Вот, наконец, это случилось – я снял отдельную квартиру и больше не зависел от родителей. Работа кормила, поила, одевала и наполняла самостоятельную жизнь радостью. Частые звонки со временем прекратились, а буквально через 3 года узнал, что моя мать завела интрижку на стороне. В тот день, кажется, был четверг, пришлось везти отчётность в район, где ранее проживал. Шеф отправил именно меня, чтобы успел окольными тропами занести бумажки в необходимую инстанцию до закрытия. Отчий дом находился поблизости, а связка ключей валялась в рабочем портфеле на всякий случай. Решил зайти без звонка — сделать сюрприз.
— М-а-а-м, п-а-а-п, приве-е-е-т! – закричал я на всю квартиру, услышав шорохи в спальне.
— Коля? – послышался голос матери. – Подожди.
— Вы там заняты? Я тогда уехал – не хочу видеть, как вы трудитесь над созданием младшего брата или сестры.
— Сын, папы дома нет, — появилась моя мать.
Она была распаренная. Слегка раскрасневшаяся. С размазанной по лицу губной помадой. Явно поцелуи уничтожили соблазнительную раскраску физиономии, которую выдавали яркие тени, пышные ресницы и подведённые брови. Под домашним халатом болтались увесистые груди, коими я вскармливался в первые годы жизни. Тут же предположил, что на матери не было трусов, а если отца не было поблизости, тогда в спальне находился любовник. Косым взором окинул гостиную, находившуюся прямо перед входом: на столе стояла раскупоренная бутылка вина без содержимого, вскрытая коробка конфет и два испачканных бокала.
— Где отец? – оскалился я на шатавшуюся маму, которая пыталась безуспешно прикрывать прелести.
— Уехал. В командировку. На неделю.
— Кто в спальне?
— Никого! – собеседница резко повысила голос после сбивчивых реплик.
— А если зайду?
— Не надо. Там…наш сосед…дядя Гоша.
— Этот мелкий гондон? Эй ты, еврей штопаный, иди сюда.
— Николай, попрошу без оскорблений.
— Ах ты, очкарик плешивый. Сейчас я тебе хлеборезку покромсаю.
Я пинками выпроводил мудака на лестничную клетку. Говорил громко, но без криков, чтобы не компрометировать изменщицу мать. Она стояла в углу, продолжая бороться с полами халата и неподатливым поясом, из-за которого сиськи выкатывались напоказ. Низкорослый темноволосый сосед с сильной плешью на макушке получил пендалей и смирился с унижением. Гнев обуял мной нешуточно, особенно по причине того, что кобель отымел матушку в пьяном состоянии. Она едва стояла на ногах, видимо, развезло во время секса. Крепкое красное вино ударило бабе в голову, и она перестала быть пизде хозяйкой. В расстроенных чувствах уселся в кресло, схватив из родительского бара бутылку коньяка. На одном дыхании опустошил больше трети пузыря, закусил мерзкой шоколадной конфетой, а потом наехал на ревевшую тварь.
— Жри конину, — прошипел с презрением. – Бухай, пока не рухнешь.
— Коля, прости. Бес попутал.
— Не вынуждай меня силой тебя спаивать.
— Зачем всё это?
— Или я рассказываю папе о твоём косяке, или ты получаешь урок на всю оставшуюся жизнь!
Она хлебала, обливаясь коньяком. Тело шатнуло в сторону и правая сиська вывалилась напоказ. Туловище качнуло назад, отчего халат полностью раскрылся. Перед глазами появилась идеально выбритая промежность. Половые губы были красными после недавнего секса, клитор выступал сверху, как надзирающий часовой на страже влагалища. Я дал указание поставить бутылку на пол, а потом танцевать стриптиз. Позорное представление инициировал, чтобы бесстыдница провалилась сквозь землю, но не рассчитал, что находившаяся в женском теле дозировка алкоголя подействует иначе. Включив музыкальный телеканал, нарвался на старенький клип «Мне без тебя не в кайф, всё это Beautiful Life». Эпичный цинизм жизни зашкаливал. Лирический мотив песни вынудил мать отвязано плясать посреди комнаты, тряся прелестями. Сиськи метались из стороны в сторону, задница подпрыгивала, по ляжкам бежали волны, живот раздувался от нехватки дыхания. Поддатая женщина умеет вытворять самые пошлые вещи, когда оказывается загнанной в угол.
— Ползи на четвереньках, шалава!
— Коль, не оскорбляй меня, пожалуйста.
— Пререкаться вздумала. Сунь бутылку в манду свою грязную, развратная стерва.
— Я не хочу…
— Отцу уже набираю и включу громкую связь! – потянулся к телефону для запугивания.
