Мои родители купили кооперативную квартиру в областном городе в Среднем Поволжье, и мы к следующему учебному году покинули Казахстан.
Я пошел в пятый класс. В течение первых трех лет на новом месте никаких потрясений, обычное течение жизни отличника по всем предметам. А в восьмом «класснуха» посадила меня с синеглазой отличницей Таней: ей я достался в наказание за ее болтливость с соседкой. Она была тоненькой девушкой, с аккуратненькой попочкой и длинными бедрами. На меня – ноль внимания, а я впервые влюбился. Эх, как хреново-то! К сожалению, внешностью я пошел в отца, похожего, несмотря на чудовищную эрудицию, больше на бригадира комплексной бригады в колхозе, чем на интеллигента, полиглота: нос картошкой, глаза по-свинячьи маленькие, серенькие. Правда, очень рослый. Мама – красавица с большими карими глазами, и я очень сожалел, что пошел не в нее.
И тогда я запустил свой последний козырь: заговорил с нашей немкой Стефанией Вольфовной на ее родном языке с небольшим русским акцентом. Я скрывал свободное владение языком, чтобы меня в пятом не втюхали в английскую группу. Эта немецкая курва сначала обалдела, даже затрясся ее второй жирный подбородок и не менее жирное брюхо, а потом бурно при всех обняла меня и поцеловала в щеку. Точнее измусолила. Так, она была рада услышать родной язык из чужих уст.
Всё, красавицу Таню, судя по ее восхищенным синим подфарникам, осветившим меня, наполовину я завоевал. И точно, в начале летних каникул мы успели с ней дважды сходить в кино. Потом я поехал в родное село мамы – в Мордовию. Она у меня мордовка. И с Таней не виделись до самой осени. Однако в новом учебном году вместо продолжения дружбы между нами загорелось соперничество, поводом которому стало сочинение. Тема простая: «Как я провел(ла) лето». В виде образца ее работу прочитали всему классу. Она писала волнистым слогом. То есть сочинение волновало. А мое, тоже написанное безупречно и тоже на «пять», никого не трогало. Мне стало неприятно, что девчонка в сочинениях с сомнительной логикой лучше меня.
Уже в 1990-х годах, прочитав несколько зарубежных рассказов эротического содержания, пришел к выводу, что женщины испокон веков писали психологичнее и эмоциональнее мужчин. Возьмем древнеиндийскую «Махабхарату». Хотя этот гениальный эпос приписывается легендарному поэту Вьясе, думаю, первые книги из 18-ти все-таки написала какая-та очень талантливая гиперсексуальная самка. Посудите сами, тем более, события весьма пикантны.
Царь Хастинапура Панду не имел детей – самодержец страдал олигоспермией. Тогда его старшая жена Кунти заклинаниями вызвала по очереди трех богов и родила от них трех сыновей, один из которых, Арджуна, стал главным героем «Махабхараты». Потом циничная Кунти предложила младшей царице Мадри: дескать, какого хрена ждешь от старого пердуна Панду, вызывай богов, тебе тоже впендюрят. И кайф небесный, и родишь классных детей. Мадри не стала мелочиться, а сразу вызвала небесных братьев-близнецов Ашвинов. (Диоскуров по-гречески: Кастора и Поллукса. Легче запоминаются.) Диоскуры вдули этой Мадре как следует, и она родила двойню.
Разумеется, я рассказываю с точки зрения современного человека коротко, а не поэтическими шлоками – двустишиями – оригинала, в котором ярко отразились переживания женщины, когда она принимала силовые отрезки богов в свои лохматые энергетические закрома, которые до нашей эры брить было нечем. Такое описание мужчине недоступно, как бы мы не фантазировали.
Подросли нагулянные детки царя Панду и однажды приняли участие в соревнованиях за сердце красавицы царевны Хастинапура Драупади. Из всех соперников разных стран только главный из братьев Пандавов Арджуна смог натянуть тетиву лука Кришны и поразить цель. По правилам, царевна должна принадлежать ему, но не тут-то было: по требованию его развращенной матушки Кунти, Драупади стала женой сразу всех пяти братьев Пандавов. Словом, маманя устроила сыночкам, возможно, первую групповуху в истории мировой литературы.
