Утро, как известно, добрым не бывает. Тем более, если оно последнее. Чуть свет в нашу камеру заглянула запыхавшаяся помощник палача Елена. Сегодня она была одета не в привычный серый халат, а в модный белый медицинский костюм – блузка и юбка чуть выше колен.
— Так, девочки, срочно собирайтесь, — прощебетала она. – Я только что с планерки. Казнь через два часа. Вы у нас на сегодня первые.
— Блин горелый, поспать не дадут, — недовольно сказала Катька, поднимаясь с жесткого матраца.
— Ничего, скоро выспишься, — съехидничала я.
— На колесе, голенькая, — поддержала меня Елена. – Вам с Натальей Сергеевной десять часов предписано.
— Фууу.., — смешно сморщила носик Катя. – Там жестко, наверное. И кости будут болеть.
Мы с Еленой невольно рассмеялись.
— Да уж, после колесования кости точно будут болеть, — ответила помощница. – Не дома на перине. Ты, Катерина, точно как принцесса на горошине. Ладно, барышни. Полчаса на туалет, потом накрашиваемся, готовимся, и наверх. Только вы уж постарайтесь. Синяки замажьте по возможности.. Чтоб на помосте выглядели красавицами. Так надо. Иначе меня накажут.
Елена отвела нас в душевую:
— Извините, горячей воды сегодня нет. Суки. Ну, попадётся когда-нибудь мне наш мэр! Или из департамента ЖКХ кто. Вот их бы с большим удовольствием в кипятке сварила.
— Я вообще-то когда-то давно в департаменте ЖКХ работала, — робко призналась я. – Они не виноваты. Говорят, денег нет.
— Ага…, хари у них только все шире. Зарплату последний раз три года назад поднимали. Аж на три процента. А мне дочь растить надо. Муженёк на каторге сгинул. Раньше хоть алименты присылали. Ой…, извините… Я такая болтушка. Язычок мой мне точно укоротят когда-нибудь. Вы уж никому не говорите….
— Терпилы, — фыркнула Катька, набирая в ладони ледяную воду из-под крана. – С вас как с овец шкурку снимают, а вы только блеять умеете.
— Ой, Жанна Д’Арк недоделанная, — окоротила я Белову. – Смотри, как бы вместо колесования с тебя в натуре шкурку не сняли. Или на костре не сожгли.
— Это точно, — поддержала меня Лена. – На днях тут с одной журналисточки кожу сдирали. Вздумала нашего губера критиковать. Так у неё порошок в лифчике нашли. Как не крутилась девка, а на свежевание попала. Визгу было на весь этаж. Особенно, когда трусики с неё снимали.
— Трусики? — удивленно подняла бровь Катька.
— Ах, да, ты не знаешь. Снять трусики – это у нас означает содрать кожу с ягодиц, бёдер, и с лобка. По трусикам, понимаешь?
— А пошли вы все…, — разозлилась Катя. – Пусть лучше мне сегодня руки-ноги переломают, чем жить как вы…
Умывшись и почистив зубы, мы вернулись в камеру.
— Кать, а Кать, а можно я твою шубку возьму? — заискивающе попросила у моей юной подруги помощница палача. – Я её как увидела, так уже пять дней уснуть не могу. Тебе-то она теперь без надобности. Все равно раздербанят. Родне и малоимущим один хрен только лохмотья достаются. Наше начальство все лучшее себе забирает.
— А…, бери, Лен…, ой, простите, госпожа помощница палача, — великодушно разрешила Катерина. – Родни у меня, считай, нет. Папаша неизвестно где, а мать умерла. Вещь дорогая. Я её ещё при той жизни покупала. Уж лучше вам, чем этим тварям.
— Спасибо Катя! – подпрыгнула от восторга Елена. – Я сейчас, быстро… Пока монитор не снимает. У них там поломка. Везде у нас бардак. Вы тут красоту наводите пока.
Прихватив Катькину шубу, она выскочила из камеры.
— Ну, че, теть Наташ, — последний парад наступает? – спросила Катька. – Одного не понимаю. К чему перед казнью марафет наводить. Кто оценит-то?
