Ступенька 5.Часть 2
Дома. Катька.
Без приключений бабушка с Витькой в бабушкиной кофте выбрались из больничного парка, состоявшего из высоченных карагачей, осыпавших уже пожелтевшую листву, пересекли громадный, обнесенный прозрачным забором из колючей проволоки пустырь, все пространство которого в летнее время было сплошь покрыто ярко красными маками, и вышли на улицу Токтогула, проезжая часть которой была покрыта бутовым камнем, и через несколько кварталов уже подходили к дому.
Витька заторопился, дернул ручку калитки и очутился в родном дворе с небольшим садиком с тремя высокими вишневыми деревьями, двумя яблонями белый налив и одним персиковым деревом. И какой же родной показалась ему чугунная на одну конфорку печка – буржуйка, стоявшая посреди хозяйственной части двора!
И тут он увидел на дорожке, идущей вглубь садика, девочку по возрасту его ровесницу. В первый момент Витька оторопел, в сердце его кольнула даже некое чувство ревности и недоумения: это еще что такое! Какие еще черти и зачем принесли сюда эту непрошеную гостью? Девочка тоже смотрела на Витьку с удивлением широко открытыми глазами: «Это что за явление Христа народу? Босиком – ладно. Почему на нем бабушкина кофта? И есть ли под кофтой штаны?».
Витька особо не стал разглядывать непонятную для него гостью, а обратил внимание на зеленую кастрюлю, стоявшую на печке. В ней была рисовая молочная каша.
Переступив высокий порог, следом за бабушкой Витька казался в комнате. Все также слева от входа стояла большая двуспальная железная кровать с высокими витыми спинками, у окна стояла другая, поменьше. Посередине комнаты стоял все тот же стол, выполняющий роль и обеденного, и кухонного, и служивший Витьке письменным, за которым он делал уроки. Все так же у двери в другую комнату, в которой зимой жили трое поляков, сиротливо жался к стенке деревянный ящик, поставленный на «попа» с вделанными в него полками. На верхней полке лежали продукты – хлеб, сахар, еще какие – то кулечки. На нижних — грудилась кухонная посуда. На столе стояла керосиновая лампа.
Но были и изменения: земляной пол в комнате был устлан теперь фанерными листами. Появившаяся в комнате мама обняла Витьку, погладила по голове и отстранила от себя. Она болела туберкулезом, поэтому никогда не целовала сына. Бабушка достала Витьке штанишки, рубашку и быстро его переодела. Начались расспросы, рассказы. Бабушка стала собирать на стол ужин. Появилась в комнате и девочка. Она взгромоздилась на кровать, стоящую справа от дверей, и с интересом прислушивалась к разговору.
На столе появилась и кастрюля с кашей, и откуда – то блюдо с пельменями. Витька принялся сначала за кашу.
«Катя. Иди, садись кушать» — обратилась бабушка к девочке. И добавила: «Это Витя. Он болел, в больнице был».
Когда уже заканчивали ужинать, в комнате появилась моложавая приятной наружности женщина.
«Мама!» — кинулась к ней Катя.
Бабушка поставила на стол еще одну тарелку и пригласила вновь вошедшую к столу. Оказалось, что пришедшую женщину – маму Кати — звали Натальей.
Когда Витька проснулся на следующий день, Кати не было – она ушла в школу. Не было и тети Натальи. Бабушка хлопотала по хозяйству – жизнь шла своим чередом. Витьке было объявлено, что в школу он ходить не будет аж до Нового года: врачи запретили – болезнь его называлась «брюшной тиф», да еще и какой – то особенный. Какой – Витька так и не понял толком. Да его это и не интересовало.
Сентябрь во Фрунзе все еще по — летнему теплый. Днем вся жизнь идет на открытом воздухе, во дворе. И только с наступлением темноты все уходят в дом, окна закрываются ставнями, двери закрываются на солидные запоры.
Не прошло и пары, тройки дней, и Витька уже подружился с Катей. Оказалось, что она учится во втором классе в женской школе №5 неподалеку, всего в трех кварталах от дома. Придя из школы, она рассказывала Витьке, чем они занимались на уроках, что происходило на переменах. Бабушка сажала их вместе обедать, а потом Катя садилась делать уроки. Конечно, Витька крутился рядом, заглядывал в тетрадки, одним словом, принимал живейшее участие в приготовлении Катей ее школьных заданий. Потом они шли на улицу. За пределами двора Витька не общался с Катей. Там у каждого из них была своя компания: Катя играла с девочками в их девчачьи игры, а Витька бежал к мальчишкам. У мальчиков были свои игры. Младшие, Витькиного возраста носились по улице в догонялки, устраивали соревнования по мастерству «вождения» обручей, снятых с пришедших в негодность деревянных бочек или ободья колес от старых велосипедов. А ближе к вечеру любимым занятием была игра в прятки. У более старших ребят были свои развлечения: лапта, чижик, «лянга», альчики.
