Мои сестренки, две девушки семнадцати лет, с разницей в какие-то месяцы, мылись в бане. Я, заранее отодвинув занавеску на окошке, подсматривал за ними. Вечер, дома никого из старших нет, мы одни. Так что никто не мешал мне в мельчайший подробностях, насколько позволяло подслеповатое окошко, рассматривать мою родную и двоюродную сестру. Как они сверкали голыми задницами, как намыливали пизденки и смывали мыльную пену, как терли друг другу спины, становясь у лавочки раком и выставляя напоказ свои задницы.
И титьки их, уже довольно крупные, тоже разглядывал. Обе брюнетки, практически одинакового телосложения, одного роста. Только моя родная сестра чуть полнее. И задница пошире, и бедра покруче. А так не отличишь. Будто одна мать их рожала. Подглядывал я за ними не в первый раз. И, надеюсь, не в последний.
Когда мне приспичит в бане поссать, я никуда не хожу. Все равно вода все смоет. А эта городская шленда решила выскочить на улицу. Я не придал значения, когда она вышла в предбанник. А зря! Скрипнула дверь и моя кузина, в неглиже, завернула за угол. Она понадеялась на темное время, на то, что ее никто не увидит. И каково было ее удивление, когда она усмотрела своего братца, увлеченно уставившегося в окошко бани. Она не стала кричать, не стала ругаться, ничего не стала делать. Она просто вернулась в баню и что-то прошептала на ухо моей единоутробной. Не успел я ничего сообразить. Молодой, глупый. А уже и поздно чего-то соображать. Эти рассерженные фурии выскочили из бани в чем там и были, то есть полностью голыми, ухватили меня за руки за ноги и затащили в предбанник.
— Подсматриваешь?
Их тон не обещал ничего хорошего. Мысленно приготовился к самому худшему. По одиночке я с ними справлялся. А вот пара таких телок совместными усилиями просто напросто не оставляли мне никаких шансов.
— И что нам с тобой делать?
Я мог бы сказать словами героя «Нашей раши»: Понять и простить. Но тогда по телевизору такой передачи просто не было. Да и все слова и мысли улетучились куда-то. И мне уже было не до разглядывания голых девочек, что стояли передо мной, уперев руки в боки. И не титьки их, не черненькие лобочки уже не привлекали. было одно желание — исчезнуть куда подальше. Только вот двери были закрыты на щеколду. А она у нас тугая, не враз и отопрешь. Да и одна из них стояла на проходе, блокируя возможные пути отхода преступника, застигнутого на месте преступления.
— Посмотреть захотел? На, смотри!
Обе, в месте, едва переглянувшись, встали напротив и продемонстрировали все свои прелести.
— Смотри, смотри! Завтра родители приедут, посмотрим, как матушка ремешком тебя пороть будет!
— Не надо маме!…
— Смотри, он еще и говорить умеет! А подсматривать надо?
— Я больше не буду-у…
— Чтобудем делать? — Это уже не мне. Это они меж собой.
— А давай, пусть он разденется. А мы посмотрим. Он же нас смотрел. Вот пусть сам голым походит.
Как это так? Добровольно раздеться перед девушками, старше меня почти на четыре года? Да ни в жизнь! Лучше иголки под ногти, пытки любые…
Хреновый из меня получился партизан. Сломили морально, а потом и физически. Как я не брыкался, как не отбивался, а меня завалили на пол и мигом оставили в костюме Адама. И особо не посопротивляешься. Они голые, мокрые, ухватиться не за что.
— Смотри, у него пиписка есть!
Вот уж открытие равное открытию Америки. У всех пацанов есть.
— А давай, мы его пытать будем!
— Не надо меня пытать!
Давнишняя игра в партизан и гестапо начала приобретать новые черты. Никогда в игре мы никого не раздевали, не пытали серьезно. А эти совсем страх потеряли, надеются, что я потом им поодиночке не отплачу.
— Стерпишь — матери ничего не расскажем. Не согласен — завтра все расскажем. Выбирай.
А что оставалось делать? Рука у матери тяжелая, да и не выбирает она особо. Что под руку попадет, тем и отвултозит. А как еще справится с безотцовщиной? К слову сказать, и старшая получала до недавнего времени не меньше меня. Заневестилась, подросла, вот мать и прекратила ее драть. И теперь все сладости доставались мне одному.