— А пусть видят, что мы не боимся. Хотя, если честно – жутко мне. Вроде и пять дней в пыточном застенке были, а на казнь идти все равно страшно.
— Мне тоже стремно, — призналась Белова. – Как представишь, что с нами делать будут… Зря ты у меня тогда таблетки отобрала. Это же не больно. Просто заснула бы и все… А теперь страдай тут.
— Даже думать не смей, — возмутилась я. – Сама знаешь, куда самоликвидаторы попадают. Им даже после смерти нет места среди людей.
— Ой, ну кому ты втираешь, теть Наташ. Духовный подвиг, вечная жизнь… Слышала я про это сто раз. Сыта по горло…
— Дело не только в подвиге Кать, — мягко возразила я. — Раз, согрешили мы с тобой, значит должны за это расплатиться, ответить по всей строгости. Искупить вину. Раскольников вон сам на каторгу пошёл, добровольно. Не побоялся.
— Так то каторга…, — с сомнением ответила Катя. – На каторгу я бы с удовольствием…
— Смирись, Катюш, ничего уже не изменишь. Не будем о грустном.. У тебя тушь есть…?
Когда Елена вернулась в камеру, мы уже были практически готовы. Для казни я надела чёрную кофточку, красную юбку, телесного цвета колготки, и черные туфли.
Свой наряд я продумала заранее. Чёрная кофта должна символизировать траур по себе любимой. А красная юбка – кровь, которая прольётся сегодня. Моя. Бррр …
Катька решила над образом не заморачиваться: надела белую кружевную блузку и темно-синюю юбку. Мол, чистота и непорочность. Тоже мне, святая Магдалина. Уж я-то знаю, что маленькая паршивка трахалась с мужиками лет с шестнадцати. Если бы не Самвел её, мы бы тут не куковали.
В своём наряде Катька выглядела как школьница. Сходства добавляли заплетенные косички.
— Молодцы девочки, — одобрила наш внешний вид Лена. — Сейчас пойдём наверх. Ой, наручники забыла… Я сегодня такая рассеянная. Все кувырком. Представляете, Ольга Юрьевна заболела. Начальство хотело уже казнь отложить, но вас Наталья Викторовна согласилась взять.
— Так у нас будет новый палач? – разочарованно спросила я. – А как она вообще?.. Ну, в смысле…
— Ох, девки, — вздохнула Елена. – Суровая женщина. И педантичная. Никаких отступлений от правил. Я пару раз с ней проводила процедуру. Вся издергалась. Чуть под розги не попала. Ольга Юрьевна меня еле отстояла. Главное, по теткам, в основном специализируется. Мужиков берет неохотно. И самой уже сорок пять, а не замужем. Лесби, наверное.
— Не, ну че все так-то? – нервно засмеялась Катька. – И че, бля, я такая невезучая! Чую, эта ваша девомучительница все жилы из меня вытянет.
— Не боись, Катюша, — успокоила её Елена. – Свои люди сочтемся. Наталья Викторовна сегодня в первую смену, до трёх. Потом я с вами останусь. Так-то вам по Уложению положено не менее десяти часов на колесе лежать. Потом смертельная инъекция. Но, если будет невмоготу, попросишь, я тебе укольчик пораньше поставлю. Отойдёшь быстро и без сильных мучений.
— Спасибо, — немного успокоилась Катя.
— Пока не за что. Две минуточки.
Лена быстро сбегала за наручниками и сковала нам руки за спиной.
— Как будто я сбежать могу куда-то, — проворчала Белова.
– Прости, так положено. Некоторые в последний момент начинают брыкаться. Пойдёмте. Вещи оставьте здесь, их потом заберут.
Лена вывела нас из подвала, и мы оказались в знакомом холле. Яркий дневной свет ударил в глаза. Подумать только, там, за стеклянными дверьми, свобода. Сейчас бы хоть минутку постоять снаружи, до головокружения вдыхая морозный воздух.
— Поедем на лифте, — предложила Лена. – Нам на третий. Там исполняют простые казни.
— А что, бывают и непростые? – спросила я.