Об этих двух последних стоит сказать особо. При игре в «лянгу» использовался пробитый по центру пятак со вставленным пучком длинных волос, срезанных, как правило, с хвоста какого – нибудь знакомого Полкана. И этот пятак надо было, как можно дольше и выше подбрасывать боковой стороной ступни, не давая ему упасть на землю. При этом желательно было еще и проявить чудеса ловкости: пока пятак в воздухе, нужно было подпрыгнуть, скрестить ноги и умудриться, подбив его ногой, снова отправить как можно выше. А то еще и крутнуться на одной ноге вокруг себя и принять возвращающийся из полета пятак на ногу. Надо было еще уметь работать одинаково хорошо и правой и левой ногой. Эта игра была сугубо детской.
А вот «альчики» — это, пожалуй — то национальная киргизская игра. Сродни русской игре в «бабки», в которую, по слухам, будучи отстраненным от дел, любил развлекаться Александр Васильевич Суворов. В альчики играют все: и ребята, начиная лет этак с десяти и кончая взрослыми мужиками лет сорока — пятидесяти. Причем приверженцев этой игры можно встретить как среди «простого» люда, так и среди весьма респектабельных людей, занимающих довольно высокие руководящие должности. Взрослые собираются на стадионе и используют волейбольные или баскетбольные площадки. «Инвентарем» для этой игры служат косточки из коленных суставов бараньих ног.
Тополя и карагачи, выстроившиеся двумя ровными шеренгами, как солдаты на плацу, по обе стороны улицы, сбросили листву и качали теперь под ветром черными ветками. В арыках по обе стороны улицы бурлила мутная не нужная никому вода. Пыль на дороге от нудных бесконечных дождей превратилась в липкую грязь. Витька с Катей теперь редко выходили на улицу. Сделав уроки, Катя занималась своими девчачьими делами: шила наряды для своей куклы, «кормила» ее, «укладывала спать». Витька строгал добытую на улице дощечку, пытаясь превратить ее в «пистолет» или «кинжал». Болезнь мамы обострилась, и она теперь вообще не выходила из своей комнаты, заходить в которую, Витьке строго было запрещено.
Иногда после ужина, когда на улице наступала ночная глухая темень, когда двери запирались на крепкие засовы, а окна закрывались изнутри деревянными ставнями, бабушка с тетей Наташей, сидя возле стола при свете керосиновой «семилинейной» лампы, затевали свои взрослые разговоры, Витька с Катей устраивали «чемпионат» по вольной борьбе с загибанием «салазок», выкручиванием рук за спину, опрокидыванием на лопатки. Иной раз Витька, завладев обеими Катиными руками, опрокидывал ее на спину и плюхался ей на живот. Пытаясь освободиться, Катя разводила в стороны ноги, так что сведенными вместе Витькины ноги оказывались между них. Она брыкалась, охватывала задранными коленями Витькины бока, закидывала свои ноги на спину Витьке, пытаясь ударить пятками по спине, изгибаясь в пояснице, подкидывала его. Витька же заводил Катины, крепко удерживаемые за ладошки, руки за ее голову, крепко вжимался грудью и низом живота в ее грудь и живот. Оба при этом громко хохотали.
Возня и барахтанье их продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь них не прекращал сопротивление, и не всегда это была Катя. Или же взрослые пресекали их возню заявлением, что уже пора спать. Тогда Витька отправлялся к себе на кровать у окна, на которой он спал вместе с бабушкой. Тетя Наташа снимала платье, оставаясь в белой комбинашке, едва прикрывающей колени, с довольно глубоким вырезом, из которого выглядывали ее пышные груди, садилась на кровать и принималась расчесывать распущенные на ночь волосы. Закончив расчесываться, тетя Наташа поднималась, совала гребень под подушку, откидывала одеяло, снова садилась на кровать и, закинув сначала одну, потом другую ноги, вытягивалась на постели и накидывала на себя и Катю одеяло. Бабушка задувала лампу и ощупью укладывалась рядом с Витькой, тесня его к стенке.
В один из таких дождливых дней, когда он клонился уже к вечеру, Катя сидела за столом и, поминутно окуная деревянную ручку с «восемьдесят шестым» пером, что – то старательно выводила в тетради, а Витька на листке, выделенным Катей, старательно выводил карандашом контуры истребителей со звездами на крыльях, которые показывал ему старший брат, приехавший в отпуск из авиационного училища. Тетя Наташа была на работе, бабушка то возилась у плиты, готовя ужин, то скрывалась в комнате, где лежала Витькина мама. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату шагнула фигура в армейской шапке, в шинели. За плечами топорщился солдатский вещмешок, а в руке был объемистый довольно потертый чемодан, который тут же был опущен на пол.
