Погрузив руку едва ли не по локоть во внутренности жалобно мычавшей сельской девушки, монотонно вращая кистью со сложенными «лодочкой» пальцами в резиновом мешке ее влагалища, (стараясь при этом средним пальцем не терять из вида трубочку шейки), я рассеянно всматривался в окружавший меня полумрак и думал о том, как же докатился до жизни такой. Кровать, на которой мы возились, была по-деревенски высокой, с кучей разномастных подушек в несвежих, пахнувших старухой, наволочках. По периметру комнаты громоздилась унылая мебель, явно забытая здесь с советских времен — за пыльными стеклами серванта в свете уличных фонарей тускло угадывался хрусталь.
В том, что стекла пыльные, равно, как и все эти серванты, комоды и трюмо, я не сомневался, хотя убедиться воочию не мог из-за темноты. Возле дверного проема, приткнувшись к стене, стоял квадратный деревянный стол без скатерти. На столешнице, чей кислый запах я скорее представлял себе, нежели чувствовал, сгрудились разномастные пивные бутылки — остатки прелюдии к этому рандеву на северо-востоке Москвы. За окном без занавесок, в черной осенней глубине, гремела кольцевая автодорога, отделявшая остатки цивилизации в виде однотипных бетонных коробок от полного ее отсутствия. «Какими разными бывают окраины», — вдруг подумал я. Милое моему сердцу Строгино, откуда через МКАД переброшен виадук в стремительно развивающееся Мякинино с недавно построенным «Крокусом».. И этот край московской земли, куда сегодня занесла нелегкая..
От скорбных мыслей меня отвлекла какая-то перемена в ощущениях левой руки, доселе механически циркулировавшей в недрах тумбообразного тела моей новой знакомой. Вход во влагалище кольцом сжал запястье, шейка матки уперлась в мои скрюченные пальцы. Скрипнув пружинами кровати, Маринка выгнулась, коротко крикнула в потолок и постепенно стала оседать обратно, заполняя собой неровности продавленного матраса. «Маринка».
Какая горькая ирония судьбы! Одно из любимых моих женских имен.. Чем думали, 23 года назад, родители этого существа? Неужели не понимали, что не будет большего несоответствия, чем прекрасное римское имя, словно пропитанное морским воздухом, солнцем Средиземноморья, и ее обладательница? Потомственная крестьянка из владимирского захолустья, унаследовавшая от предков бесформенную фигуру, тяжелую поступь и неповоротливые мозги. Боги, когда я успел получить столько информации о ней? Ведь и познакомились-то всего несколько часов назад..
Действительно, тремя часами ранее я и понятия не имел о существовании Маринки. И уж тем более, не предполагал, что сегодня же вечером буду лежать с ней в одной постели, в Медведково, куда я попал впервые в жизни. И не просто буду лежать, а еще и доставлю ей — как вот только что — какое-никакое удовольствие. Правда, не вполне привычным способом, но тем не менее..
Этот вечер, как и множество других вечеров перед ним, вообще не предполагал контактов с людьми. Вот уже пару месяцев я жил один, в крохотной комнатушке рядом с бывшим Черкизоном. Клеть моя представляла собой часть большой квартиры, перегороженной вдоль и поперек фанерными ширмами, которые понаставил ее хозяин — предприимчивый мордвин. Сдававший по кусочку своей жилплощади мне и другим бедолагам, платившим ему за это деньги, совершенно несоизмеримые с метражом и качеством жилья. Моему переселению в этот медвежий угол предшествовали развод с женой и прощание с двухлетним сыном. Которого, через месяц, моя бывшая увезла на ПМЖ в Германию — к новому папе из местных. Впрочем, это уже совсем другая история..
А сегодня мне предстоял еще один вечер, который я, за неимением прочих вариантов, планировал провести, лежа на диване, уставившись невидящими глазами в телевизор и погрузившись в состояние, ставшее для меня этой осенью привычным. Состояние звездолета, еще недавно летевшего к своей космической цели и вдруг получившего страшный удар в моторный отсек. Астероид, взявшийся неведомо откуда, пробил обшивку, разорвал переборки; кислород, топливо — все вмиг выплеснулось в безвоздушное пространство и там пропало. А я, с продырявленным корпусом и мертвыми системами жизнеобеспечения, продолжаю лететь. Теперь уже по инерции и абсолютно бесцельно..
Итак, я лежал на диване и пялился в телевизор, настроенный на мой любимый канал «Москва-24». Любимый за то, что программа его передач состояла всего лишь из двух пунктов — карты столичных пробок и прогноза погоды. А значит, оставляла моим мыслям полную свободу для мазохистской езды по кругу. Впрочем, мазохизм — занятие, хоть и болезненное, но все же, предполагающее получение от этой боли удовольствие. Мой же мазохизм был однобоким. Никакого удовольствия, только боль. Все равно, что безалкогольная водка — с сивушным выхлопом, но без градусов..
