, и ей!
— Господи! Ей-то какая польза от всего этого?
— Ты про уринотерапию слышал? Ну, а потом в нашем ссанье спирту, наверное, не меньше, чем в пиве. Так что она, небось, тоже балдеет!
— Тебе бы так балдеть! — обиженно морщится Жанна.
— А ты лучше помалкивай, чмо парашное! Думаешь, Михалыч, она тут с нами сильно утомляется? Хрена лысого! Сейчас вот доиграем, она сходит, просрется, морду подмажет, сиськи выкатит и опять на блядки побежит… Интересно, с кем сегодня?
— Да вот хоть с ним! — бесстыдно прильнула ко мне Жанна, — А что? Симпатичный…
— На хрен ты нашему Михалычу усралась! — презрительно бросил Вован, но в глазах у него мелькнул огонек беспокойства.
— Нет, ну почему… — пробормотал я, — Жанна очень даже ничего!
Она и впрямь не успела еще подурнеть от своего образа жизни настолько, чтобы окончательно потерять в моих глазах всякую привлекательность…
— Вот видишь, Вова! — назидательно заметила Жанна, — Я ему нравлюсь! Правда, Сережа?
Хамить дамам, какими бы они не были, с детства не приучен. Пришлось кивнуть. Наградой мне был трогательный поцелуй в щечку.
— Вот! А ты говоришь…
Внезапно мне снова захотелось отлить.
— Жанна, ты извини, но…
Она поняла все с полуслова и тотчас нырнула за шкаф. Я пошел за ней.
— Погоди, — придержал меня за рукав Вова, — Там надо кое-какую подготовку провести…
— Иди, Сережа, иди! — пропела из-за шкафа Жанна, — Не волнуйся, Вовик, он сам справится!
— Ну, как хочешь…
Обогнув шкаф, я шагнул к девушке. Она без лишних слов вручила мне конец шланга висящей на гвозде клизмы и принялась снимать трусы. Я с недоумением осмотрел шланг, и он показался мне каким-то странным. Во-первых, на нем не было наконечника, который следовало бы засовывать в задницу, а во-вторых, сантиметрах в пятнадцати от его конца на нем красовался огромный желвак из синей изоленты, размером чуть ли не с куриное яйцо. Откуда он тут вдруг взялся?!
— Жанна, а где же наконечник? И что это еще за набалдашник из изоленты? Его тут раньше не было…
Девушка печально улыбнулась.
— Без наконечника быстрее льется, — проворковала она, задирая повыше подол халата, — А эта штука… она и раньше была.
Только внутри, понимаешь? Это Вовчик специально сделал, чтобы из меня саки обратно не выливались…
— Так эту толстую балду тоже надо будет тебе в попку запихивать?!
— Ничего, Сережа, я потерплю! Тут где-то баночка с вазелином была…
Блин! Все предусмотрели!
Она поворачивается ко мне спиной и плавно нагибается, словно отвешивая земной поклон висящему напротив портрету Талькова. Какой эффектный ракурс! Ссать вдруг резко расхотелось. Вместо этого я почувствовал, как мой истосковавшийся по женской ласке прибор что есть силы рванулся на свободу… Прекрасно! Только этого не хватало!
— Ну, что же ты? — кокетливо крутит попой моя кареглазая чаровница, — Вставляй скорее, а то обоссышься еще!
— Нет, Жанна… Тут другое…
Она недоуменно поворачивает голову и сразу замечает характерное вздутие на моих брюках.
— Ого, какой красавец! — полушепотом восхищается Жанна, нагибаясь еще ниже, — Познакомишь?
— Легко!
В самом деле, в институте был первый парень на деревне, а тут за целый месяц — хоть бы с кем! Стыд-позор тебе, Сережа! А, к черту приличия!!! Да здравствует свобода!!!!
Дз-з-з-з-з! — стремительно разъезжается молния на брюках, и мой закаленный в боях бронебойный снаряд с ходу врезается в темные глубины соблазнительно хлюпающей похотливым соком дыры… Разом приняв в себя моего крупнокалиберного дружка по самые помидоры, Жанна судорожно дернулась всем телом и громко охнула от неожиданности — как мне показалось, с некоторым облегчением.
— Ты чего?
— Боялась, что ты мне сейчас в попку засадишь, — шепотом призналась Жанна, — Знаешь, как больно!