Повернувшиеся на скрип двери Катя и Витька в первый момент недоуменно уставились на вошедшего, но уже в следующий миг Витька сорвался со стула и с визгом: «Дядя Володя!!!!» кинулся к вошедшему и повиснул у него на шее. Дядя Володя обнял Витьку, стал его целовать в щеки, в голову, Витька тоже не оставался в долгу и тыкался в лицо дяди Володи мокрыми губами. На Витькин визг выглянула из комнаты бабушка и тоже кинулась: «Володя, сынок!! Живой!!!». Дядя Володя опустил Витьку на пол и обнял, прижал к себе заплакавшую бабушку.
«Ну что ты, что ты! Не плачь!» — приговаривал он, целую свою мать: «Дай я разденусь».
Катя, застыв на стуле у стола, бросила свою писанину и широко раскрытыми глазами, молча смотрела, как Витька виснет на незнакомом ей дяде. В глазах ее можно было заметить зависть. Ей тоже хотелось кинуться к папе, обнять его за шею. Но она никогда не видела своего папы, мама ни разу, ни слова не говорила ей о нем.
Ну а потом ….Потом, уже вечером, когда над темным городом повис протяжный гудок «60-ти десятого» завода, извещавший, что уже восемь часов и начинается вечерняя смена, пришла с работы тетя Наташа. Бабушка скрылась в комнате, чтобы покормить не встающую с постели Витькину маму, а тетя Наташа стала готовить стол к ужину. Она крутилась возле стола, доставая из ящика – «шкафа» тарелки, вилки, изредка бросая заинтересованные взгляды на сидевшего с другой стороны стола мужчину в зеленой гимнастерке со старшинскими погонами. Катя помогала ей расставлять все на столе. Дядя Володя поднялся со стула, прошел к порогу, поднял с пола свой вещмешок, вернулся с ним к столу. Из раскрытого вещмешка на столе появились бутылка водки, кольцо колбасы, банки каких – то консервов, пачки печенья под названием «галеты». И даже два сушеных леща. Последней на свет была извлечена еще одна бутылка с темневшей внутри ее жидкостью и с этикеткой на иностранном языке.
«О! Вот это трофеи!» — воскликнула Наталья.
Ужин прошел весело. Веселью в немалой степени помогло содержимое обеих бутылок. Бутылку с темной жидкостью (дядя Володя сказал, что это портвейн из Германии) открывать не стали, так как и тетя Наташа, и бабушка заявили, что будут пить водку, а портвейн оставят до другого раза.
Дядя Володя сыпал рассказами о таинственной Германии, о городке, в котором располагался его полк, и еще о чем – то, во что ни Витька, ни Катя, особенно и не вникали. Для них гораздо интереснее были, конечно, «галеты».
Наконец .стали укладываться спать. Витька теперь спал с дядей Володей. Бабушка ушла в комнату, где была Витькина мама. Тетя Наташа от выпитой водки раскраснелась, и, нисколько не стесняясь дяди Володи, сняла с себя платье, как она делала это всегда, уселась бочком на постель, где у стенки уже уютно устроилась Катя. Но теперь тетя Наташа сидела как – то по — особенному. Одна ее нога была спущена к полу, а другая, согнутая в колене, лежала поверх одеяла. Подол рубашки задрался значительно выше коленей, открыв до половины ее белые бедра. Но она как – будто и не видела этого, весело хихикала, отзываясь на шуточки дяди Володи, иногда наклонялась вперед, отчего в вырезе рубашки мелькали ее полноватые груди, и водила по волосам своим гребнем. Дядя Володя тоже снял с себя гимнастерку, усевшись на стул возле кровати, стянул сапоги, потом и брюки, оставшись в белых с завязочками у щиколоток кальсонах. Уложил брюки поверх гимнастерки и задул лампу. Комната погрузилась в темноту.
Когда Витька проснулся утром, тети Наташи и Кати уже не было, а дядя Володя и бабушка сидели у стола и о чем – то переговаривались. Потом дядя Володя тоже ушел. Появившись дома ближе к вечеру, он объявил, что устроился на работу. Через пару дней дядя Володя уехал в командировку. У тети Наташи началась ночная смена, поэтому, после того как Катя с Витькиной помощью сделает уроки, всласть бесились на их широкой кровати, пока бабушка не укладывала их спать, разведя по разным постелям. В отсутствие дяди Володи Витька спал один, поскольку бабушка переселилась в комнату к маме.
Через неделю дядя Володя вернулся из командировки с подарками: Витьке и Кате досталось по кульку, свернутому из газеты, конфет, бабушке – вязаный платок. Не осталась без подарка и тетя Наташа. Ей досталась цветастая шелковая кофточка. А больной сестре – Витькиной маме – дядя Володя привез теплые верблюжьей шерсти носки.
