Сидим на кухне у Катьки. Обычная барачная квартира. Комната и кухня.У нас с матерью такая же. По соседству. То есть через пару дверей. Сидим и пьём водку. Катерина — женщина чуть за двадцать и я, юноша 18 лет. По какому поводу? А по самому простому. Катерине привезли уголь и дрова. Осень на дворе, зима скоро, топить надо. Привезти привезли, а вот скидывать некому. Мужика её на военные сборы призвали, домой не скоро придёт. Хорошо, если к Новому году. Вот Катерина меня и наняла, пообещав расплатиться.
Расплатиться щедро, да так щедро, что я и представить себе не могу. Вот и сидим, отмечаем окончание работы. Пока уголь кидал, весь испачкался. забежал домой помыться. У нас моются так, причём все. На печке стоит бак с горячей водой. На полу в уголочке бак вёдер на шесть с холодной. На стене ванна висит. Снимаешь ванну, ставишь на пол, рядом на табуретку ведро с тёплой водой и поливаешь на себя из ковша. Когда мать дома, тогда проще получается. Мать поливает мне, я ей. Голые моемся? Конечно. Кто в одежде моется?
Мама у меня красивая. Молодая, сорока нет. тело упругое, налитое. Волосы ярко рыжие, почти до ягодиц. Талия тонкая, а бёдра широкие. И зад упругий, круглый. И груди у неё крупные, но не висят тряпочкой. Красавица. Таких художники на картинах рисуют. Как у всех рыжих, на лице канапушки, которые становятся ярче весной. А кожа белая, молочная. Когда спину ей мою, так чистый бархат. А на теле, на ногах нет ни капельки волос. У некоторых, как вон у соседки-татарки, ноги будто в войлоке. У Катьки, кстати, тоже ноги чистые. Да суть не в этом.
Помылся, к соседке пошёл. Она тоже уже помылась, хотя ей-то что, она уголь не кидала. И на стол собрала. Конечно, водку пацанам наливать грешно, да у нас же жизнь поселковая, барачная. Тут царят свои нравы. И ко всем прелестям взрослой жизни ребятишки приучаются рано.
Сидим, выпили, закусили. Разговариваем. Катька считает меня за очень грамотного человека. Вон в техникуме пацан учится, книжек сколько перечитал, столько всего знает и умеет. мужики уважительно здороваются. Вот она и завела разговор о том, что можно считать изменой жены мужу и мужа жене. Вот если она, к примеру, чисто теоретически, даст мне — это измена? Я же не взрослый. Или не в манду, а в задницу даст. Я в этом деле не силён, хотя к таинствам ебли уже прикоснулся. Ещё года два назад соседскую девочку, на год примерно младше, уговорил.
Она оказалась не целкой. С этим у нас тоже рано прощаются. Почти год мы с ней при каждом удобном случае практиковались, пока они не переехали. Да и так случалось разговеться. Особенно когда кто-то из баба напивался в хлам. Баба пьяная — пизда чужая. Недаром так говорят. Ещё и дефицит мужского населения. Большой дефицит. Бабы мужиков не делили и смотрели сквозь пальцы на их похождения. Начнёшь скандалить — и вот уже нету мужика. Уже упорхнул. А так ходит, да и пусть ходит. Поди не сотрётся.
Потому и бабы особой верностью не отличались. Если мужик прознает, поколотит слегка да и всё. Меж собой разборок не устраивали. Примерно так Катерине и разъяснил. Ещё выпили и она сказала, что готова расплатиться, для чего позвала в комнату.А там постель уже расправлена. Сказала, что совсем раздеваться не будет, только трусы снимет. Стянула трусы, задрав подол, потом легла на кровать, широко расставив ноги и задрав платье ещё выше, под самый подбородок.
Тело белое,молодое. Живот плоский. У матери покруглее будет. Внизу живота треугольник волос, причём тоненькая полоска волос тянется к самому пупку. У матери волосы светлые, рыжие и их совсем мало. А у этой прилично, да и тёмные и от этого кажется, что их ещё больше. Я тоже не стал полностью раздеваться. Некогда. Штаны с трусами стянул и на кровать запрыгнул. Навалился на Катьку. Она рукой заправила хуй в пизду и мы закачались.
— Ох, ну почему так быстро?