— Понятия не имею! Ладно, молчи… Не ломай кайф…
Я что есть силы работал бедрами. Жанна сладострастно постанывала. Скрыть это от посторонних ушей было решительно невозможно…
— Вот же блядь! — с раздражением пробурчал из-за шкафа Вован, — Гляди, уже до мастера добралась! А ты, Михалыч, тоже хорош! Пошел ссать, ну, так и ссы…
— Извините, ребята… Тут такие дела…
— Дела будут у прокурора! — мрачно заявил Вован, — А ты давай-ка, завязывай с еблей!
Какая муха его укусила? Впрочем, меня уже и так хватило бы ненадолго. Не успел я клятвенно пообещать, что немедленно оставлю его сестру в покое, как мой несгибаемый герой дрогнул и смачно выплеснул внутрь Жанны тугую пульсирующую струю густой горячей спермы! В глазах у меня потемнело, сердце бешено заколотилось… Жанна тоже еле держалась на ногах. Наконец, я вынул из нее свой слегка обмякший инструмент и собрался уже водворить его на место постоянной дислокации, как тут мне снова до смерти захотелось ссать! Торопливо оглядевшись по сторонам, я судорожно схватился за свисающий конец клистирной трубки, намереваясь поскорее запихнуть его в раскрасневшуюся задницу моего походно-полевого унитаза, но тут же с удивлением обнаружил, что у меня отчаянно трясутся руки! Вот что значит месяц воздержания: К счастью, на помощь мне пришла едва отдышавшаяся Жанна. Взяв из моих дрожащих рук шланг клизмы, она красиво поставила правую ногу на высокую дощатую табуретку и заученным движением, также не лишенным известной грациозности, аккуратно ввела его конец себе в прямую кишку. С намотанным на трубку желваком ей, правда, пришлось повозиться чуть дольше, но вазелин сделал свое дело, и толстый синий комок изоленты тоже натужно скользнул вглубь, наглухо запечатав ее задний проход изнутри. Закончив все приготовления, она вдруг неожиданно обхватила меня за шею и жадно впилась своими губами в мои. Остановилась она только тогда, когда я начал уже откровенно приплясывать на месте. Тут Жанна, наконец, снова вспомнила о своей миссии и, выпустив меня из жарких объятий, покорно свернулась на полу калачиком, глупо хлопая оттуда накрашенными ресницами и почти с обожанием глядя на меня все то время, покуда я деловито наполнял ее потроха мочой. Из-за шкафа я вышел весь перепачканный помадой и с ощущением невыразимого скотства всего происходящего…
Конечно, я был бы не вполне искренен, если бы заявил, что тот вечер не оставил у меня никаких приятных воспоминаний, однако, поразмыслив обо всем происшедшем с утра на трезвую голову, я пришел к закономерному выводу, что чем меньше я буду вращаться в подобного рода кругах, тем для меня и моих престарелых родителей будет лучше. И суть была даже не в том, что Вовик со своими приятелями облегчили мой кошелек на изрядную по тем временам сумму. Просто я окончательно убедился, что уж если люди, которых я какое-то время всерьез считал хоть немного достойными своего общества, на поверку оказались форменными придурками и извращенцами, то здесь мне надо поистине держать ухо востро! Правда, в общаге мы потом еще какое-то время изредка натыкались друг на друга, при этом Жанна под любым предлогом пыталась восстановить мой интерес к себе, но я уже вовсю дрейфовал в противоположном направлении и, за исключением пары скоротечных пьяных перепихов, никаких надежд на себя ей не оставлял. Хотя она, дуреха, поначалу даже пирожки мне в комнату таскала, да и с бухлом завязала почти что… В общем, как она не старалась, сторониться я стал и ее самой, и ее ненормальной компании. Как следствие, вечерние посиделки у Вована, насколько мне известно, стали все чаще происходить без нее, в результате чего сильно подозреваю, что кое-кому снова пришлось вспомнить, где в общаге расположен мужской туалет. На работе же дела у нее, по слухам, шли все так же вкривь и вкось, так что в конце концов ее, вроде бы, даже разжаловали из аппаратчиков в уборщицы. Впрочем, на этот счет точной информации у меня не было. К тому времени я давно уже потерял ее из виду…
Последнее мое выяснение отношений с этой в высшей степенью странной особой случилось при достаточно комичных обстоятельствах. В ту пору стояли жаркие августовские дни, в раскаленном городском воздухе висело пыльное марево, но несмотря на жару, я каким-то непостижимым образом ухитрился простудиться и больше недели честно провалялся в постели с ангиной. Вернувшись после болезни на работу, я в первый же день налетел на небольшую неприятность. Перед самым обеденным перерывом тали, на которых поднимали к загрузочному люку реактора с мешалкой бадью с 200 килограммами хлористого алюминия, неожиданно заело, в результате чего вся нижняя площадка нашего многострадального десятикубовика оказалась щедро засыпанной этим на редкость вонючим порошком. Едва встал естественный вопрос, кому все это убирать, как всех моих работяг тут же как ветром сдуло в столовую. Надежда оставалась, как всегда, только на женщин…
— Борисовна! — окликнул я проходившую мимо кладовщицу, — Что это там за деваха с веником в конце коридора маячит?
