Извещение пришло в воскресенье. Точнее сказать, обнаружила я его в воскресенье, а когда оно пришло – сегодня, в воскресенье, или вчера, в субботу, я не знала, так как предыдущий раз заглядывала в почтовый ящик накануне утром, когда выходила в магазин за хлебом. Разглядывая маленький серый листочек, сообщавший, что в почтовом отделении меня ожидает заказное письмо, я почувствовала, как у меня тоскливо заныло под сердцем. Существовала, конечно, слабая надежда, что в письме счёт из налоговой или рекламное предложение. Но нехорошее предчувствие уже прочно поселилось в груди. Я спрятала извещение в сумочку, спустилась по ступенькам вниз, и вышла из подъезда на улицу. Погожий зимний день с морозом и солнцем (совсем как у Пушкина) немного поднял настроение. Почтовое отделение находилось недалеко – через три дома от моего. По дороге я зашла в продуктовый магазин, купила полкило пельменей. Сама-то я придерживаюсь строгой диеты, но Катька их обожает. Её стройной юной фигурке сладкое, мучное и мясное не наносит никакого вреда.
На почте было немноголюдно. Подойдя, к свободному окошку я предъявила уведомление. Равнодушная тетка за стеклом небрежно швырнула на стойку не один, как я ожидала, а два одинаковых конверта без обратного адреса. Одно письмо было адресовано мне, а другое – Катерине. Сомнений оставалось все меньше. Непослушными пальцами я убрала конверты в сумочку.
Придя домой, я скинула пальто и сапоги, не раздеваясь, прошла в гостиную. Извлечённые из сумочки конверты обжигали ладони. Я вскрыла предназначенное мне письмо: стандартный казенный бланк с гербом Министерства юстиции.
Казенные строчки занозами залезают в сознание, лишая надежды:
Уважаемая Наталья Сергеевна!
Настоящим извещаем Вас, что по результатам рассмотрения Вашего прошения о помиловании смягчающих обстоятельств, позволяющих заменить высшую меру социальной защиты на иное наказание, не связанное с лишением жизни, не установлено. Сообщаем, что для исполнения вынесенного в отношении Вас приговора N от дд.мм.гг Вам необходимо явиться дд.мм.гг в 12 ч. 30 мин. в Центр исполнения наказаний при Специальном судебном присутствии N-й губернии по адресу: *****. Явка строго обязательна. Неявка без уважительных причин влечёт за собой уголовную ответственность по ст. 1254 Имперского Уложения о наказаниях.
В конверте была ещё одна бумажка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась памяткой для осуждённых к высшей мере социальной защиты. Согласно этой памятке, приговорённому (приговорённой) следовало явиться в ЦИН за пять минут до назначенного времени. При себе иметь удостоверение личности, смену белья, носки (для женщин также ночную рубашку и тапочки), запас продуктов на пять суток, косметические и гигиенические принадлежности. Рекомендовалось также заблаговременно произвести эпиляцию на интимных зонах.
Несколько минут я тупо пялилась в окно, за которым лежал засыпанный снегом город, собирая в кучу шизофренически разбегающиеся мысли. Через пять дней меня казнят. Холодно и бездушно лишат жизни, а перед этим будут долго и изощренно мучить. Как я дошла до жизни такой? Очень своевременный вопрос. Трудно сказать, с чего именно все началось. Может с судебной реформы, а может, с Катьки или Самвела. Жизнь подкладывает подлянки исподволь, незаметно. Из ниточек завязываются отдельные узелки, а из них, в свою очередь, порой рождается тугая удушающая петля.
Двадцать лет назад наша прекрасная страна была провозглашена Империей. Реставрация Империи повлекла за собой глубокие реформы. Население было разделено по имущественному признаку на четыре класса: дворяне, господа, мещане, и рабы. Согласно закону о цифровой безопасности, наиболее социально незащищенные сословия (мещане и рабы) подлежали обязательному цифровому кодированию. При рождении им в мозг вживлялась капсула с микрочипом, позволявшая отслеживать их местоположение, а на предплечье наносился специальный штрих-код. Дворяне и господа имели право на ношение специальных отличительных знаков в виде золотой лилии и серебряного жука скарабея, соответственно классу. Рабам помимо чипа полагались ещё цифровые ошейники. В рабство к государству и частным корпорациям попадали, как правило, за долги по налогам, невыплаченные кредиты и ипотеку. Иногда, в качестве наказания, или для того чтобы расплатиться с долгами, родители продавали в рабство несовершеннолетних детей. Обращать в рабство дворян и господ запрещалось. Государственные рабы выполняли общественные работы (строили дороги, мосты, убирали мусор и и.д.), а коммерческие, как правило, трудились на заводах и фабриках или прислуживали в домах привилегированных сословий. Новые веяния коснулись и судебной системы. По многочисленным просьбам населения была восстановлена смертная казнь, как для мужчин, так и для женщин. Дворян и господ к смертной казни приговаривали только в исключительных случаях и по личному распоряжению Его Высочества Императора. Для прочих же действовали обычные уголовные суды. Разумеется, введение смертной казни стало только первым этапом реформы, имеющей целью улучшение нравов в Империи. Через несколько лет для мещан и рабов были введена система телесных наказаний. За совершение административных правонарушений, например, нарушение ПДД или езду в нетрезвом виде, провинившихся приговаривали к порке розгами или плетьми. За мелкое воровство и хищения дробили пальцы, отрубали руки и ноги, клеймили раскалённым железом. За более серьёзные преступления была предусмотрена каторга или смертная казнь.
Все эти новшества способствовали небывалому в истории расцвету нашей страны (по крайней мере, так говорили в новостях по телевизору)…
Катька появилась в моей жизни три года назад и почти случайно (хотя, как говорили древние, случайность – это всего лишь непознанная закономерность). Она была дочерью моей лучшей подруги Марины Беловой, которая умерла от тяжелой болезни. Перед смертью Марина попросила меня не бросать Катю, которой тогда едва исполнилось пятнадцать лет, на произвол судьбы. Родственников у Катьки кроме Марины не было. Маринин муж (и Катькин отец) ушёл из семьи вскоре после рождения Кати, оставив Марину в одиночестве, да ещё с грудным ребёнком на руках. Марина сутками вкалывала, чтобы обеспечить Кате достойное будущее. Поскольку Катя происходила из мещан, после смерти матери до совершеннолетия её ждал Работный Дом, который мало чем отличался от каторги (квартира Марины отходила за долги «Чудо-Банку»). Идея взять Катерину на воспитание пришлась мне по душе. Сама я детей иметь не могла (были проблемы по женской части) и к своим тридцать восьми годам проживала одна в двухкомнатной квартире. Пребывание Катьки в моем доме должно было скрасить одиночество. Катя казалась мне ангелочком во плоти. Красивая, скромная, сероглазая девочка с безупречными манерами. Такой запомнила я ее, когда бывала в гостях у Марины. Боже…, как же я ошибалась. Первое время Катя Белова действительно была паинькой. Но через полгода в неё словно вселился бес. Она прогуливала уроки в школе, начала курить, и тесно общаться с противоположным полом. Причём, сверстники её интересовали не слишком. Катя предпочитала мужчин старше себя. Юная развратница часто появлялась дома глубоко заполночь пьяная в лоск, а то и в лоскуты. Я ругала Катьку, устраивала скандалы, грозилась ее выпороть или сдать в Работный Дом. Похмельная Катька плакала и обещала исправиться, но её обещаний хватало ненадолго. После девятого класса Катерина ушла из школы, объявив, что образования с неё хватит, и пора уже начинать зарабатывать деньги. Я пристроила Катю продавщицей в магазин, где работала управляющим менеджером. Катерина взялась за ум и до недавнего времени радовала меня примерным поведением. Беда пришла оттуда, откуда я её совсем не ждала. На Катьку положил глаз сын хозяина магазина Артура Карпеняна — Самвел. Смуглолиций южный красавец на БМВ последней модели покорил ее сердце цветами, шампанским, и свиданиями в лучших ресторанах города.