За ужином в этот вечер было шумнее обычного. Дядя Володя сыпал шутками и анекдотами, не совсем понятными для Кати и Витьки, но вызывавшими заливистый смех у тети Наташи. Щеки ее раскраснелись румянцем, глазки сверкали весельем. Уже когда Катя и Витька улеглись в постели на свои места у стенки, а тетя Наташа, оставшись в комбинашке, уселась как обычно на край постели и принялась за свои волосы, дядя Володя вдруг затеял разговор о пшенной молочной каше, которая была на ужин.
«А что, Наталья Васильевна, не хочется вам молочка из — под бычка попить?», расстегивая пуговицы на гимнастерке, произнес он. Катя лежала уже под одеялом, подложив ладошку под щеку, и с интересом следила за маминой перепалкой с дядей Володей. Витька со своего места тоже внимательно прислушивался к разговору.
Тетя Наташа стрельнула в дядю Володю глазками, поерзала попкой по постели, отчего подол рубашки еще больше оголил ее пышные бедра, и со смехом ответила:
«Так оно бы и хотелось, да где ж его, бычка теперь найдешь?» — и продолжила на грустной ноте:
«Я уж и забыла, какое оно, молочко это на вкус».
Дядя Володя уложил аккуратно на стоящий между кроватями стул снятую гимнастерку, быстрым движением скинул сапоги и взялся за пояс брюк, опустившись на другой, стоящий у стола, стул.
«Ну, было бы желание, а бычка – то всегда найти можно».
«Да те, бычки, что есть или еще в телятах числятся или всё квелые какие — то» — не осталась в долгу тетя Наташа: «Какое там у них «молочко!»
Засмеялась своей шутке, подвинувшись на постели, освободила одеяло и, откинув его край на Катю, откинулась на спину. Левая нога ее, согнутая в колене, вздыбилась вверх, отчего подол рубашки скользнул вниз, оголяя до паха дебелое бедро. Стало видно, что такой детали женского туалета, как трусики или панталоны, на ней отсутствуют. Потом и другая ее нога последовала за первой, обе ноги вытянулись вдоль кровати. Тетя Наташа набросила на себя одеяло, подложила обе руки под голову и смотрела на дядю Володю.
Между тем дядя Володя стянул уже брюки, так же аккуратно уложил их поверх гимнастерки и, наклонившись вперед, стал снимать с себя белую нижнюю рубаху. Стоял он к тете Наташе почти спиной, лицом к Витьке. Витька вдруг обратил внимание, что на прорехе кальсон нет пуговиц, она разошлась, и из нее выглядывает дяди Володина писька. Когда же дядя Володя выпрямился, оказалось, что писька не просто «выглядывает», а торчит, уставившись своей головкой в потолок. Не в пример Витькиной, писька дяди Володи показалась ему просто огромной. Розовеющая в свете керосиновой лампы, головка дяди Володиной письки была, в отличие от Витькиной, полностью открытой и намного шире самой письки, отчего она (писька) при известной доле фантазии напоминала молодой гриб подберезовик на высокой тонкой ножке. Дядя Володя повернулся теперь в другую сторону, отчего торчащая из кальсон писька стала, наверное, видна и тете Наташе, потому что она засмеялась и довольно громко воскликнула:
«О! Тут, пожалуй, будет, чем поживиться! Наверное, и на творожок останется, а не только молочка попить!».
Тетя Наташа игриво подняла вместе с одеялом согнутые в коленях ноги и сначала широко их развела, а потом снова сомкнула, не распрямляя. И опять развела. Дядя Володя наклонился к лампе и дунул. Комната погрузилась в непроницаемую темень. Витька подвинулся ближе к стене, освобождая по – больше места для дяди Володи, но его не было. Вместо этого Витька услышал, как тяжело заскрипела кровать, на которой спали тетя Наташа с Катей, принимая на себя дополнительный груз. Раздался довольный смешок тети Наташи и следом ритмичный скрип старенькой, видавшей многое, кровати. Среди скрипа Витька расслышал голос дяди Володи:
«Ну как?».
«Посмотрим, посмотрим: цыпляток по осени считают» — прошелестел с придыханием в ответ голос тети Наташи.
Сколько удалось тете Наташе и дяде Володе насчитать цыпляток, Витька так и не узнал, уснувши под ритмичный убаюкивающий скрип кровати.
Когда Витька проснулся утром, дядя Володя лежал рядом с ним и солидно похрапывал.
С этого вечера, когда совпадало, что тетя Наташа работала днем, а дядя Володя не был в командировке, Витька засыпал один под скрип соседней кровати и пыхтение не то тети Наташи, не то дяди Володи.
(Продолжение следует)