Такое может прийти в голову мужчине – поэту Вьясе? Нет. Мужчина, скорее всего, поступил бы наоборот, т.е. создал бы гарем самок и самочек. Но главное, как (!) написано: «волнисто» (мой термин), психологично и по-женски образно.
…Вернемся к Тане. Таня продолжала удивлять класс волнистыми сочинениями, и я постепенно смирился с существующим фактом, зато по математике, хотя она тоже постоянно получала «пятерки», я ее не чувствовал, и это было очевидно всему классу, несмотря на одинаковость оценок. В отличие от меня, она к моему математическому успеху относилась спокойно.
В девятом классе она меня возненавидела. Причиной стал школьный ВИА «Сура» – река, протекающая через наш город. Однажды во время репетиций я вошел в актовый зал и, немного послушав, насмешливо сделал ироничное заключение: «Сие – эстрада! Гы-гы-гы». Играли они действительно скверно. На мою беду на клавиши ф-но давила Таня, окончившая детскую музыкалку. Вот тогда я и показал класс: сел за пианино, и сбацал такие импровизации в ритме «твист», что у всех лабухов мозги стали набекрень, а Таня глянула на меня с восхитительной ненавистью.
Значит, не даром надо мной в детстве измывалась Роза Ароновна – моя учительница по фортепиано. Когда я хоть немного нарушал пальцовку, гоняя гармонические или мелодические гаммы, она злобно шипела: «О-о, шлимазль. Если ты любишь импровизировать, то и гаммы должен играть ловчее, чем ходить по земле». «Шлимазль» на идиш – недотепа и вообще, мудак, зато при безошибочном исполнении она приятно улыбалась усатым ртом и все на том же идиш говорила: «Аидишер коп». Буквально еврейская голова, в смысле, молодец, клевый парень. (Знающему немецкий, нетрудно перевести идиш).
…У Тани в глазах вспыхнула ненависть. А ведь я упивался клавишами ради завоевания ее сердца, чтобы вызвать восторг, понравиться ей. Перестарался. Не помогали и цветы. А попробуй, достань их зимой в середине 1960-х годов. А я находил. Экономил на обедах, кино, грузил ящики на консервном комбинате, но каждый месяц нахально, при всем классе дарил ей по три цветка кала. Она брала небрежно, но несла домой, осторожно завернув цветы в газету. Меня, как чеховского Беликова называли влюбленным антропосом.
В десятом классе я вытянулся окончательно до 188 сантиметров. Для мужчины даже с некрасивым лицом это большой козырь. В этом я убедился, когда на меня начали обращать внимание старшеклассницы. Однако мое сердце находилось рядом с Таней. На день ее 17-летия, 19 ноября, я принес очередной букет из пяти розовых кала. Большая редкость. И она сдалась:
– Вовка, чего мы цапаемся, как дети. Давай дружить.
Мое упорство восторжествовало. На следующий день мы пошли в кино. А потом первый поцелуй. О-бал-деть! Думаю, все помнят первый, головокружительный поцелуй. Так вот, головы наши кружились каждый вечер. Я жил как во сне и не будь у меня хорошего интеллектуального запаса, скатился бы в школе на более низкие оценки. А Таня сдала, у нее пошли «четверочки» и даже две «тройки» по физике и химии.
Однако, как ни крутись, как сильно не люби, семантика чувств у человека находится… между ног. Вскоре нам уже не хотелось ограничиваться одними поцелуями. В подъезде в расстегнутых пальто мы сначала робко, а затем все смелее начали изучать тела друг друга. Сначала я несмело потрогал сквозь ткань платья ее небольшую, но упругую грудь гимнастки. (Она занималась гимнастикой, я – волейболом). Она не возражала. Потом сквозь шелк комбинашки погладил и помял ее место основного соблазна – зёпу: попа звучит по-детски, жопа – грубо и неэротично. А ее зёпа волнует и визуально, и, тем более, на ощупь. На выступлениях Тани по художественной гимнастике я видел ее превосходные круглые половинки, и представлял глубокую крутую трещину между ними. С глубокой трещиной я не ошибся – позже увидел воочию.