Катька объявила, что через полгода выходит за Самвела замуж. Молодые запланировали медовый месяц на море. Самвел, который крутился по бизнесу, предложил перед свадьбой подзаработать денег – взять на реализацию в наш магазин крупную партию безакцизной водки. Понимая, чем это дело может нам грозить, я долго отнекивалась, но хитрая лиса — Катька сумела меня уговорить. Первое время все шло как по маслу, и я регулярно откладывала деньги ей на приданное. Однако в одну из поставок к нам попала «паленка». Несколько десятков человек отравились (правда не насмерть). Дело имело большой резонанс. Полиции не составило труда прокрутить цепочку и выйти на наш магазин. Почувствовав, что пахнёт жареным, семейство Карпенян растворилось в неизвестном направлении. Мы же с Катериной предстали перед судом. На мягкий приговор я не надеялась, но рассчитывала отделаться каторгой или, в крайнем случае, повешением. Однако наказание оказалось гораздо строже. Мы обе нарвались на колесование. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло поведение Беловой на суде. Вместо того, чтобы смиренно каяться, просить прощения, Катерина наряжалась для походов на судебные заседания в вызывающе короткие юбки, грубила судье и пререкалась с прокурором. Кончилось тем, что после очередной Катиной дерзости, взвинченный до белого каления служитель Фемиды приказал приставу заставить её замолчать, и свой приговор Белова выслушала с кляпом во рту. Суд приговорил меня к смертной казни через колесование первой степени, а Катерину — к колесованию второй степени (чем первая степень отличается от второй, я понятия не имела). В качестве дополнительного наказания нам предстояло провести пять дней в камере пыток. До казни меня должны были подвергнуть обычной, а затем чрезвычайной пытке. К Беловой, учитывая ее юный возраст, суд проявил гуманность, предписав только обычную пытку…
До исполнения приговора нас отпустили домой, установив за нами электронный надзор. Катерина была с рождения чипована и специальных технических средств для слежки за ней не требовалась. Хотя я и была потомственной мещанкой, чип мне не внедряли, так как я родилась ещё до выхода закона о цифровой безопасности. По-этому суд распорядился надеть на меня электронный браслет. С момента провозглашения приговора прошло два месяца. Все это время я тешила себя надеждами на смягчение наказания. И вот… Надежды больше нет.
Я сидела в гостиной на диване, в десятый раз перечитывая злосчастное письмо, как будто надеясь, что его содержание при очередном прочтении изменится. На глаза наворачивались злые слезы. В одной книжке по психологии я прочитала про пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия, и наконец, принятие. Судя по всему, сейчас я находилась на второй. «Нужно же Катька сказать, — подумала я, — представляю как я сейчас выгляжу.» Не раскисать, барышня. Выше голову! Нужно просто принять неизбежное и точка. Взяв с туалетного столика зеркальце, я внимательно осмотрела свою физиономию. На меня смотрела симпатичная женщина лет тридцати пяти (я выгляжу моложе своих лет) с пышной гривой каштановых волос и грустными усталыми глазами. Набрав в легкие побольше воздуха, я встала с дивана и продефилировала в Катину комнату. Белова в неглиже валялась на неубранной постели. На ней была коротенькая, до пупка, шелковая пижамная кофточка и полупрозрачные кружевные шортики. В руке у Катьки был наполовину пустой бокал с коньяком. Початая бутылка стояла на полу возле кровати.
— Что, допрыгалась, предпринимательша хренова! – я со злостью швырнула на постель невскрытое письмо, адресованное Катье, — завтра в ЦИН идти.
Белова подняла на меня полный страдания взгляд:
— Что отказали?
— Мне – да. Тебе, думаю, тоже. Сама открывай.
Катерина нетвердой рукой поставила бокал на пол, взяла конверт осторожно, как будто прикасалась к гремучей змее. Вскрыла, достала письмо, прочитала, не глядя швырнула в дальний угол. Обиженно, как ребёнок, надула губки. По щекам её покатились слезы.
— Самвельчик, миленький, ну почему ты меня бросил…, — захныкала Катя. – Ты же ведь придешь за мной и спасёшь, правда… Тёть Наташ, давай сбежим… Найдём Самвела… Я знаю, он хотел взять меня с собой но ему что-то помешало… Может, его тоже схватили. Он сейчас в тюрьме.
Катино сюсюканье взбесило меня даже больше, чем проклятое письмо. Я схватила Белову за кофточку, рывком посадила в кровати:
— Дура ты, чипованая! Куда ты сбежишь. Найдут и колесование тебе мелочью покажется. В кипятке живьём сварят.
— Ну тогда ты теть Наташ беги, — пьяно пробормотала Катя. — Обо мне не думай. Я… я все вытерплю. Меня Самвел вытащит.
— Ага, жди! Он уже где-нибудь высоко в горах. На исторической родине коз трахает. Как я тебя могу бросить, Катюш. Вместе согрешили, вместе и отвечать будем. И на казнь пойдём вместе.
Катька опять зарыдала. Мне стало жаль девчонку. Я присела рядом на кровать, осторожно обняла Катю за вздрагивающие плечи, долго гладила по спутанным волосам, и шептала в ушко всякие успокаивающие глупости. Катя немного повеселела.
— Вставай, детка, нужно приготовиться, — сказала я. – Выбрать вещи, прибраться в квартире. Потом некогда будет.
— Теть Наташ, ты пожалуйста сама…, — попросила Катя. – Я хочу побыть одна.
— Ладно, только много не пей. Завтра придётся встать пораньше.
Оставив Катерину предаваться горю в одиночестве, я вернулась в гостиную, открыла шкаф и начала выбирать, что взять с собой. Оказалось, что когда принимаешь неизбежное, становится гораздо легче. Я сложила свою одежду, обувь, и прочие необходимые принадлежности в большую спортивную сумку. Потом занялась сбором Катькиных шмоток, выбрав на свой вкус. Перебрала бумаги, выбросив все ненужное, сходила в магазин за продуктами. Такое ощущение, будто не на казнь собираюсь, а в длительную командировку. Потом приготовила ужин. Отнесла в Катькину комнату тарелку ее любимых пельменей. Девчонка уже не плакала, а смотрела какой-то дурацкий ролик на ютубе. Она вяло и без аппетита перекусила, не отрываясь от экрана компьютера. Когда я разобралась с делами, была уже глубокая ночь. На мой смартфон пришла эсэмеска с приглашением на «процедуру» в ЦИН. «Едрить через коромысло, — подумала я, — какая трогательная забота». На всякий случай я завела будильник на девять утра, и легла было в постель с бокалом вина, но вдруг вспомнила кое о чем. В памятке для приговорённых было сказано, что нужно выбрить растительность в интимных местах. С подмышками у меня всегда полный порядок, а вот внизу я брилась нечасто. Артуру Карпеняну, с которым мне время от времени приходилось встречаться не только на работе, но и в койке, нравились небритые женщины. Вздохнув, я вылезла из постели, и поплелась ванную комнату. После горячего душа с помощью бритвы избавилась от волос на лобке, потом воспользовалась депилятором. Теперь мой лобок и срамные губы сияли первозданной наготой. Мне казалось, что перед завтрашним днем я не усну, но вырубилась я почти сразу, как только голова коснулась подушки. Утром я проснулась по будильнику. Разбудила недовольную Катьку (обычно, когда не нужно идти на работу она дрыхнет до одиннадцати утра). Мы позавтракали и начали собираться. Катерина сегодня была в странном, возбужденно-приподнятом настроении, да и мне не верилось, что через несколько часов нам предстоит очутиться в пыточном застенке.
Белова долго вертелась перед зеркалом, накладывая макияж. В своё последнее путешествие она нарядилась во все лучшее как новогодняя елка: надела золотые серьги с аметистом, которые достались ей в наследство от матери, на плечи накинула шубку из соболя. Я облачилась в своё повседневное пальтишко на рыбьем меху. Из украшений выбрала маленькие серебрянные сережки-гвоздики.
— Присядем, что ли на дорожку? – предложила я, опускаясь на низкий пуфик в коридоре.