Пока мы ждали лифта, Лена прочитала целую лекцию на тему казней в Империи. Оказалось, что официально одобренные государством казни делятся на простые и квалифицированные. Простые – это повешение, гильотинирование, электрокутирование и утопление. К квалифицированным относится четвертование, колесование, сожжение на медленном огне, подвешивание за ребро, варка в кипящем котле, и растворение в кислоте.
Как объяснила Елена, формально, колесование, как и четвертование, относятся к квалифицированным казням, и должны происходить на втором этаже, но производятся в отделении простых казней, на третьем. Сложного оборудования ведь не требуется.
Старый, угрожающе скрипящий, лифт довёз нас на третий этаж. Обшарпанный коридор, с рядом дверей по правой стороне, напоминающий нашу районную поликлинику. Налево – стеклянная дверь с табличкой «Отделение простых казней». Направо такая же дверь с табличкой «Отделение нелетальных экзекуций». Елена при помощи магнитной карточки открыла левую дверь и пропустила нас внутрь. Сходство с районной поликлиникой дополняли деревянные скамеечки, установленные напротив каждой двери. Коридор был пуст. Царила почти полная тишина, лишь из-за одной неплотно прикрытой двери доносились приглушённые стоны.
— Да, клиентов у вас госпожа помощница, вижу немного, — заметила я.
— Когда как, — пожала плечами Елена. – Иногда густо, иногда — пусто. Просто рано ещё. У кого быстрая казнь – повешение там, или четвертование, тем назначаем с десяти. Опять же частники перебивают. Развелось этих ИП. Малый бизнес, видите ли, поддерживают. Конечно, у них там чистота, подход к клиентам. Обезболивающий укольчик не желаете… А у нас одни малолетки и нищебродье ипотечное. С этих хрен чего возьмёшь, все уже банки за долги забрали… Вот и пришли. — Посидите пока тут, — Лена указала нам на одну из скамеечек. — Я вас позову.
Елена скрылась за дверью, оставив нас в томительном ожидании.
— Хоть бы наручники сняла, сучка, — ерзая на жесткой скамейке, вполголоса выругалась Катя.
Я заметила, что ее бьет нервная дрожь. По правде сказать, мне тоже было не по себе. Поскорее бы уже начали. Ожидание казни во много раз хуже самой казни. Пустота коридора угнетала. Вдруг раздался грохот открываемых дверей лифта, и в коридоре появилась женщина в форме ЦИНа, которая вела под руку заплаканную юную девушку. Руки девушки, также, как и у нас были скованы за спиной. Женщина усадила девчонку на скамью в начале коридора, что-то успокаивающе прошептала на ухо, и исчезла за одной из дверей.
Катька перестала дрожать и некоторое время внимательно рассматривала новоприбывшую. Потом подошла к ней:
— Привет подружка. Можно к тебе присесть?
— Сссадддись, — сквозь слезы ответила девушка.
Катя присела рядом.
— Как тебя зовут?
— Ира.
— А я Катя. Тебя, это…, на исполнение…?
Ира молча кивнула.
— Сочувствую. Нас вот с теть Наташей тоже в расход. Тебе что предписали?
— Чччетвертование, — всхлипнув, ответила девушка.
— Ого, ты, Иришка, умудрилась попасть! За что, если не секрет?
— Ччеловека сбила, ма… машиной.
— Бывает. Что, насмерть?
— Нннет. Живой. Он просто племянник большой шишки из Нефтепрома.
— Блин…, не повезло тебе конкретно. Но хоть долго мучиться не будешь. Распилят тебя по-быстрому. А мне всю ночь на колесе страдать. И перед этим нас два дня пытали. Представляешь!
— Вас в подвале пытали, внизу? – заинтересовалась Ира. – Больно было?
— Терпеть можно. Стыдно только. Нагишом на дыбе висела. Еще клитор терзали щипчиками и грудки в тисках зажимали. А теть Наташа вон на лошадке каталась.
— А лошадка – это как? – заинтересованно спросила Ира.
Она даже перестала плакать. На щеках девушки выступил румянец.
— Это когда киской сажают на острую доску. А потом…
Договорить Кате не удалось. Дверь распахнулась и Иру позвали внутрь. С расширенными от ужаса глазами она проскользнула за порог. Мы снова оказались одни. Минут через десять из кабинета, в который зашла Ира, раздался истошный девичий вопль. Потом ещё и ещё.