Надо ли объяснять, в каком напряжении находился мой вектор любви, который она чувствовала бедром? Рукой пощупать она так и не посмела, но и я не решился дотронуться до влажного тепла ее векторного поля.
Лед тронулся на мой день рождения – на Рождество, когда каникулы касались только учащихся. Таня обещала мне подарок у себя дома. Она жила в двухкомнатной квартирке в одноэтажном доме барачного типа с печным отоплением. Мое 17-летие решили отпраздновать у нее. С утра я принял ванну, надел новые трусы и майку, оделся, подушился одеколоном и направился в аптеку. Сильно покраснев, купил за четыре копейки «резинку». Однако провизор, молодая женщина, посмотрела на меня уважительно. И я решительно пошел совершать свою первую векторную функцию с любимой девушкой.
Танины родители были на работе, и никто не мог помешать реализации наших чувств. Только дотронулся до ее губ, мой силовой отрезок начал крепнуть. Под моими ладонями дурманяще заскользил шелк ее сорочки и трусиков. Маняще щелкнула резинка… А вот и она – в обрамлении рыжих волосиков ярко розовая с горошинкой опыления кала, лоснящаяся девственной влагой. Как перед дракой мысленно сосчитал до трех, чтобы унять в руках дрожь, и этот прием, как всегда, оказался безотказным. Подвела меня моя скромность: я никак не мог надеть на свой вектор отвратительную «резинку» – тесна и коротка. Следовало купить третий размер. Резинка порвалась. «А, хрен с ней, женюсь, в случае чего», – решил я, обнажив свой вектор.
– Да хватит разглядывать, мне же стыдно, – подтолкнула меня Таня.
– Сейчас, – прохрипел я и соединился с ее векторной точкой. Дальше – ожидаемая пружинящая преграда. Ну, в конце концов, девственность не бетонная стена и не железные ворота. Толчок, еще резче, и… полный интеграл – я мужчина. Теплые и влажные стенки ее родника любви, с приятной упругостью обхватили мой вектор. Наконец-то я это сделал, и вот творю то, что положено мужчине. Я уперся во что-то корявое, жесткое. Таня зло зашипела:
– Не так глубоко, придурок, больно.
Стук в дверь с пляшущим крючком уже не мог прервать движение жизни… Однако не прошло и двух минут, мой вектор сладко, до головной боли сладко, задергался. Я ничего не слышал и не видел. Таня уперлась мне в грудь и сквозь слезы простонала:
– Да отвали ты, наконец, не слышишь – мама ломится.
Я резко выдернул, и мельком заметил: ее сильно покрасневшая кала недовольно чмокнула. Ох уж этот насильственный дифференциал. Спешно одеваемся. Я лихорадочно запихал свои трусы в карман пиджака, потянулся к пальто, и в этот момент Таня дрожащими руками открыла дверь. Тетя Вера влетела, яростно схватила с плиты голландской печки сушившиеся валенки и начала ими обхаживать Таню, а когда заметила, что к двери подкрадываюсь я, удары направила на мою голову. Выбежал, но успел получить брошенным валенком последний удар по гузну. Ничего, почти мягко.
Домой шагал гордо: все-таки стал мужчиной, но маленький червячок в дебрях души вгрызался, как в яблоко – Таня-то осталась голодной, а это нехорошо. С годами, вспоминая свою первую векторную функцию с девушкой, я понял: во мне тогда заговорил инстинкт главы семейства, ибо семья должна быть всегда сытой во всех отношениях, в том числе и в любви.
Вскоре мы с Таней даже в подъездных, чердачных и подвальных условиях научились извлекать из нашей любви самое высшее наслаждение. Конечно же, воспользовались и практическими разработками древнеиндийского бога любви Камы. И с каждым разом с большим удовольствием убеждались, что Кама в своей профессии – ба-альшой специалист и выдумщик.
Таня окончила Литературный институт имени Горького и сейчас очень неплохой писатель. Захватывающе пишет о любви.