— Что, думаешь пути не будет? – саркастически усмехнулась безбожница Белова. – Нам с тобой теть Наташ не о том надо беспокоиться. Если нас переедет машина или на голову упадёт кирпич, так это вообще классно будет.
— Вот нет в тебе веры Катька, ни на грош, — возмутилась я. — А зря. Думаешь, первые христианки, идя на муки, о кирпичах мечтали. Нет. Они духовный подвиг совершали! Расставались с жизнью достойно.
— Ой, теть Наташ, ну какая же душная. Религиозная прям до усрачки. Просто древние римляне строили надежно, не халтурили. У них кирпичи никому на голову не падали. А чтобы тогда под колесницу попасть, это надо было очень постараться.
— Поговори ещё, — разозлилась я. — Надеюсь, в ЦИНе тебя высекут как положено. Чтоб язык за зубами держала… Ладно, Кать, пойдём, а то опоздаем.
Взяв сумки, мы вышли за порог. Ключ от квартиры я бросила в почтовый ящик. Его заберёт старшая по дому. После казни квартира будет конфискована в счёт уплаты ущерба.
Центр исполнения наказаний находился на окраине города. От нашего дома до ЦИНа на маршрутке ехать не меньше двадцати минут. Это, если пробок не будет. Я взглянула на часы. До половины первого ещё почти час.
— Теть Наташ, а давай такси возьмём, — предложила Катя. – Чего с сумками на вонючей маршрутке тащиться.
— Кать, я бы с удовольствием, но вчера все до копейки потратила. Продукты купила. Оставила только мелочь на дорогу.
— У меня есть последняя пятихатка, — призналась Катя. – Заныкала на всякий случай. Теперь-то она мне ни к чему.
Катерина вытащила из кармана шубки мобильник и вызвала такси. Черная Тойота Королла с шашечками остановилась у нашего подъезда через пять минут.
— Так я и думала, — прокомментировала Белова. – Обожаю чёрный цвет.
Мы погрузили вещи. Катька села рядом с водителем, а я «на заднюю парту». Машина выехала со двора.
— Куда едем? – спросил таксист – небритый темноволосый мужчина средних лет.
Я назвала адрес ЦИНа.
— Он оно как! – удивился водила. – Никак, девочки, грехи искупать? Что, дорогу на красный свет перешли? У меня вот супруга с полгода назад попалась. Под «кирпич» проехала. Выдали ей двадцать ударов плетью. Неделю не могла на задницу сесть. Зато теперь ездит исключительно по правилам.
— Нет дядечка, у нас другое наказание, — охотно поддержала разговор Катя. – Мы на казнь.
— Ого! Строго…, с вами! – недоверчиво глядя на нас проронил таксист. – За что же так?
— Разбой с мокрухой, — доверительно склонившись к плечу водителя, прошептала Катя. — Мы из себя проституток изображали. Натуха (Катя кивнула в мою сторону) на дороге стояла, тачку ловила. Потом я подтягивалась. Вдвоём мы таксистов душили. Лавэ не меряно поднимали. А потом… гуляй душа по ресторашкам. Бывало, купишь себе красненькую машинку, юбочку пошьёшь с отливом… — И в Ялту…, — леденящим душу шепотом продолжала вдохновенно врать Катя.
Несчастный водитель вжался в спинку сиденья, и, кажется, стал ниже ростом.
— Девочки, заскочим на заправку? — опасливо косясь на Белову, проблеял он.
— Так, Катерина, хватит ерундой страдать, — строго приказала я, — Камеди Вумен, блин. Не обращайте на неё внимание, дурочка малолетняя. Мы по другой статье. За незаконную предпринимательскую деятельность.
— Фу…, черт, а я уж было поверил, — облегченно рассмеялся мужик.
— Умеешь ты теть Наташ обламывать, — вздохнула Катя. – Я только в образ вошла.
Остаток поездки прошёл в молчании. Такси упорно продиралось сквозь заторы. Через тридцать минут мы были у здания ЦИНа. Катя расплатилась с водителем, оставив ему сдачу «на чай».
— Как тут мрачно, — поежилась Катерина, глядя на серый облезлый трехэтажный корпус с решетками на окнах, окруженный высокой чугунной оградой.
Впрочем, ворота скорбного заведения были гостеприимно распахнуты перед посетителями настежь, а дорожки тщательно расчищены от снега и посыпаны песком. Под сугробами угадывались очертания клумб. На территории росли экзотические вечнозеленые деревья. Не хватало только надписи «Добро пожаловать» над воротами. Помимо главного корпуса на территории имелось приземистое двухэтажное строение с высокой трубой, с виду напоминающее котельную. Из трубы валил густой чёрный дым. Хотя здесь я была первый раз, о ЦИНе я имела некоторое представление благодаря коллеге по бывшей работе (одно время я трудилась офисным планктоном в администрации города).
Наша секретарша Мариночка частенько посещала Центр по служебным делам. О ЦИНе она рассказывала с благоговейным ужасом в глазах. По её словам, казни происходили на втором и третьем этажах главного корпуса. На первом сидела администрация, а в подвале располагались камеры временного содержания приговорённых. Там же производились пытки. Тела казненных сжигались в крематории (вот, оказывается, что это за «котельная»).
— Да, веселенькое местечко, — согласилась я с Катей. – Куда идти-то?
— Вон там вроде вход, — Катя показала на стеклянные двери вестибюля с левой стороны здания.
-Точно, пошли!
— Теть Наташ, я не могу. У меня ноги подкашиваются.
— Так, Белова! Меньше их раздвигать нужно было перед всякими уродами. Глядишь, и не подкашивались бы сейчас. — Пять минут осталось, опоздаем, — я взяла Катьку под руку и потащила к входу.
Пройдя через двойные двери мы оказались в просторном холле выкрашенном в зелёный цвет, с пальмами в горшках и синими пластиковыми скамейками. По правую сторону – лифт, по левую — длинный коридор. С виду это совсем не напоминало ворота ада. Создавалось полное впечатление, что находишься в регистратуре поликлиники. Сходства добавляли окошки с надписями «Регистрация». Холл был почти пуст. На скамейке в дальнем углу сидела средних лет женщина. Возле дверей – двое молодых людей – парень и девушка, которые держась за руки, о чем-то оживлённо беседовали полушепотом.
— Наверное, нам сюда, — я подошла к одному из окошек. За прозрачной пластиковой перегородкой восседала девушка в белом халатике и модных больших очках. Девушка что-то сосредоточенно набирала на компьютере.
— Извините…, нам назначено…, на исполнение, — с трудом выговорила я (хотя обстановка в холле и выглядела вполне мирно, мне сейчас было не менее жутко, чем Катьке).
Девушка нехотя оторвала взгляд от компьютера.
— Извещения и паспорта давайте, — равнодушно сказала она.
Я подала в окошко наши документы и «письма счастья».
Девушка занесла наши данные в компьютер, распечатала два листка и подала их мне.
— С этими карточками идёте на личный досмотр, — объяснила она. – В сто первый кабинет налево по коридору.
— А паспорта? – глупо спросила я.
— Они вам больше не потребуются, — терпеливо объяснила девушка. — Будете предъявлять карточки осуждённых.
Я мельком глянула в свой листок. Там значилась моя фамилия и инициалы, дата рождения, статья Уложения о наказаниях по которой я была осуждена. Кроме того, в карточке имелось несколько незаполненных граф, в том числе «дата исполнения приговора».
— Теть Наташ, не задерживай очередь, — дернула меня за рукав Катя, — потом прочитаешь.
Оглянувшись, я увидела, что в холле стало многолюднее. За мной образовался «хвост» в пять человек — трое мужчин и две женщины.
Мы с Катей отошли от стойки и вернулись к скамейке, где оставили наши сумки.
— Привет, Лукоянова! — окликнула меня проходившая мимо незнакомая женщина в модной короткой бежевой курточке и джинсах. – Что не узнала?
— Нет…, — смущенно призналась я.