Это к тому, что пацан отстрелялся быстро и мощно. высвободившись, Катерина пошла на кухню подмываться. А я следом. Стою в рубашке и совершенно голый снизу. А Катька, задрав подол, присела над ведром и пытается помыть манду. Платье падает, того и гляди намочит. Я придержал платье. Пока она мылась, у меня снова и встал. И едва Катька выпрямилась, стала одёргивать подол, я её и облапил, потащил в комнату. Катька вяло отталкивала меня, говоря, что вроде как расплатилась, что хватит, у неё же муж есть.
Что-то ещё. да кто же слушает бабу, особенно когда стоит. Вот и завалил на кровать. И вновь повторилась заправка Катькиной рукой, скачки, охи и ахи. Только уж теперь скакали действительно долго. В этот раз Катька оказалась полностью удовлетворённой. Даже подмываться не пошла. Так за стол сели. Я трусы,правда, натянул, в надежде на третью серию. Ну это я размечтался.
Говорят же, что человек располагает, а…И далее по тексту. Едва разлили, как дверь открылась и на пороге матушка моя. Пришла с работы, сына нет, пошла искать. За соседкиной дверью голос знакомый услышала. Вот и зашла. Обозрела обстановку и едва раскрыла рот, как Катька зачастила о том, что вот уголь привезли, некому помочь, благо хоть одна добрая душа нашлась, помогла. Вот с устаточку по соточке и приняли. А раз уж соседка зашла, так просит к столу, не побрезгует пусть тётя (какая она для неё тётя?) Таня и примет угощение. Отказываться не принято. Да и к чему. Не так много радостей в жизни, а тут и выпивка, и компания приличная. Если бы ещё кто-то из компании штаны надел. А Катька частит, разливая, что не подумала бы соседка чего плохого, это так, небольшой казус, сей секунд исправим. И мигом мои штаны из комнаты принесла.
Засиделись. Уж и бутылку кончили, мать домой сходила за второй, там ещё кто-то из соседок-одиночек подошёл, как муха на запах не скажу чего. Я посидел немного. Разговор свернул на извечные бабьи темы и мне стало не интересно. Я домой. В голове слегка шумело. Но хватило ума конец помыть от засохшей молофьи. Правда на трусах следы так и остались, стирать надо. Махнул рукой: Позже постираю. Завалился на кровать.
Уже задремал, когда пришла мать. Пьяненькая, весёленькая. Позвала чай пить. Это у нас почти ритуал. Без чаепития и не ложимся. Пока закипал чайник, матушка подмылась. Подмываясь без стеснения, рассказывала, как Катька заступалась за меня, упрашивая шибко не ругать. Ну дала мальцу, так не во вред же ему, только в ползу. И ей разрядка. А что молоденький,так даже и лучше. Вроде как и не изменяла мужу. И соседки поддержали Катьку. Общими усилиями уговорили. Хотя чего было уговаривать? Парень уже большой.
Матушка закончила мытьё, одёрнула подол, за стол села. Если Катька не знала, как подол закрепит, то у матери таких проблем не возникало. на как-то сворачивала подол и он держался, не распадаясь. Она могла долго так ходить. Пока она мыла зад и перед, чай заварил, сахар, что там ещё к чаю на стол поставил. Чаёвничаем. разговариваем. У меня уж хмель прошёл, а матушку развозить начало. Язык заплетаться начал, движения неуверенные.
Устала,поди, вот и опьянела. Пошёл расправить её кровать. А пока расправлял, она на мою прилегла. Руку под щёку подложила, примостившись на боку, чего-то говорит. Платье задралось, зад оголился, да и спереди почти до живота всё на виду. А она не замечает. Как-то спокойно относился к материной наготе. Нет, бывало и возбуждался, особенно, когда дрочил, представляя её перед собой. А тут как в голову что-то ударило. Нет, не сразу. Вначале сел на свою кровать, приподняв мамины ноги и положив их себе на колени. Её попа прижалась ко мне, точнее я к неё. Я-то уже спать собрался, в одних трусах сижу. Вот и начал гладить ягодицы, постепенно смещаясь всё ниже и ниже, к складкам меж ног. Начал водить руками от поясницы до куда достаю прямо в складке.
