В конце концов они исчеpпали свою фантазию. Казалось, было испpобовано все: откpовенный флиpт, полулегальные измены, танцы в обнаженном виде, игpа в каpты на pаздевание… Ощущение вседозволенности и пpесыщенности охватило их. Хотелось отведать чего-нибудь новенького, необычного.
Очеpедной уик-энд pешено было пpовести у Олега. Собиpались вяло и неохотно. Скорее по привычке, чем по желанию. К восьми вечера порядком нагрузившись аперитивами, все сошлись в гостиной, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Тягомотину традиционного сборища нарушила Наташа, неожиданно для всех воскликнувшая:
— Предлагаю аукцион!
Установившаяся тишина послужила явным знаком внимания.
— Мужчины, присутствующие здесь, — бесшабашно продолжала Наташа, — могут выставлять своих жен в качестве товара. Остальные участвуют в торгах. Кто предложит больше, тот и станет полноправным обладателем женщины на ближайший час!
Оживленный гул голосов, последовавший за необычным предложением Наташи, свидетельствовал о том, что оно заинтриговало присутствующих.
— А кто будет вести аукцион? — раздался чей-то вопрос.
— Супруг выставленной на торги! — дерзко предложил кто-то из гостей.
Нестройный хор голосов, в котором можно было разобрать отдельные слова — «гениально», «согласен!», «здорово!» — подтвердили, что идея упала на благодатную почву.
— Кого первую выставим? — раздался чей-то нетерпеливый вопрос.
— А хотя бы и меня! — Наташа тряхнула распущенными волосами. — Ты готов, Саша? — обратилась она к мужу — изрядно нагрузившемуся спиртным сорокалетнему брюнету, равнодушно созерцавшему кончики своих туфлей.
— О да, дорогая! — с готовностью отозвался он.
Подготовка к торгам заняла не более двух минут. В одном конце гостиной установили журнальный столик, водрузив на него импровизированный гонг: хрустальный бокал и серебряную ложечку. Стулья и кресла перенесли в противоположный конец помещения, образовав таким образом сцену и зрительный зал. Послушный Саша расположился на пуфике рядом с гонгом, Наташа сама встала рядом.
— Назовите стартовую цену! — взволнованно выкрикнул кто-то.
— Сто долларов! — буркнул Саша. — Сто долларов, господа, — повторил он отчетливее, явно входя в роль.
— Сто двадцать! — выкрикнул чей-то баритон.
В рядах торгующихся возникло легкое замешательство.
— Мы покупаем кота в мешке, — приподнимаясь, воскликнул Василий, известный всем крючкотвор и педант.
— Что ты предлагаешь? — поинтересовался Саша.
— С товара надо снять упаковку! — дерзко ответил Василий под одобрительный гул в зале.
— Это справедливо, — согласился Саша.
— Пожалуй! — кивнула Наташа и на глазах у всех принялась спокойно раздеваться.
Общество давно привыкло к ее экстравагантным выходкам и все-таки, когда она с некоторым вызовом сняла лифчик и трусики, все притихли. Она постаралась принять изящную позу, немного pаздвинув ноги и выставив одну из них впеpед. Ее роскошное тело, предложенное для всеобщего обозрения, явно сулило покупателю массу удовольствий.
— А самое главное, — вновь встрял Василий, — пусть раздвинет ноги пошире и повернется к нам спиной. Ведь мы не собираемся ее просто созерцать как на витрине, а за свои кровные намерены попользоваться от души.
— Правильно! Правильно! — раздались нестройные голоса как мужчин, так и женщин. И Наташе пришлось подчиниться.
— Нагнись поглубже, милочка, — прозвучал ехидный женский голосок, — и раздвинь пальчиками вход, чтобы мы могли судить о твоих достоинствах во всей полноте.
Судя по всему, Наташа не ожидала, что попадет в столь щекотливое положение. Она зарделась, поспешно выполнила просьбу, видимо опасаясь, что кто-то другой с удовольствием принудит ее сделать это и послушно замерла в картинной позе.
— Вряд ли среди присутствующих найдется жеребец, способный удовлетворить эту кобылу! — раздался тот же ехидный голосок.
Это замечание вызвало похотливые смешки.
Однако, несмотря ни на что аукцион продолжался и Наташе не без всеобщего сожаления разрешили повернуться лицом к аудитории.
— Сто двадцать. Кто больше? — ровным голосом продолжал торги Саша. — Сто двадцать — раз! — бесстрастно повторил он…
— Двести! — фальцетом выкрикнул кто-то.
— Двести долларов — раз! — начал Саша.
— Двести пятьдесят, — глухо разнеслось над рядами.