— Богатой буду. Я — Вера. Шахова…
Несколько секунд я сопоставляла стоящую передо мной стильно одетую женщину с короткой стрижкой и худенькую большеглазую девочку, с которой училась вместе в институте.
— Блин, Вер, ну ты даёшь, — обрадовалась я. — Тебя не узнать. Сколько не виделись?
Лет пятнадцать точно. Что на встречи выпускников не ходишь?
— А, рутина засасывает, — безнадежно махнула рукой Вера. – Давай обнимемся что ли.
Мы обнялись и расцеловались в щечку.
— Как дела? – спросила я.
— Да все, вроде, как у людей. Муж, двое детей, работа.
— А здесь как очутилась. Натворила чего?
— Нет…, — рассмеялась Верка. – Я тут добровольно. Так уж и быть, по секрету расскажу. Только никому… С полгода назад у меня началась жуткая депрессуха. Невроз. Срывалась без причины на детях, грубила начальству и коллегам по работе. Пилила мужа нещадно. В общем, жизнь шла под откос. Доктора выписывали мне таблетки, но толку от них не было. И тут один психотерапевт, посоветовал мне порку. Мол, клин клином вышибают. Организму нужен стресс. От отчаяния я решила попробовать. Договорилась кое с кем из персонала. Не бесплатно, естественно. И, знаешь, эффект потрясающий. После пятнадцати ударов по голой спинке, все симптомы как рукой сняло. Мигом прекратила выпендриваться. Стервозности сразу поубавилось. С мужем секс наладился. На головную боль в постели теперь не жалуюсь. Я как представлю, что меня стегают, мигом мокренькая внизу становлюсь… Правда, эффект держится не больше месяца. Теперь если чувствую, что в ведьму превращаюсь, сразу сюда… Да ладно, что мы все обо мне, да обо мне… У тебя-то как дела? Это дочка твоя?
— Да, — соврала я.
Объяснять относительно Катьки не хотелось.
— И какими судьбами здесь?
— Нас с мамой к смертной казни приговорили, — влезла в разговор Катя. – Через колесование. А сейчас пытать будут.
— Это правда Наташ? — испытующе заглянула мне в глаза Вера.
— Правда, — призналась я (ну вечно Катька со своими закидонами).
Почему-то мне было очень неловко перед Верой.
— За что? – впрямую спросила Шахова.
— Да, так, мошенничество… в особо крупном размере (рассказать Вере, как произошло на самом деле, было выше моих сил).
— Не повезло вам, девочки…, — сочувственно произнесла Верка. — Если бы я знала, вас к частному палачу бы пристроила. Тут с осужденными жестко. Горшочки, пальмы фикусы… — только антураж. Я познакомилась кое с кем из персонала. Много, чего рассказывают. В пыточном подвале, говорят, организовали курсы повышения квалификации для исполнителей. И, нет бы рабов купить, тренируются на осужденных. Ой…, извини…, вас же…, к пыткам приговорили. Ладно, Наташ, мне пора бежать. Ждать меня не будут, — Верка стремительно рванулась к закрывающимся дверкам лифта.
— Умеет твоя подруга настроение поднять, — пробурчала Катька. – Представляю, какая встреча нас ждёт внизу.
— Тебя не учили, что вмешиваться в разговоры взрослых неприлично, — парировала я. – Пойдём лучше сто первый кабинет искать.
— А чего его искать, вот он, — Катя показала на дверь в самом конце коридора. Действительно, на ней была табличка с номером сто один.
Взяв сумки, мы пошли в указанном Катей направлении. Я осторожно постучалась, и хотела было войти, как вдруг дверь распахнулась из кабинета вышла средних лет блондинка, одетая в форменную рубашку с эмблемой ЦИН на рукаве и чёрную юбку.
— Вы на досмотр? – спросила она у нас с Катей. – Давайте карточки.
Я молча протянула ей наши листки.
— Проходите.
Кабинет был разделен на два помещения – небольшой предбанник со стульями и вешалкой, и большая комната.
— Снимайте верхнюю одежду и проходите в комнату досмотра, — деловито распорядилась блондинка. – Сумки можете оставить здесь.
Моё пальтишко и Катина шубка заняли свои места на вешалке. Комната досмотра представляла собой квадратное помещение с решетками на окнах. Из мебели здесь присутствовал только стол и два стула. Кроме того, у стены стояли большие напольные весы и ростомер. На стене – таблица, на фоне которой фотографируют заключённых. Оказалось, что блондинка в комнате не одна. Помимо неё присутствовала молодая темноволосая женщина в белом халате. Она сидела за столом и внимательно разглядывала наши карточки.
— А что, Ольга Петровна, нельзя было их после обеда осмотреть? – раздраженно сказала она, обращаясь к блондинке. — Пятнадцать минут до перерыва осталось. Пока с ними провозишься, в столовке все съедобное разберут.
— Да ладно, Ань, дело-то недолгое, — возразила блондинка. Вещи потом посмотрим. Я сегодня пораньше отпросилась. У сына день рождения. Мне бы этих до обеда определить.
— Причитается с вас, Ольга Петровна…, тяжело вздохнула Анна, вставая из-за стола и надевая латексные перчатки. — Только ради вашего сына.
— Спасибо Ань, — обрадовалась Ольга Петровна.
— Как тебя там, — Анна заглянула в бумажку, — Лукоянова. — Разувайся, становись сюда, — она указала на резиновый коврик, расстеленный посреди комнаты.
Я избавилась от сапожек и сделала три шага вперёд.
— Снимай с себя одежду. Все, догола!
Мне очень захотелось спросить «зачем», но секунду поразмыслив, я сочла этот вопрос неуместным. Нужно привыкать к мысли, что здесь мы — никто. К нам будут относиться как к бездушным живым (пока живым) куклам.
— Кожные покровы посмотрим, — словно прочитав мои мысли, объяснила Анна. — На предмет венерических заболеваний. Колюще-режущие предметы, оружие при себе есть?
— Нет, — честно ответила я.
— Платье.
Расстегнув молнию на спине, я стащила платье через голову, положила на стол.
Анна взяла его в руки, тщательно проверила карманы, прощупала все швы.
— Дальше.
Я стянула тёплые носки и колготки, оставшись в нижнем белье.
— Трусы снимай, — распорядилась Анна. – И бюстгальтер.
Чуть поколебавшись, я подсунула пальцы под резинку чёрных кружевных трусиков, спустила их с бёдер, сняла и положила на стол. Потом, заведя руки за спину, попыталась расстегнуть лифчик. Проклятые крючки никак не хотели расстегиваться.
— Давай быстрей, чего там возишься, — недовольно произнесла женщина.
Ольга Петровна пришла мне на помощь: расстегнула застежку, резким движением сорвала с меня лиф, передала его Анне.
Теперь я стояла посреди комнаты полностью обнаженной.
Анна брезгливо прошлась пальцами по моему нижнему белью.
— Так, кожа чистая, — сказала она, окинув меня цепким взглядом с ног до головы. — Теперь присядь три раза, ноги пошире раздвигай.
— Зачем? – вопрос вырвался сам собой, помимо моей воли.
— Затем, милочка, что некогда мне твою дырку осматривать, — строго ответила Анна. — Если что есть у тебя внутри, само выпадет. Некоторые дурочки себе туда всякие запрещённые предметы запихивают.
Сгорая от стыда, я присела три раза, стараясь держать колени разведенными.
— Умница, — похвалила меня Анна. – Теперь расставь ноги, возьмись пальцами за половые губы и раздвинь как можно шире.
— Я…, не могу, — покраснев до корней волос, ответила я, глядя в пол.
— Могу, не могу…, делай, что тебе говорят! – обозлилась Анна. – Мне на твои прелести глядеть никакого удовольствия. Я делаю свою работу и все. Будешь выёживаться – схожу за ремнём и выпорю тебя прямо здесь так, что на задницу не сядешь. Понятно?
Я молча кивнула. На глаза навернулись слезы. Взявшись пальчиками за нижние губки я оттянула их в стороны. В этот момент я чувствовала себя последней бл…ю. «Боже, это только начало. Представляю, что будет дальше». Катька смотрела на меня с немым ужасом в глазах.