Она повиновалась. Стала следовать приказам, как шёлковая. Щёки матери стали пунцовыми от стыда, ведь во влагалище находилась сунутая горлышком вперёд опустошённая бутылка из-под вина. Внутри вагины было скользко, поэтому стеклянное изделие предательски выскальзывало наружу от малейшего движения, а ей приходилось заталкивать его обратно. После нескольких введений мамаша разомлела. Руки подкосились, зато ноги остались стоять согнутые в коленях. Руки судорожно мастурбировали, елозя продолговатым выступом внутри отверстия. Мамка истошно стонала, перестав следовать указаниям.
— Ты кончать любишь? Почему отцу рога наставила?
— Он меня не удовлетворяет. Причем уже давно.
— Раньше все нравилось, а теперь надоело?
— Откуда тебе знать, что мне нравилось?! Он ханжа, скучный и совершенно не альтруист.
— А ты зато альтруистка. Перед соседскими мужиками ноги раздвигаешь.
— Георгий хотя бы мне лижет. С ним я кончаю, как никогда не кончала с твоим папашей.
— Жополиз проклятый. Сосёшь ему?
— Конечно. Я женщина, мне нравится ласкать член языком. Это нормально.
— Тогда и мой хер приласкай.
Она попятилась, предчувствуя расправу. Я же схватил надпитую бутылку коньяка, махнул напитка столько, что в голове закружилось, а потом ухватил маму за шею. С уст слетали обидные обзывания – хуесоска, давалка, подстилка, шмара. Не помня себя от ярости, мотал обнажённое женское тело руками, будто стараясь его порвать на куски. Пальцы больно впились в ослабевшие плечи. Я толкнул мать к стене, прижался к ней и собирался со всего маху отвесить пощёчину, но вместо этого поцеловал. Отпустив дрогнувшие плечи, резко прижал пальцы к вульве. Силу не рассчитал, поэтому два из них нырнули в промежность. Горячий сок потёк по перстам, а орган ритмично сжался. От стенок чувствовалась пульсация. Мой язык атаковал язык женщины, бывшей для меня самым родным человеком. Но после предательства отца она опустилась до уровня подзаборной бляди.
— Встала на колени, шлюха, и принялась сосать.
— Коля, умоляю.
— Я тебя выебу так, что больше никогда не захочется секса.
— Сын, остановись.
— Или убью, если не сделаешь того, чего требую.
Рыдая от беспомощности и причитая за совершенную ошибку, она взяла в рот. Мой член оказался в плену слюны, языка и мягких губ, плотно сжавшихся на головке. Сосать матери было неприятно, но другого способа успокоить дикого зверя начавшая трезветь самка не смогла быстро придумать. Патовая ситуация – минет сыну или развод с мужем – была пугающей. Я резко двинулся вперёд, упёршись потвердевшей головкой сначала в язык, а потом в горло. Мать попыталась отвернуться, из-за чего член проскользнул за щеку. Гневные рывки разрывали уголок её губ в области рта, поэтому провинившаяся блудница снова выпрямила голову. Мотовило проникло в глотку до упора, создавая душащий эффект, с которым сражаться обессилившая женщина не может. В голове мелькнула мысль прикончить гадину, но садиться в тюрьму из-за сексуальной асфиксии во время инцеста еще хуже того, что она натворила с соседом.
— Строчи лучше, чтобы я мог тебя крепко трахнуть.
Это единственные слова, которые вырвались из горла в момент полного отчаяния. Выходило, что я вовсе не проучил мать, а попросту над ней надругался, теша эгоистичные порывы. Никакой справедливости в близости по принуждению не было и мы оба с этим смирились. Без какого-либо сопротивления она встала на четвереньки, удерживая руками зад для удобного введения члена. Перевес сил был не в её пользу, оплошность с соседом стала отягчающим обстоятельством, а судейский приговор привёл в исполнение лично судья. Мать решила взять груз на душу, чтобы не присутствовать на суде одного присяжного – мужа. Глядя на промежность, я видел дырку, которую надлежало достойно отодрать. Без предварительных ласк, поглаживаний и прочих приятных действий, коими сопровождается секс. Елдометр зашёл как по маслу, но уже не доставил партнёрше неудобств. В её стихии я был простофилей, которому не суждено сделать и половины того, что делали другие мужчины. Она покорно раскорячивалась, пыхтела, сопела, а под конец начала вилять задницей, чтобы прелюбодеяние скорее прекратилось. При эякуляции мать громко разревелась, размазывая слёзы и сопли по лицу, где остались разводы от косметики после минета. В глазах не было укора, и проклятия не сыпались бесконечным шквалом. Лишь смиренное спокойствие, которое наступает, когда провинившийся человек получает прощение.