— Только не больно.
— Не бойся. Совсем не больно.
Меня, захваченного в плен разведчика, завели в баню и положили на лавку. Положили лицом вниз. Одна из сестер села мне на спину, а вторая веником звонко отшлепала по заднице. Такое терпеть было можно. Я и без того баню люблю. Люблю и париться. Но это было начало.
— Хочешь посмотреть?
— Что?
— А на что ты смотрел?
— На все…
— На что на все?
— Ну…Жопы Письки….Титьки…Все…
— Вот титьки, смотри.
Они выставили грудки вперед. небольшого размера, с темными сосками в ореоле такого же темного цвета. Только у моей родной сестры титьки покрупнее, немного свисают и как бы стараются сблизиться, прижаться друг к дружке. А у второй Людки титьки помельце и торчат в разные стороны, ровно у нашей козы Сары.
— Что еще смотрел? Писки? Покажем ему?
— И попробовать дадим!
Их осенила мысль и они тут же претворили ее в жизнь. Меня, преодалевая моральное и физическое сопротивление, завалили на пол. Одна из сестер села на живот, прижала мои руки, а вторая присела над моим лицом.
— Смотри, сотри! Ты же хотел? И пробуй.
С этими словами она присела ниже, так что ее раскрытая пизда накрыла мне рот и нос. Я забрыкался.
— Чего ты?
— Дышать нечем!
— Сейчас.
И пизда немного сместилась. Теперь она накрывала только рот.
— Целуй! И не вздумай укусить!
Они сидели лицом друг к дружке и любовались на то, как наказуемый целует пизду одной из них. А вторая ерзала по моему животу и наерзалась до тех пор, пока не сползла на лобок. А там ее поджидало открытие. Хуй стоял во всю и когда сестра сползла вниз по моему телу, он уперся ей в задницу.
— У него стоит!
И они вдвоем, отставив в сторону прочие дела, принялись рассматривать вставший хуй. Сдвигали с головки шкурку и снова натягивали ее. Щупали это окаменевшее тело. Играли, короче. Я стоически терпел. К тому же было приятно. Не сам, две девочки дрочили. Не совсем так, как надо, но ведь дрочили.
— А ты кого-нибудь ебал?
Мог бы и соврать, да у нас в деревне девки наперечет, враз расколят, как плохого агента.
— Не-ет…
Они переглянулись. Моя сестра вновь оседлала меня и прижала своей промежностью хуй к животу. Заскользила, заелозила по нему своей мокрой и горячей пиздой. Упершись руками в мою грудь, призакрыв глаза, прикусив губу, она двигала задом. И в какой-то момент, когда она немногго приподняла жопу, выскочивший из плена хуй подпрыгнул, встал, а когда она присела, он погрузился в теплоту ее тела. Она ойкнула, дернулась, вроде как пытаясь встать, но только плотнее прижалась ко мне и заскользила теперь уже сидя на хую.
— Ты что, ебешься? — Спросила двоюродная.
Сестра только мотнула в ответ головой. Не мешай, мол. Она прерывисто дышала, лицо, грудь и даже живот покраснели и в полутьме бани отливали багрянцем. А я ощутил на самом кончике, в самой головке какое-то щекотание. Казалось, что изнутри ее что-то давит, распирает. И это чувство становилось все сильнее и сильнее. Я задергался, заорал и из головки ударила сперма. раз, два, три…
Когда в глазах перестали мельтешить мошки, в ушах стих грохот боевыхабанов, увидел, что сестра так и продолжает сидеть на мне, все так же равномерно двигая задом.
— Он что, спустил?
Будто меня тут и не было. Можно было бы и у меня спросить.
— Спустил.
— И что?
— А у него стоит.
— Ничего себе!
Ничего-то ничего, но хуй, выпустив порцию молофьи, не упал. Мне самому такое его поведение было в новинку. Обычно, когда я дрочил, он падал, едва снималось напряжение. А тут вот поди ж ты! И сестрица доелозила до конца. То есть до того самого момента, пока не застонала, не откинулась назад, а потом не рухнула мне на грудь. Можно было бы конечно возгордиться: Рухнула на мощную мускулистую грудь. Ага, цыплячья грудь тринадцатилетнего подростка. Полежала немног, села, потом встала. Я остался лежать на полу. В теле была какая-то невесомость и было даже лень вставать. И уже не волновало то, что лежу голым перед сестрами.