— Все…, все…, не раскисай, — грубовато утешила меня Ольга Петровна. – Какая ты нежная. Трудно тебе в подвале придётся.
— Распусти волосы, — приказала Анна.
Я послушно подняла руки, вынула заколку, и мои густые каштановые космы разметались по плечам.
Анна тщательно осмотрела мои волосы, заглянула в нос и уши, приказала открыть рот. Потом велела снять сережки и цепочку с крестиком.
— Иди взвешиваться, — распорядилась она.
Я босиком прошлепала через весь кабинет и поднялась на весы. Анна посмотрела на циферблат, — семьдесят два килограмма.
«При моем росте в 172 сантиметра пару килограммов было бы не лишне скинуть, — отрешенно подумала я, — Господи, о чем я».
Потом Анна заставила меня встать на ростомер, сфотографировала у стены с таблицей.
— С тобой все, — сказала она, записав в карточку данные осмотра. – Присядь пока.
Я присела на стул. Ко мне подошла Ольга Петровна и с помощью специального ключа сняла с моего запястья электронный браслет слежения, надетый в суде.
— Отсюда уже не сбежишь, — с усмешкой сказала она.
Анна заглянула в Катькину карточку, — Белова, снимай обувь.
— Приседать и дырку показывать не буду, — отрезала, разуваясь, Катя. – Можете меня бить сколько угодно.
К моему удивлению, Катькин ультиматум был воспринят вполне миролюбиво.
— Как хочешь, — спокойно ответила Анна. – Просто разденься, я тебя осмотрю. В подвале все твои естественные отверстия в любом случае проверят.
Катерина с достоинством начала снимать с себя одежду, аккуратно складывая вещи перед Анной. После небрежного обыска Белову поставили на весы. Голая Катя весила пятьдесят один килограмм.
«При её 168 сантиметрах почти норма», — опять некстати прикинула я в уме.
После взвешивания Катю измерили и, также, как до этого меня, сфотографировали на фоне таблицы.
— Так, девочки, — обратилась к нам Ольга Петровна. – Сейчас одеваете ночные рубашки, носки и тапочки. Я отведу вас вниз. Вашу одежду принесут позже, после досмотра.
Я прошла в предбанник, достала из сумки две сорочки – для себя и Кати, которые приготовила накануне вечером. Анна быстро проверила их, — все в порядке, можете одеваться.
— Катька придирчиво прикинула рубашку на себя, не одевая, как это делают женщины:
— Теть Наташ, ты с ума сошла, — капризно заявила она. – Я никогда на себя эту дрянь не надену. Что я, старуха по-твоему?
— Да иди ты в камыш, Катька! – взорвалась я. – Что тебе мешало вчера собраться? Уж не обессудь. Взяла, что под рукой было…
На мой взгляд, ничего предосудительного в рубашке не было: декольте не слишком глубокое, коленки прикрывает. Что ещё надо?
— Не хочешь, как хочешь, — усмехнулась Ольга Петровна. – Мне все равно. Я тебя и голенькой могу провести по всему этажу.
Угроза сработала. Катя со страдальческим видом новообращенной христианки, натягивающей на себя позорное рубище, надела ненавистную ей рубашку. Мысленно похвалив себя за предусмотрительность, я извлекла из пакета носки и тапочки.
Облачившись, как полагается приговорённым, мы вышли вслед за Ольгой Петровной из кабинета. Немногочисленные посетительницы ЦИНа глядели на нас с удивлением и сочувствием, а попадавшиеся навстречу мужчины с плохо скрываемым вожделением. Под откровенными раздевающими взглядами, в сорочке на голое тело, я чувствовала себя ещё более униженной, чем, если бы меня вели обнаженной.
Ольга Петровна провела нас через холл, отомкнула ключом неприметную дверь в торце коридора. За ней оказалась лестница, ведущая вниз. Лестница в ад. Спустившись вниз мы оказались перед запертой стальной дверью. Ольга Петровна нажала кнопку звонка на стене. Внутри раздалась мелодичная трель, однако, открывать нам никто не спешил.
— Уснули они там что ли, — пробормотала конвоирша, нажимая кнопку повторно.
Загремел открывающийся засов, дверь распахнулась и на пороге появилась симпатичная девушка. Одета она была в короткий серый халатик и чёрные туфельки на низком каблуке.
— Ты че, Лен, одна? Где Галька?
— На перерыве, — ответила девушка.
— Я тут приговорённых привела, возьмёшь их?
— А может быть вам, Ольга Петровна, ещё ключ от тринадцатой камеры? – подбоченясь, с издевкой произнесла Лена. — Или спинку скипидаром растереть? Вот не пойму, вы со всеми такая неожиданная, или только со мной? Делать мне больше не чего… Когда Галочка придёт, тогда и приводи.
— Не борзей Ленка, — ответила Ольга Петровна, правда не слишком уверенно. – Ну будь человеком… За мной не пропадёт.
— Ладно, заводи, — безнадежно махнула рукой девушка. – С тебя по двойному тарифу.
— Само собой, — согласилась конвоир.
Ольга Петровна втолкнула нас в подвал. Лена захлопнула тяжелую дверь.
— Привет, новомученицы! – небрежно поздоровалась девушка.
— И вам того же, — хмуро ответила Катя.
— А ты дерзкая, да? Практикантам понравишься. Они с такими красавицами обожают играть в доктора. Соски там прижечь, иголочки в клитор…
— Извините её, пожалуйста, — попросила я. – Катька всегда такая. Сперва говорит, а потом думает.
— Да ладно, девчонки, не бойтесь, — рассмеялась Лена. – Вам подфартило. Сейчас у практикантов каникулы. Так что беспощадно истязать вас не будут. Ольга Юрьевна помучает немножко. И на помост взойдёте…. Меня, кстати, Елена зовут. Я – помощница палача. Называйте меня госпожа помощница. Понятно?
— Понятно, — ответила я. – Я – Наталья Сергеевна, а это Катя, моя воспитанница.
— Хорошо, пойдёмте со мной, я вас в вашу камеру отведу.
Вместе с помощницей Еленой мы прошли по скудно освещенному коридору, по обе стороны которого были железные двери камер.
— Заходите девочки, — Лена распахнула перед нами одну из дверей. – Располагайтесь. Вашу одежду принесут позже. Днём можете ходить одетыми, а спать и в комнату пыток – только в ночных рубашках и без нижнего белья. Сегодня отдыхайте. Завтра с утра на процедуры.
Лена захлопнула тяжелую дверь, задвинула засов.
Тут только мы смогли рассмотреть помещение, в котором оказались. Интерьер богатством не воображал: две шконки, откидывающиеся к стене, голая лампочка без абажура под потолком, стол, тумбочка. Вверху маленькое зарешеченное окошко. За перегородкой – туалет.
— Не думала, что проведу остаток жизни в таком крысятнике, — брезгливо заметила Катя. – Здесь точно клопы есть, и тараканы. Ещё и крысы.
Возражать Катерине не хотелось. Убогая обстановка и гнетущая тишина в подземелье, положительных эмоций не вызывали. Не верилось, что мы никогда больше не выйдем отсюда. Я молча легла на жесткий матрац и отвернулась к стене. Белова последовала моему примеру.
— Хоть бы пожрать принесли, — после долгого молчания произнесла Катя.
— Ага…, жди, как же, — начала ерничать я. – Сейчас ужин из ресторана подадут. Думаю, что наших продуктов мы уже никогда не увидим.
Время тянулось медленно, прошла целая вечность, прежде чем загремел засов, и в камеру вошла высокая красивая женщина не старше 30 лет в такой же, как у Ольги Петровны, форме.
— Вставайте, осуждённые, я ваши вещи принесла, — женщина поставила на пол наши сумки.
Мы с Катей мигом вскочили со своих мест.
— Разбирайте одежду, а я сейчас я вам принесу спальные принадлежности, — она вышла из камеры, и вернулась через несколько минут, держа в руках две серых простыни, подушки и одеяла. — Меня зовут Галина, я здесь старшая надзирательница. У вас есть ко мне вопросы?