А у самого стоит уж давно и маменька не может не ощущать своими ногами это дело. Ножки согнуты, попа оттопырена и потому пипочка торчит складочкой меж ног. Рукой по ней. Матушка вначале напряглась, потом расслабилась и даже слегка приподняла ногу, будто во сне, что-то при этом пробурчав. А я уже шуровал в маминой пипиське, разглаживая складочки, пальцем проникая внутрь, ощущая влажность и тепло внутренностей. Она ещё выше приподняла ногу, легла удобнее. Терпеть дальше мочи не было. Мигом избавившись от трусов, прилёг за мамину спину, начал пристраиваться, стараясь вставить свой писюн маме. Мама, вроде только проснувшись, забормотала
— Что ты? Зачем? Не надо. Перестань. Ну пожалуйста, ну не надо.
Головка упиралась в складки губ, не лезла и мама, вздохнув, своей рукой двумя пальцами развела губки. Ура! Я в маме! Она повертела задом туда-сюда, расправляя все складочки, привыкая к новому ощущению, качнулась навстречу. Уцепившись за бёдра, вгонял конец, наслаждаясь и восхищаясь. Какая же она, пиписька, у мамы хорошая.И пахнет приятнее, чем у Катьки. От Катьки запах резкий, мускусный. А от мамы приятный, домашний. И я, меняя ритм и направление ударов, старался думать не о себе, старался доставить наслаждение маме. И у меня это получилось. Застонав и выгнувшись, сжав ноги так, что прищемила конец, мама кончила.
Резкое сокращение мышц писи ласкало хуй. Едва расслабившись после оргазма, села на кровати, слегка оттолкнув меня в сторону, потянула с себя платье, повесила его на спинку кровати, легла на спину, сдвинув меня в сторону. Развела ноги. Катька, сучка, платье не снимала и я не мог потеребить её титьки. А тут вот они, перед носом, ласкай сколько угодно. И я рукой теребил одну, губами ласкал другую, посасывая и прикусывая сосок, облизывая его языком. Потом менял местами. А вторая рука теребила промежность, то погружаясь во влажную глубину, то разглаживая наружные складки, то сжимая писюню так, что мать ойкала. Но не говорила мне ничего, не гнала от себя. А в какой-то момент, толкнув ногой, потянула на себя.
Сама расправила складочки, раздвинув краешки, второй рукой направила головку куда надо. Но едва лишь погрузился, придавив руку, которую она так и не убрала, силком вытащила конец и начала играть, проводя им от попы до клитора, изредка подаваясь попой навстречу, прижимая головку к одной ей ведомой точке, снова проводила головкой туда-сюда. В какой-то момент убрала руку, подалась навстречу, принимая меня в себя, обхватила ногами и прижала плечи. На кухне горел свет и его было достаточно, чтобы разглядеть мамино лицо, слегка сморщенный носик, искривлённые губы, зажмуренные глаза. На лбу, на щеках, на верхней губе скопились капельки пота.
Она резко подавалась навстречу, одновременно прижимая к себе ногами, будто стараясь вдавить в себя. Изредка что-то шептала, иногда стонала, облизывала губы. И вот затряслась, сжалась в комок, вскрикнула что-то нечленораздельное, расслабилась. Открыла глаза, улыбнулась.
— Я всё. А ты? Нет?
И для уточнения даже проверила рукой.
— Сейчас помогу. На мою кровать пойдём, на твоей тесно. Иди, я сейчас.
И пока я перебирался на её кровать, пошла на кухню, сверкая голой попой, поигрывая ягодицами. Там зажурчала, писая. Выключила свет, пришла, села рядом. Я у самой стеночки лёг, одеялом прикрылся. Она одеяло с меня сдёрнула. Я дёрнулся, прикрывая руками торчащий конец. Мать отвела руки
— Ну чего ты прячешь? Я голая сижу, а ты прячешься. Ну-ка, покажи своего красавчика. Ох, какой! Мммм! — Поцеловала головку, склонившись и откинув в сторону волосы, что бы мне всё видно было. — Сладенький! Петушок на палочке.
Приговаривая, целовала головку, брала в рот, посасывала. Я, изогнувшись насколько мог, дотянулся до маминой промежности, начал гладить, лаская. Она ноги расслабила, раздвинула. А потом развернулась, встав на колени, опустилась грудью на матрас и выставила попу.
Вгонял своего петушка на палочке с такой силой, что мать толкалась головой в спинку кровати. Кровать отчаянно скрипела, извещая соседей о том, что у нас происходит. Мать простонала
— Бля, всех разбудим! Да и хуй с ними. Не останавливайся.