— Что они её там вручную расчленяют что ли, — обращаясь к пустому коридору, произнесла взбледнувшая Белова. – Сейчас же есть электропилы. Вжик-вжик, и все. Хотя бы кляп ей вставили. — Смотри теть Наташ, тут есть схема четвертования, — Катя разглядывала висящий напротив кабинета плакат. – Сначала отрезают запястья и ступни, потом ножки выше колен, ручки по плечи, и уж потом ножки под самую попу. А потом… кирдык, — Белова скорчила жуткую гримасу.
— Катька, стерва, прекрати, — не выдержала я. – Без тебя тошно.
Крики за дверью стихли.
Щелкнул замок, и в проеме показалась физиономия Елены.
— Лукоянова, Белова, проходите, — строгим голосом сказала она.
Я поднялась со скамьи и на негнущихся ногах вошла внутрь. Катя последовала за мной. За дверью оказалось просторное помещение, представляющее собой странную смесь медицинского кабинета и офиса. Комната была разделена низким барьером на две части. В той части, где находились мы с Катей, стояла кожаная кушетка. У стены — стеклянный шкаф, в котором лежали всякие медицинские инструменты. Ещё там присутствовали два стула, умывальник и вешалка, на которой висели чёрные кожаные фартуки. Стены были увешаны плакатами, иллюстрирующими строение человека. Особенно меня заинтересовала картинка, на которой была изображена девушка в разрезе.
Напротив двери, в которую мы вошли, была ещё одна глухая металлическая дверь. Антураж за барьером представлял собой обычный деловой кабинет. Канцелярский стол с компьютером и принтером. Ксерокс, шкаф с открытыми полками, доверху забитыми толстыми папками. За столом сидел мужчина средних лет в очках и потертом костюме. Елена сняла с нас наручники. Мы с Катей растерли затёкшие запястья.
— Приговорённые, распишитесь, — сказал мужчина скрипучим голосом, положив на барьер какие-то листочки.
Подойдя ближе, я увидела, что это наши карточки осужденных. Я молча расписалась напротив галочки.
— А че, сейчас без подписи и на колесование никак? – заметила острая на язычок Катька. – Крючкотворцы. А если я несогласная?
— Так, Екатерина, не нарывайся, — вмешалась Елена. – Расписывайся, сейчас госпожа палач придёт. Она всем тут вставит. Раздевайтесь, девочки. Одежду надо сложить в пакеты (только сейчас я заметила стопку больших целлофановых мешков, лежащих на кушетке позади нас).
Я первой подала пример – стянула через голову кофточку, и небрежно бросила её на кушетку, расстегнула молнию на юбке, спустила её с бёдер. Скинула туфли, избавилась от колготок. Чтобы снять с себя остальное, следовало бы отвернуться, но мне, в общем-то было плевать. Пусть смотрят. Что они, голых женщин что ли не видели? Катя поставила закорючку в направлении и нехотя последовала моему примеру. Свои шмотки мы сложили в пакеты. Через пару минут мы стояли посреди кабинета полностью обнаженными, стыдливо прикрывая груди и гениталии руками.
— Вещи сюда, — приказал очкастый.
Я подошла к барьеру и небрежно бросила на него свёрток с одеждой и обувью.
— Опись составлять будем? — спросил мужчина.
— Да ну её, — отмахнулась я.
— А мне составьте, — снова начала вредничать Катька.
— Как скажете, барышня, — вздохнул клерк.
Он небрежным жестом вытряхнул содержимое пакета на стол:
— Так, трусы женские черные, кружевные – одна штука. Бюстгальтер чёрный. Блузка белая с длинным рукавом, юбка темно-синяя, колготки, туфли чёрные. Больше ничего.
Аккуратно переписав содержимое мешка в ведомость, мужчина сложил Катины вещи обратно, и бросил мешок в большой пластиковый контейнер с надписью «утиль» у окна.
— Распишитесь, Екатерина, — он положил ведомость и авторучку на барьер. Катя поставила свою подпись.