— Пока нет, — ответила я.
Завтра вас отведут в комнату пыток. Так что готовьтесь, девочки. С утра можете не одеваться. Я пошла… Если что, стучите.
— А крысы здесь не водятся? – спросила Катя. – Я их ужасно боюсь.
— Тебе, дорогуша, не крыс надо бояться…, — многозначительно улыбнулась Галина. – Дезинфекцию регулярно проводим. Пока не крыс не мышей ни тараканов не наблюдалось.
Когда Галя ушла, заперев нас в камере мы с Катей принялись вынимать содержимое из сумок. Оказалось, что почти все вещи на месте, даже роскошная Катина шубка. Пропали только сотовые телефоны, две моих блузки и синее Катино платье. Из продуктов мы не досчитались палки сырокопченой колбасы и яблок.
— Все-таки, скоммуниздили, сволочи, — выругалась Катька. – Может, Галине пожалуемся?
— Да нафиг надо…, — отмахнулась я. – Скоро нам уже ничего не понадобится. Все равно наше тряпье нищим раздадут.
— Это точно, — вздохнула Катя. – Как думаешь, теть Наташ, казнить нас тоже голыми будут?
— Наверное. Завтра спросим.
— Я сегодня на досмотре чуть от стыда не умерла.
— Я тоже. Не думала, что здесь такое бездушное отношение к приговоренным.
Мы с Катериной немного перекусили взятыми из дома продуктами. Аппетита не было.
— Мобильник, самое главное, забрали, — печально сказала Катерина. – Не представляю, как я тут пять дней без Интернета буду.
— Скучать тебе точно не дадут, завтра нас с тобой мучить будут.
— Поскорей бы все закончилось… Я так боюсь, — призналась Катя.
До поздней ночи мы проболтали о разных пустяках и незаметно уснули. Поутру Галина отвела нас в туалетную комнату, где мы смогли умыться и почистить зубы. Спустя некоторое время за нами пришла Елена:
— Пошли со мной, девки. Ольга Юрьевна вас уже ждёт в женской пыточной.
Лена провела нас извилистыми подземными коридорами. Скоро мы остановились перед массивной деревянной дверью, окованной железными полосами.
— Проходите, не стесняйтесь, — Лена заставила нас переступить порог. Камера пыток оказалась в точности такой, какой рисовало мне моё воображение – большое подвальное помещение с полукруглыми сводами, оборудованное всеми необходимыми приспособлениями, предназначенными для причинения страданий. Казалось, сами стены здесь были пропитаны болью. От вида скамей, колец, веревок, цепей, железных стульев и клеток меня затошнило.
Хозяйка пыточного застенка оказалась среднего роста светловолосой женщиной на вид лет тридцати. Одета она была в брючный медицинский костюм.
— Добро пожаловать, девушки, — с ухмылкой сказала она, глядя на наши бледные физиономии. – Что такие грустные? Радоваться надо, что ко мне попали, а не к практикантам. Они, конечно, молодые да неопытные, зато энтузиазма и фантазии им не занимать. Если Елена вас ещё не просветила, я – палач Ольга. Исполнитель второй категории.
Прежде, чем мы начнём, я кое что вам скажу. Жалко мне вас, девки. Наказание вам назначили очень строгое. Не знаю уж чем вы там судье не приглянулись. Обычно Карл Яныч даже закоренелым преступницам снисхождение делает. А вы первый раз попались, да и вины на вас большой нет. Слышала я про ваше дело. С приговором вашим я сделать ничего не могу, однако, с вами должна поступить по справедливости. Иголки под ногти загонять и кожу со спины сдирать не буду. Но выпорю обоих как сидоровых коз, так что до казни на задницу не сядете. Уж не обессудьте. И потом немного помучаю. Это самое малое, что вы заслужили. Кто первая под розги?
Мы с Катей переглянулись.
— С меня начните, — предложила я, взглянув на белую от страха Катьку.
— Оголяйся, Лукоянова, ложись на лавку, — палач указала мне на деревянную скамью, рядом с которой стояло ведро с замоченными в рассоле розгами. – Рубашку можешь не снимать, просто подними.
— Я задрала сорочку до пояса и легла лицом вниз на гладко отполированную телами предыдущих страдалиц скамью.
— Так не пойдёт, красавица, — заметила Ольга. – Полностью заголяйся, рубашку выше, чтобы сиськи было видно.
Не вставая со скамьи я подтянула рубашку к самой шее. Грубое дерево неприятно царапнуло соски.
Елена надела на мои запястья и лодыжки цепи с кандалами, с помощью специального механизма, расположенного под скамьёй, растянула моё тело на плоскости лавки, веревкой привязала меня за талию. Теперь я была полностью подготовлена к истязанию.
Ольга заставила Катерину встать на колени рядом со скамейкой, сковала ей руки за спиной, — тебе будет полезно посмотреть.
– Приступим, — она достала из ведра гибкий прут, сделала несколько пробных взмахов в воздухе.
Я внутренне сжалась, ожидая удара.
— Ну, Лукоянова, сейчас будешь каяться. Считай до двадцати.
Розга со свистом рассекла воздух, обожгла ягодицы.
— Сколько?
— Один, — ответила я.
Вновь резкий свист и обжигающая боль.
— Два…
— Молодец!
На третьем ударе я не выдержала и застонала, после пятого вскрикнула, а после десятого уже рыдала и кричала в полный голос. После двадцати розог палач дала мне небольшую передышку:
— Как ощущения, Наталья? Понравилось?
В ответ я только нечленораздельно промычала. Порка стала для меня настоящим шоком. До этого меня не разу не наказывали физически, даже в детстве. Мои нежные булочки горели нестерпимым огнём, как будто меня посадили на раскалённую сковородку.
— Сейчас ещё десять по спинке и все, — обнадежила меня Ольга. – Готова?
— Раньше меня пороть надо было, госпожа палач…, — сквозь слезы ответила я. – Может сюда и не попала бы.
— Извини, подруга, это уж не ко мне претензии, — Ольга достала из ведра новый прут, примерилась. Мой крик эхом отразился от бетонных стен.
Такое ощущение, что меня не прутом стегают, а острыми лезвиями режут спину.
На последнем ударе я уже не кричала, а хрипела, судорожно хватая ртом воздух. Ольга бросила измочаленную розгу обратно в ведро.
— Все закончилось, детка, — мягко сказала она. – Сейчас несколько минут полежишь. Лен, обработай ей кожу.
Елена освободила меня от оков, присела на краешек лавки, влажной салфеткой убрала выступившие на вздувшихся полосках капельки крови. Потом смазала спину и ягодицы приятно холодящим гелем.
— Можешь вставать, только не резко.
— Я с трудом поднялась с лавки, одернула бесстыдно задранный на голову подол рубашки. Меня подташнивало и слегка кружилась голова.
— На сегодня достаточно, — сказала Ольга. – Теперь твоей воспитанницей займусь.
Ольга легко поставила Катьку на ноги, сняла с неё наручники.
— Тебе, дочка, придётся на дыбе повисеть.
Вдвоём с Леной они подвели очумелую от ужаса перед предстоящей пыткой Белову к свешивающейся с укреплённого под потолком блока цепи, сорвали с неё рубашку. На Катины руки надели специальные кожаные браслеты с кольцами, подняли ее руки вверх, и закрепили на цепи.
— Госпожа палач, — умоляюще произнесла я. – Сжальтесь над девочкой, зачем ей такие муки. Можете делась со мной, все, что хотите, только оставьте её, пожалуйста.
— Да успокойся ты, Лукоянова, —
прикрикнула на меня палач. – Не устраивай истерику. Девчонка молодая, худенькая, ничего страшного с твоей драгоценной Катей не случится. У нас бабы под сто кило висят…
Елена подошла к закрепленному на стене пульту управления блоком, нажала кнопку. Зазвенела натягивающаяся цепь. Катька безумно вытаращила глаза. Её тело начало вытягиваться в струнку, живот втянулся, ребра отчетливо проступили сквозь плоть. Задорно, по девичьи, торчащие в разные стороны упругие груди выпятились. Между тем, цепь увлекала её тело вверх, и чтобы достать до пола Белова была вынуждена встать на носочки.