Не знаю, кончила она, нет ли. Завёлся так, что ничего не соображал. Самый смак ебать женщину раком. Всё на виду, всё под руками. Можно погладить, можно и поцеловать попу, наклонившись. Можно дотянуться до титек, потеребить их. Можно и письку погладить. Чем и занимался. Когда начал кончать, содрогаясь всем телом и выплёскивая в маму сперму, она сжала ноги так, что прищемила конец до невозможности вытащить его, медленно опустилась на кровать, потянув за собой и так держала до тех пор, пока я не перестал спускать. Не отпустила и потом
— Полежи так, не раздавишь.
Я лежал, пока хуй не выскользнул сам, опав. Через какое-то время шевельнула задом, сталкивая меня, типа полежал и хватит, пора и честь знать. Едва откатился в сторону, она сказала
— Так и будем спать, как бичи? Без подушек, без одеяла.
Перелегли на подушки, укрылись. мать согнулась калачиком
— Погрей, озябла.
И упёрлась в живот задницей. Интересно: сама горячая, а жопа просто ледяная. Обнял, прижался. Она пробормотала сонно
— Утром помоемся.
А через некоторое время совсем нормальным голосом сказала
— Хуй ей!
— Кому?
— Катьке. Ты к ней больше не ходи. Пусть сама мужиков ищет.
— А зачем? У меня ты есть. Мамочка! Как я тебя люблю!
Прижался сильно, обхватив руками за живот и притиснув к себе. Она усмехнулась
— Ну это все мужики говорят, когда им дашь. А потом исчезают в неизвестном направлении.
— Я не исчезну.
— Ты нет. Всё,спи.
Утром проснулся от тяжести. Матушка спала, закинув мне на живот ногу, обняв рукой и положив голову на плечо. Потянулся рукой, дотронулся до лохмашки, которая так приятно щекотала тело своими волосами. Матушка вначале дёрнулась, тут же расслабилась, только пробормотала
— Грязная же. Дай схожу помоюсь.
И когда мне ждать, пока она помоется. Да и как она может быть грязной, если то, что засохло на животе, на бёдрах, на волосах лобка, всё это вытекло из меня. Продолжил теребить раскрытую письку, разглаживая губки, засовывая пальцы внутрь. мать заворочалась, дальше закинула на меня ногу, наползла на меня так, что её пися оказалась как раз напротив стояка. И едва я придержал ствол, насадилась на него. Замерла, придавив меня титьками и слегка приподняв зад. А я упёрся ногами в постель и начал двигать задом.
— Всё, не слезу. Раздавлю. Тяжёлая?
— Нет
— Не ври. То я не знаю.
— Не вру. Только это…
— Что, обоссался?
— Ага.
— И я. Сейчас уссусь. Побежали.
Она успела первой, присела над ведром, зажурчала, а я пританцовывал рядом. Она слегка сдвинулась, освободив край ведра.
— Встань на коленки и писяй. Места хватит.
Так и журчали в две струи. мать рассмеялась
— Никогда бы не подумала, что с мужиком так ссать придётся. Да ещё с сыном.
Она встала
— Я всё.
— И я всё.
— Ванну снимай, мыться будем.
Мама стояла на коленках в ванне, я поливал воду. Она привстала, расставив ноги, начала мыть лохмашку, Выпятив живот, намыливала лобок, смывала пену. Вылезла из ванны, обтёрлась полотенцем, присела, вытирая промежность.
— Лезь в ванну. Давай полью. Лучше мой. Горюшко моё. Держи ковш, сама помою.
Собираемся. Матери на работу, мне на учёбу.
— Постель вечером заправим. Всё равно простыню стирать надо. Всю заляпали.
Она наклонилась, натягивая чулки и прицепляя их резинками пояса. Голые ягодицы слегка разошлись, выставив пирожок. Я хихикнул. Мать повернулась
— Ты чего?
— У тебя пися, как пирожок торчит. Красивый. Вкусный?
— Не знаю. Хочешь, попробовать дам. Ну куда ты, куда. Не сейчас, вечером. Ой, мама! Отстань, телок! На работу пора. Ну всё, трусы надеть, платье — и готово. К Катьке не ходи, ну её. Обещаешь?
— Да. Клянусь. Чтоб я сдох.
-Дурачок! — Мать потрепала меня по волосам. — Всё, побежала.
К Катьке я больше не ходил. Хотя ебал ещё несколько раз. За сараем, когда она стояла раком и пыхтела, снося мои толчки. А во дворе гулянка шумела. Потом когда уже её муж вернулся. И как-то ещё раз, но намного позже.