— Так то ж уборщица наша новая. Вы ее не знаете, она у нас только неделю работает…
— Уборщица, говоришь? Ну так выдай ей срочно совковую лопату, ведро, противогаз, и пусть быстрее чешет убирать хлористый алюминий на третий реактор! А то на участке уже дышать нечем!
Дел у сменного мастера в цехе по горло. Я уж и забыл об этом своем распоряжении, когда, ближе к концу смены, занесло меня опять в его дальний конец, к нашему раздолбанному десятикубовику. Еще на подходах в лицо мне ударила волна такой едкой вони, что я аж зажмурился. Батюшки, да это ж наш хлористый алюминий, будь он неладен вместе со всей реакцией Фриделя-Крафтса!
— Егорыч! Что за безобразие! Почему до сих пор не убрали?
— Да вон, убирает тут одна! — усмехается в усы пожилой бригадир, — Из-за нее хлопцы уже все шеи себе посворачивали…
Задираю голову. И впрямь, что это там за согнутое в три погибели чудо с хоботом на площадке корячится, трусами «в попу» из-под халата на весь цех сверкает? Уж не наша ли новая уборщица, которую я два часа назад сам же на этот чертов хлористый алюминий и бросил?
Подхожу ближе. Так и есть. М-да, девушка, противогаз-то, гляжу, тебе выдали, а вот спецодежда и впрямь не фонтан… Конечно, уборщице по разнарядке только халат полагается, да и жара в цехе под 40, но ты же ведь сейчас все-таки не бумажки убираешь, а на тебе даже колготок нет! Недосмотр. А вдруг какая-нибудь дрянь на ногу попадет? Или голой задницей куда-нибудь не туда сядешь? Штаны бы тебе надо выдать, от греха-то подальше… Отвечай еще потом! В два прыжка забираюсь на площадку и, чтобы привлечь внимание новенькой, бесцеремонно хлопаю ее рукой прямо по выпяченной попке. Обладательница нескромных трусиков с возмущенным мычанием стремительно поворачивается в мою сторону и срывает с себя противогаз. Вот те раз! Жанна!
— Ты чего руки распускаешь? — в сердцах отшвыривает она в сторону лопату и рукавицы.
— Подол поправь… Скажи лучше, откуда ты тут взялась?
— Оттуда! Перевели к тебе в цех по моей просьбе. А ты, я вижу, ничуть не лучше нашего Фесенко! Мне сказали, это ты меня сюда загнал…
Глядя на ее потное раскрасневшееся лицо, я невольно начинаю испытывать некоторые угрызения совести. Ведь, строго говоря, свои полномочия я действительно превысил. Дело уборщицы — полы в раздевалках мыть да подоконники протирать, но уж никак не сгребать всякую химическую отраву, оставленную на площадках растяпами-аппаратчиками! Но тех попробуй, заставь — сразу начнут права качать, сверхурочных требовать…
— Ну, Жанна… Если б я знал…
— Что — если б знал? Другую девчонку сюда бы послал? Когда эти твои бугаи на свежем воздухе дурака валяют?!
— Жанна… Ну, как ты не понимаешь… Они ведь тоже делом заняты!
Казалось, она вот-вот заплачет. Мне тоже нестерпимо ело глаза…
— Ладно, мне работать надо!
Она демонстративно натянула на себя противогаз и снова принялась шуровать лопатой в зловонной куче рассыпавшегося по площадке реагента. Я хотел было ее остановить, но передумал и поспешил прочь… Хрен с тобой, и без штанов хороша будешь! Эпизод этот, впрочем, так и не получил никакого продолжения, поскольку в нашем цехе она тоже не задержалась. А потом и вовсе сгинула куда-то вместе со своим чумовым братцем. Да и сам я через полгода, так и не дождавшись обещанной жилплощади, счел за благо перевестись в другой город, благо заводское начальство не слишком возражало… В общем, о городе Шебекино у меня остались не самые приятные воспоминания. Но самое горькое из них — воспоминание о «живом унитазе», этой так и не понятой мной кареглазой бляди с нежным и трепетным сердцем…