— Давай выше, — приказала Ольга.
Снова зазвенела цепь, Катя сдавленно ахнула, отрываясь от земли, и повисла, раскачиваясь, немного не доставая пальчиками ног до пола.
— Вот так нормально будет, — сказала палачка. – Лен, не хочешь размяться? А то я че то умаялась с этой Лукояновой.
— Как скажете, Ольга Юрьевна, — откликнулась Елена. – Ремешок или плетка?
— Плеткой её поучи маленько.
Лена подошла к стойке, на которой висели инструменты для наказания, сняла с неё гибкую плеть сплетенную из тонких кожаных ремешков, взвесила в руке:
— В самый раз. И следов почти не оставляет. Сколько ударов?
— Двадцать, — быстро ответила Ольга.
Лена подошла к висящей на дыбе Катьке, примерилась, замахнулась. Плеть рассекла воздух, на голой Катиной спине появилась тонкая розовая полоска. Катя дернулась всем телом, взвизгнула, засучила ногами.
— Молодец, Ленка, удар у тебя поставленный, — одобрила палач Ольга. – Через год, глядишь, и экзамен на исполнителя сдашь.
— Спасибо Ольга Юльевна, — ответила порозовевшая от похвалы помощница. – Но куда мне до вас.
— Не скромничай, продолжай.
Лена виртуозно нанесла удар по Катькиным ягодицам. Белова взвыла от боли…
Удары сыпались на беззащитное девичье тело один за другим. Обезумевшая Катя непрерывно визжала. Не в силах смотреть на её мучения, я закрыла ладонями уши, отвернулась, крепко зажмурилась, и просидела так до конца наказания. Обессилевшую, впавшую в полузабытьё Белову, сняли с дыбы и положили на скамью. Я бросилась к Катьке, присела рядом, осторожно приподняла за плечи.
— Катюш, милая очнись.
— Я в порядке теть Наташ, — прошептала она.
— Озверели вы что-ли, — забыв обо всем, накинулась я на палачей. – Вы же её убили.
Ольга отвесила мне звонкую пощечину:
— Не истери, Лукоянова, видишь, с ней все нормально, даже кожа не рассечена. Ты сама её больше пугаешь своими воплями. Лучше поухаживай за своей воспитанницей.
Ольгина пощечина немного отрезвила меня. Мы с Леной перевернули Катю на живот, Лена вручила мне тряпицу, пропитанную сладко пахнущей зеленой жидкостью.
— Это местный анестетик и ранозаживляющее, — объяснила она. – Протрите ей пострадавшие места.
Я начала аккуратно обрабатывать следы от плетки на Катином теле. Катя кусала губы и тихонько стонала.
— Несправедливо получается, госпожа палач, — заметила я. – Катерине сегодня досталось сильнее, чем мне. Это я должна была на дыбе висеть.
— Ещё настрадаешься, Лукоянова, — ответила Ольга. – Ты Катька, уже считай отмучилась. У тебя обычная пытка. В следующий раз наказание будет легким. А тебе, Наталья, мучения ещё предстоят. Тебе же предписали чрезвычайную.
— Вот как раз хотела спросить, чем обычная пытка отличается от чрезвычайной? – робко полюбопытствовала я.
— Чрезвычайная – это с применением огня и раскалённого железа, — просветила меня Ольга. — Да не падай ты в обморок. Поджаривать тебя на медленном огне никто не будет. Обычно я прижигаю дамочкам подошвы или кожу под грудями. Потерпеть можно. Ладно девчонки, на сегодня с вас достаточно. Пару дней отдохните… Потом ещё раз сюда. Дальше – казнь. Все понятно? Лен, отведи их..
Я помогла Катьке надеть рубашку, Лена препроводила нас обратно в камеру.
Спустя некоторое время к нам заглянула надзирательница Галина.
— Досталось вам, бедняжки, — посочувствовала она. – Сейчас компресс сделаем.
Она принесла флакон со спиртом и марлю, велела нам задрать рубашки, смазала подвергшиеся наказанию места кремом, и наложила компресс.
— Спасибо Галя, — от души поблагодарила я надзирательницу. – Знаешь, ты здесь единственная, кто к нам по-человечески относится. Для остальных мы просто пустое место, ходячие покойницы.
— С вами, девочки, поступили нечестно, — серьезно ответила Галя. – Тут все ваше дело читали, и многие вам сочувствуют. Но работа здесь – не сахар. Зарплаты маленькие, обязанностей — выше крыши. Мужики долго у нас не задерживаются. Бабье царство. Никто никому не доверяет, а на подлянку можно нарваться в легкую. Интриги, доносы… Серпентарий, одним словом. Не обижайтесь на них. Поправляйтесь. Завтра Маргарита будет дежурить. Если чего надо – стучите. Она женщина не вредная…
Последующие два дня мы отлеживались после порки. Ольга Юрьевна сдержала данное в камере пыток обещание – спать мы теперь могли только на животе. Сменщица Галины Маргарита – полная женщина лет пятидесяти, приносила нам горячий чай и подкармливала принесенными из дома бутербродами.
Под вечер второго дня нашего заключения к нам заглянула Елена.
— Как себя чувствуете? – спросила она.
— Спасибо, вашими стараниями теперь на ж…у сесть не могу, — съехидничала Катерина.
— Я просто делала свою работу, — пожала плечами Елена.
— Можно спросить насчёт казни? — вспомнила я. – Нас без одежды казнить будут?
— Да, Наталья Сергеевна, для колесования предусмотрено полное обнажение. В процессе казни будет производиться воздействие на ваши интимные места.
— А крестик хотя бы можно на себя надеть? – с надеждой спросила я.
— К сожалению, нет. Вы должны быть голой и без украшений.
— А как будет производится казнь? – с болезненным любопытством спросила я.
Лена внимательно посмотрела мне в глаза:
— Вы уверены, что хотите это знать?
— Да, — ответила я, хотя в душе и не была уверена.
— Я тоже хочу послушать, — присоединилась Катька.
— Вообще-то я не должна вам сейчас рассказывать, — засомневалась Лена. — Полный текст приговора с подробным описанием экзекуции приносят только накануне казни. Чтобы не травмировать нервы приговорённых… Ладно, вы — женщины, вроде, адекватные. Так и быть. Вас, Наталья Сергеевна приговорили к колесованию первой степени. Это значит, что казнь будет ступенчатой и состоять из четырёх этапов. В зале казней вы будете распяты на Андреевском кресте – двух перекрещивающихся балках. На нервом этапе ваши груди будут подвергнуты пытке раскалёнными щипцами два раза. Потом пытке клещами будет подвергнут ваш клитор. Затем ваше влагалище будет выжжено кипящим маслом. После чего вам предстоит основной и последний этап казни: ваши кости будут перебиты, после чего вы будете помещены на специальное колесо, где будете оставаться пока не умрете, но не менее десяти часов. По истечении десяти часов, проведённых на колесе, вам будет предложена смертельная иньекция. После казни ваше тело будет сожжено в крематории.
— Господи…, ужаснулась я. – Думала, что мне просто косточки переломают.
— Колесование первой степени – очень строгое наказание, — сочувственно сказала Лена.
— Что же, судьбу не изменишь, придётся помучиться, — вздохнула я.
— А мне тоже клитор будут удалять? — спросила Катя.
— У тебя, Белова, наказание попроще. Хотя тоже достаточно строго. Колесование второй степени состоит всего из трех ступеней. Сначала пытка груди щипцами один раз, потом в твоё интимное место будет введена вагинальная груша, которая будет полностью раскрыта. Затем колесование.
Катьку передернуло, — зашквар вообще…
— Старайтесь об этом не думать, — посоветовала Елена. – Щипцы, клещи, и груша все же лучше, чем поджариваться на медленном огне или заживо вариться в кипятке…
Завтра у вас последнее испытание. Я за вами приду…
Лена, не оглядываясь, вышла из камеры. Катька разрыдалась:
— Прости меня за все теть Наташ… Я дура… Не слушала твоих советов.
