Это — одно из самых ярких воспоминаний моего самого позднего детства: моего юношества.
Хотелось бы начать все это с анекдота — я бы написал его вместо эпиграфа:
Белая женщина подходит к негру и спрашивает:
— Скажите, а это правда, что у негров самые большие члены?
— Конечно, мэм!
— Так значит, и у Вас тоже?
— Разумеется, мэм!
— И сколько же он?
— Десять сантиметров, мэм!
— Ой, фу…
— В диаметре, мэм…
* * *
А теперь вернемся назад, когда я только завершал третий курс университета. Я был тогда стройный кучерявый юноша, никогда не отказывающийся от возможности приятно провести ночь. Правда, девушек я своим вниманием не утомлял, но зато у меня было трое юных и нежных друзей, которые нередко заглядывали к своему «дядюшке Лаэрту» (не давало им покоя мое отчество!), чтобы поразвлечься, и порой наши «греческие игры», начинаясь вечером, поглощали и мою первую пару. А затем мы разбегались: я — на пары в университет, ребята — в свои школы. Но к вечеру кто-то из них обязательно приходил ко мне, и я, отбросив недописанные конспекты по политэкономии, разделял с ним всю свою страсть и ласку.
Мы осторожно, чтобы не спугнуть настрой, начинали снимать друг с друга одежду, постепенно возбуждаясь от созерцания нашей обнаженности. Мы гладили друг другу волосы, а затем наши руки скользили на ягодицы, и тогда мы сливались в долгом и страстном поцелуе, а наши члены, скрестившись, словно мечи, упирались в животы друг другу. И мой меч, разумеется, побеждал, ибо был он больше не только членов моих друзей, но и членов моих сокурсников (по крайней мере, тех, кого я видел в бане или кто разделял со мною постель). Но юный упругий член приятно щекотал мне низ живота, а моя багровая напряженная головка упиралась во впадинку пупка друга, испытывая приятное давление и нежное сопротивление горячего от страсти живота. А затем я медленно сползал вниз, обхватывая ртом сперва подбородок, затем грудь, дразня языком соски, ныряя в пупок и, наконец-то, ловя торчащий в возбуждении член. А затем весь мир переставал существовать для меня. Я ласкал языком кожаный столбик, затем резко поворачивался — и друг без малейших колебаний втыкал мне свой член прямо в попу. Там он не страдал от безделья, и я постанывал от наслаждения, ощущая гордость подростка, то толкающую меня, наполняя всего изнутри, то откатывающуюся назад для нового броска. Вскоре друг выстреливал в меня порцию своего бальзама, и тогда я, развернувшись, овладевал его попкой. А затем мы еще долго валялись в постели, лаская и щекоча друг друга в самых неожиданных местах. Когда же приходили двое или все трое, радости моей не было предела, как, впрочем, и нашим фантазиям.
Но затем они разъехались на лето по лагерям и деревням, и я остался один. После недельного воздержания, снимаемого лишь правой рукой, я решил поискать счастья в городе. На улицах и площадях было полно пацанчиков, от одного вида которых мой член вставал на дыбы. Были и в обтянутых узких брючках, подчеркивающих все прелести фигуры, и в коротеньких шортиках, а один даже нагишом купался в фонтане. Но к ним я или не решался, стеснялся подойти, или сразу чувствовал, что парень «не наш», или просто терял мальчишку в толпе. И вдруг…
Их было двое. Они шли по улице, болтая между собой, и никого не замечая вокруг. И я пошел вслед за ними. Один был невысокий парнишечка лет тринадцати-четырнадцати, в плотно обтягивающих попочку синих пионерских шортиках и просвечивающейся навылет футболке-сеточке. Второй же — я сперва и глазам не поверил — негритенок темно-шоколадного цвета, с кепи на шапке черных волос, в зеленой безрукавке и строгих коричневых брюках. На ногах обоих пацанов были одинаковые кроссовки. Не помню уже, как я подошел к ним, познакомился и разговорился: все было как в тумане, как в самом волшебном из снов, когда все тайные мечты становятся явью. Мы говорили, и хлопцы почти сразу же перевели всю беседу на секс.