Параллельно я изучал недавно обнаруженную мною в телефоне вкладку под названием «Знакомства». Процесс встречи двух одиноких сердец был здесь упрощен до предела. Никаких тебе анкет, как в интернете, никаких фотогалерей с выгодными ракурсами. Просто, «такая-то и такая-то, желает..» И все.
Вот так я и наткнулся на Маринку. Осторожно закинул крючок, для верности сбросив себе несколько годков, чтобы ее двадцать три не очень контрастировали с моим сорока одним. Пришедшее по ммс фото, видимо, сделанное тут же, Маринка сопроводила умеренно-кокетливым комментарием к своей внешности, а точнее, комплекции. В сдержанном описании объемов молодого тела сквозила робкая надежда на то, что я не окажусь поклонником анорексичек. Успех намечавшейся встречи стал очевидным, когда из перечня предложенных мною напитков Маринка выбрала пиво. «Спасибо тебе за это, милая колхозница», — подумал я.
Покупка шампанского или коньяка мои финансы не подорвала бы в корне, но пива на те же деньги можно было взять гораздо больше по литражу. Напрягало в этой истории то, что Маринка жила в Медведково. По прямой от Черкизона путешествие не представлялось долгим, но я понятия не имел о том, где и на какую маршрутку для этого нужно сесть. А поездка на метро вынуждала сделать большой крюк — вниз по крас
ной, а затем вверх по оранжевой ветке. Кроме того, я понимал, что и по прибытии в незнакомый район поздно вечером, быстро я там Маринку не найду.
Остатки ночи, которую я надеялся провести в плотном общении с новой знакомой, исключали возможность хоть немного отдохнуть, а утром меня ждала работа. Но контакта хотелось дико. Поэтому, отбросив сомнения и закупившись по дороге вожделенным пивом, через пару часов я и предстал на пороге уже описанной выше квартиры.
К тому времени я знал, что Маринка — такая же лимитчица по сути, как и я. Съемное жилье у черта на рогах, тяжелая работа на каком-то мясокомбинате, одинокие вечера и полная неизвестность впереди. Все это наполняло меня жалостью к некрасивой девчонке, не по годам раздобревшей, но в душе так и оставшейся почти ребенком, чей мир доселе был ограничен родным плетнем и сеновалом, а интересы — слюнявыми ласками местного рубахи-парня. Поэтому, обнимая в полутемном коридоре ее, начинавшие потеть, необъятные бедра, я пытался убедить себя, что приехал сюда не за одним лишь трахом. Черт возьми, мне искренне хотелось сделать ей хорошо. За ту искру надежды, что затеплилась в моем сердце благодаря этой нескладёхе.
Позже я обнимал ее, сидя на кровати. Тестостерона в крови был ноль, но я даже не злился на себя за это. Я понимал, что не хочу ее, и не смогу захотеть, сколько бы не выпил. Плюс ко всему, сельский рубаха-парень (образ, выдуманный мною, но ставший на удивление устойчивым), совершенно не привил Маринке элементарных основ сексуального поведения. Она и целоваться-то толком не умела. Все это вкупе и привело к тому, что моя кисть оказалась у нее во влагалище, отчаянно пытаясь придать ночной авантюре хоть какой-то смысл.
Чужое постельное белье душило своими запахами, руке было жутко неудобно между жирных окороков; грудь девчонки, в которую я ритмично тыкался носом и ртом, была до обидного невнятной и не вызывала никакого желания. Будь стол, со стоявшими на нем пивными бутылками, поближе, я протянул бы руку и использовал одну из них в качестве импровизированного фаллоимитатора. Но стол был довольно далеко, а вставать и прерывать процесс не хотелось.
После того, как Маринка кончила, я немного отдышался, а потом сделал ей куни — в знак благодарности за оргазм. Сдавившие уши, потные ляжки девчонки приклеились к ним и полностью лишили меня слуха. Лоно Маринки, не успевшее высохнуть после фистинга, практически перекрыло мои дыхательные пути замысловатыми переплетениями разбухших малых и больших губ. Длины языка мне явно не хватало; впрочем, нужно было родиться Джином Симмонсом, чтобы пробиться через все эти физиологические преграды.
В итоге, с чувством выполненного морального долга и мордой, перепачканной девичьими секрециями, я перевалился на спину и задышал широко открытым ртом — нос был забит слизью. Требовать от Маринки второго оргазма было слишком самонадеянно, да я и не ставил перед собой такой цели. Своей головой меж ее ног я просто отметился — как собака, писающая на дерево..
Утром я снова обнимал, в теперь уже светлеющем коридоре, ее налитые плечи. Индикатор тестостерона привычно лежал на нуле. «Звони», — сказала она. «Конечно», — ответил я. Шагая в холодный подъезд и зная, что больше мы не увидимся.
С Маринкой мы действительно больше не увиделись и даже не услышались. Месяца через полтора, в канун Нового года, будучи в изрядном подпитии, я зачем-то нашел в телефоне ее номер и отправил смс. С невнятным содержанием, оставляющим место для самых вольных трактовок. Ответ не заставил себя ждать, был предельно кратким и свободы для толкования не давал:
«ДА ПОШЁЛ ТЫ!!!»…