— Это ты меня прости…, — тугой, подступающий к горлу комок, мешал говорить. — Не уберегла я тебя…
Мы долго лежали обнявшись, плакали, и вспоминали все то хорошее и плохое, что случилось с нами за последние три года.
На следующее утро Елена повела нас уже знакомым маршрутом.
– Ольга Юрьевна сегодня не в духе, — предупредила она по дороге. – Вчера ее к начальнику ЦИНа вызывали. Из кабинета вылетела злющая как беременная кошка. После обеда с ней вообще невозможно было работать. Представляете, оскорбляла меня по всячески. Сказала, что хотя ноги у меня и от шеи, зато руки из задницы растут…
Мы с Катькой невольно рассмеялись.
— Сейчас вам не так весело будет, — обиделась Лена. – Я серьёзно, девки. Если не хотите лишних приключений на свои интимные места, не спорьте с ней. Делайте, что прикажет.
Наша мучительница действительно выглядела неважно: припухшее лицо, покрасневшие глаза. «Наверное, ревела всю ночь», — подумала я.
— Раздевайтесь, приговорённые, — не глядя на нас, хмуро сказала она.
Мы с Катькой сняли с себя рубашки, оставшись перед ней совершенно нагими.
— Так, Ленка, ты этой занимайся, — она взглядом показала на Катерину. – В кресле ее разложи по полной. Ты же у нас гинеколог-любитель.
— Понятно, Ольга Юрьевна, — сосредоточено ответила помощница. – Пойдём, Кать.
Елена отвела Катю в угол, где стояло большое деревянное кресло со спинкой, заставила сесть в него и закинуть ноги на подлокотники, так, что гладко выбритая девичья промежность оказалась полностью открытой. Зафиксировав Катю на кресле при помощи веревок, Лена одела на ее грудки приспособление, состоящее из двух пластин с шипами, скреплённых между собой при помощи винтов.
Потом закрутила винты так, что шипы впились в нежную Катину плоть. Закончив приготовления, Лена принесла круглый табурет и лоток с хищно блестящими в свете лампы металлическими пыточными инструментами.
— Хватит глазеть, Лукоянова, — недовольным тоном сказала Ольга. – Сейчас на лошадке будешь кататься.
Она подвела меня к дыбе, надела на мои запястья кольца с цепями, при помощи лебедки вздернула меня почти к потолку, и я в полной мере смогла ощутить то, что чувствовала два дня назад несчастная Катя.
Ольга и Лена притащили сколоченное из досок грубое подобие лошадки.
Ольга медленно опустила цепь лебедки и усадила меня верхом на «коня». Я сразу же смогла оценить дьявольскую суть этого пыточного изобретения – острый брус впился мне в интимное место, раздирая половые губы так, что я не смогла удержаться от стона. Палачка при помощи верёвок привязала мои ноги к кольцам в полу. Теперь я была полностью обездвижена. На мои соски Ольга повесила зажимы с гирьками, оттянувшими груди вниз.
— Это тебе для остроты ощущений, Лукоянова, — объяснила она.
— Вы хоть верх продезинфицировали? — мрачно поинтересовалась я. – Представляю, сколько щелок на этой кобылке сидело.
В ответ Ольга с Ленкой заржали как молодые кобылы.
— Не боись, Натали, у нас полная стерильность, — сквозь смех ответила палач Ольга. – Зараза к заразе не пристает. Долго я тебя здесь держать не собираюсь. Полчасика будет вполне достаточно, иначе твои губки распухнут. А тебе ещё предстоит глубокое гинекологическое обследование… Так, Елена, не стой столбом. Видишь, Катерина уже заскучала.
Лена подошла к распятой в кресле Кате, присела рядом с ней на табурет, ласково погладила груди и промежность девушки.
— Сейчас тебе, Катюш, придётся немного потерпеть, представь, что это эпиляция, — она наклонилась, взяла из лотка шесть тугих зажимов с кольцами, и прикрепила их Беловой на груди, причем, два из них на соски, продела сквозь кольца тонкую веревку, концы веревки намотала на кулак правой руки. Белова с тревогой следила за ее манипуляциями.
— На счёт три – дергаю. Раз…, два…
— Пожалуйста, госпожа помощница, не надо, вы их оторвёте…, ааааой …, — дикий Катькин вопль больно резанул слух. На посиневших от чудовищного давления раздавливателя сиськах Беловой отчетливо проступили глубокие красные вмятины от зажимов. Катька тяжело дышала, по её лицу катились слезы.
Глядя на Катины страдания, я даже на минутку забыла о собственной боли. Впрочем, скоро мне стало не до Катьки. Ольга при помощи факела начала жечь мне самые чувствительные места: подошвы, груди, соски, подмышки. Когда огонь лизал мою нежную гладкую кожу, я рефлекторно дергалась, и непереносимая острая боль от давления бруса пронзала мою промежность. Не смотря на царившую в камере прохладу, меня бросало в жар, на теле выступили капельки пота. Казалось, мои мучения продлятся бесконечно. Сквозь застилающую глаза пелену, я видела, что Катерине тоже приходится не сладко. Елена колола ее груди и нижние губки толстыми иглами, выкручивала соски и клитор щипчиками. Катя кричала по-звериному, ее вопли и стоны перемежались с моими.
Закончив с прижиганием, Ольга начала избивать меня толстым ротанговым прутом по грудям, животу и ягодицам. Била она вполсилы, но удары отдавались взрывами боли внизу. После десятка ударов я почувствовала, как душа покидает мое тело. «Здорово все-таки мы устроены, если превышен болевой порог, отключается сознание…», — успела подумать я, прежде чем провалилась в темноту.
Яркий свет потолочной лампы выедает глаза. Я застонала и перевернулась на бок. Некоторое время я не могла понять, где нахожусь, и что со мной произошло. Постепенно в памяти всплывали отдельные фрагменты: приговор, ЦИН, пытки… Это не сон. Жуткая реальность. Повернув голову, я обнаружила, что лежу на той самой скамье, на которой меня пороли два дня назад. Надо мной склонилась Катька. Ее осунувшееся, мокрое от слез лицо с темными кругами под глазами выражает тревогу и радость одновременно:
— Теть Наташ, как ты меня напугала, я думала, что ты умерла.
Я подняла руку и погладила Катьку по щеке, — глупая, как я могу умереть. — Я тебя не оставлю.
— Что же ты Лукоянова, не говорила, что у тебя сердце слабое? — упрекнула меня Ольга. – Чуть раньше времени богу душу не отдала. Скажи спасибо Ленке, она тебе адреналин вовремя вколола.
— Я и сама не знала, — ответила я. – Проблем с сердцем у меня никогда не было.
Все, на сегодня достаточно, — объявила палач Ольга. – Лен, убери их от греха подальше.
Лена и Катька помогли мне одеться, подняли со скамьи, и поддерживая по локти, вывели из камеры. Получасовое пребывание на лошадке не прошло даром. Внизу у меня все горело, и передвигаться я могла только широко раздвигая ноги.
Елена передала нас в распоряжение надзирателя Галины, которая вышла в дневную смену. Увидев наше состояние Галочка ахнула и побежала за мазями и компрессом. Как ни удивительно, наши с Катькой увечья оказались не столь значительны, как это казалось изначально. Галя притащила целый чемодан всяческих кремов и снадобий, долго обрабатывала наши синяки и ссадины.
Весь следующий день мы пролежали не вставая. Галя выполняла роль заботливой сиделки, выполняя все наши капризы. Мое самочувствие существенно улучшилось, боль в промежности практически исчезла. После обеда к нам на минутку забежала Елена, заставила нас расписаться за приговоры. Я по диагонали пробежала текст, убедилась, что Ленка не наврала насчёт ступенчатой казни, и почти равнодушно расписалась в нужной графе. Мы поужинали остатками взятых из дома продуктов и решили уснуть пораньше. Наступила наша последняя ночь..
От: Welt <Avgur007@yandex.ru>