— И как? — Это кузина спросила сестру.
— Отпад! — проговорила та, просто упав на лаку, звонко приложившись о нее задницей. — Попробуй.
— Мне нельзя. Целка еще.
— Да ладно! Ты с краешку.
И вторая оседлала меня. Но такого кайфа ни она, ни я не словили. Немного покачавшись, кузина встала.
— Не, не то. — И обращаясь ко мне — А может ты меня поцелуешь? Ну, там.
Она пальцем показала где.
— Поцелует. Он же наш пленный. Пытка продолжается.
Кузина лежала на лавке, расставив ноги, а я целовал и вылизывал ее пизду. А когда она начала кончать, крепко сжав своими бедрами мою голову, сестра чуть ли не носом влезла меж нами, стремясь рассмотреть это зрелище.
Передохнули, ополоснулись.
— Пошли домой.
— У меня чистых трусов нет.
— Так добежишь.
— Голый, что ли?
— Голый. Темно уже.
Рванул со скоростью хорошего спринтера. И когда сестры зашли в дом, встречал их при полном параде. В трусах. Поели и пошли спать. Я был прощен. Мне было наказано впердь не подглядывать, а если уж так захочется, мне и так покажут все. Тем более, что прятать особо и нечего, и так все видел. Сетренки ушли спать на материну кровать, а я лег у себя. Читал книжку. Через некоторое время пришла сестра. Села на свою кровать, стоящую напротив.
— Братик, если попрошу, выполнишь?
— А что?
— Нет, ты пообещай.
— Ладно.
Настроение у меня было хорошее. Мало того, что простили, так еще и поебался в первый раз. Спустил не себе в кулак, а в пизду. Сестра приподняла зад, выдернула из-под себя подол ночной сорочки, задрала ее к груди и откинулась, легла поперек кровати
— Мне там поцелуешь?
Стоя на коленях перед кроватью, целовал, облизывал сестричкину пизду. А когда она, засунув в рот скомканную сорочку, застонала, задергалась, кончая, не спрашивая разрешения, вскочил, сдернул с себя трусы и воткнул сестрице. Кончил быстро. Она подтерлась своей сорочкой, легла на кровать.
— Здесь спать буду.
В яйцах была пустота до звона. Кончить два раза за вечер, да еще оба в сестру — не фунт изюма. Потому и заснул быстро.
Едва лишь оставались один на один, в смысле в отсутствии матери, сестрички подставляли свои пизденки. Одна все время была на атасе, а вторая ловила кайф. Я кончал на их животы, на задницы, если они стояли раком. Частенько. пока вылизывал одну, вторая дрочила мне. Мы умудрялись заниматься этим даже когда дома была мать. Спать пристрастились на полу, все втроем. А матушка, когда вставала, не могла прийти к нам неслышно. Половицы своим скрипом предупреждали задолго о ее приближении. Да и не заглядывала она к нам. Устав на работе, спала ангельским сном, не ведая, чем занимаются детки. Сестрица часто давала потыкать ее пизду.
Лето заканчивалось. Городская сестрица уехала домой. И теперь все ласки мои доставались одной лишь сестре. И в один из дней она осмелилась пососать у меня. Такого кайфа я не испытывал! Не потому, что так уж было что-то внеземное. Просто само знание того, что твой хуй сосет сестра, заставило быстро залить ее рот спермой.
Мы ничего не знали о предохранении. И мне до сих пор непонятно, как сестра не понесла, не забеременела. Кто-то нас хранил.
Наши отношения продолжались до самой ее свадьбы. Где-то года три. И после свадьбы, навещая маму, сестра находила возможность подставить под мои губы и язык пизду, отсосав у меня ответно. Муж ее никогда не ласкал ее ртом, пентюх деревенский. Зато когда я сам женился и таким образом приласкал жену, ее восторга не было предела. Она чуть не разодрала простыни, извиваясь на кровати. И в нашей семье мир и лад. Спасибо сестренкам за их «наказание», за науку.
А кузина все же дала мне по-настоящему. Но это было намного позже.