Скрипнула открывающаяся дверь (не та, через которую мы попали сюда, а другая), и в кабинет вошла крупная женщина в белом халате (я почему-то сразу догадалась, что это та самая жуткая Наталья Викторовна, о которой говорила Лена). Про себя я отметила, что она выглядит моложе своих сорока пяти лет.
— Доброе утро, коллеги, — громко сказала она. – Василь Палыч, ты с этими уже закончил?
— Приговоренные в полном вашем распоряжении, Наташенька, — ответил мужчина.
— Спасибо.
Она окинула нас с Катькой оценивающим взглядом, от которого мне стало не по себе.
— Давайте знакомится, — предложила женщина. – Меня зовут Наталья Викторовна, но обращаться ко мне нужно «госпожа палач» или «палач Наталья» («палач Наталья» мне понравилось гораздо больше, чем безликое «госпожа палач»). Фамильярности не люблю. Если услышу, что назвали по имени, пеняйте на себя. Соски отрежу. Понятно?
— Да, госпожа палач, — пробормотали мы с Беловой.
— Ладно, девки, не тушуйтесь, — внезапно смягчилась она. – Вас много, а я одна. Сегодня у меня помимо вас ещё три исполнения: четвертование, сожжение, и подвешивание за ребра. А с вами возни очень много.
— Так чего возиться, — возразила дерзкая Белова. – Укольчик сделали бы по-быстрому. И все.
— Ну, на тебя, подружка, времени не жалко, — усмехнулась палач Наталья. – Колесовать такую симпатичную няшу – одно удовольствие. Как тебя зовут?
— Катя…, то есть Екатерина Белова.
— Иди сюда, Белова. Сейчас я тебя осмотрю, потом будет небольшая процедурка, а уж потом на казнь.
Катька, которую снова начала бить мелкая дрожь, подошла к палачу.
— Чего дрожишь так, детка? — палачка умелыми профессиональными движениями прощупала Катины груди. Потом осторожно провела ладонью от ложбинки между сиськами вниз до самого гладко выбритого лобка.
— Красивая у тебя фигурка. Таз в меру широкий. Не рожала?
— Нет, ответила порозовевшая Катерина.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Судья вообще поля не видит, — осуждающе покачала головой Наталья. – Приговорить восемнадцатилетнюю ссыкуху к колесованию второй степени с пыткой вагинальной грушей. Ну, ничего детка, что-нибудь придумаем. Дырочку тебе перед казнью немного разработаем. Подними ручки… Так, ребрышки не деформированы. Ничего не ломала себе? Косточки молодые тонкие… Проблем не будет. Умница. Теперь ложись на живот. Елена пару волшебных укольчиков тебе сделает. Чтобы не загнулась раньше времени от болевого шока. Ленка шевелись, не спи.
Катерина покорно легла на кушетку. Помощница Елена достала из шкафа шприц и два флакона с прозрачной жидкостью, набрала жидкость из первого флакона, сделала Катьке укол в правую ягодицу. Повторила процедуру — теперь со вторым флаконом и левой ягодицей. Слегка шлепнула Белову по попе:
— Вставай, пациентка! Сейчас посиди несколько минут. Будет немного голова кружиться.
Катя поднялась с кушетки и присела на стул.
— Теперь твоя очередь, мадам Брошкина, — обратилась ко мне палач Наталья.
— Я Наталья Лукоянова.
— Ух ты, мы тезки. А отчество?
— Сергеевна.
— Жаль, что не полные. А эта девка тебе кто? Дочь?
— Дочка моей лучшей подруги. Она умерла. В смысле подруга. Я, вот Катьку приютила. И воспитывала. Да видать зря не порола…
Во время этого диалога палач профессионально исследовала моё тело, забираясь в самые укромные уголки. Ладони у Натальи были тёплыми и сухими, а пальчики, не смотря на солидную комплекцию, тонкими и изящными, как у скрипачки или пианистки.
— Сиськи у тебя что надо, — с легкой долей зависти в голосе сказала Наталья. – Мне бы такие. От мужиков, небось, отбоя не было.
— Какой там. Им подавай худеньких, а у меня кость от природы широкая. Сколько не худей.
— Месячные давно были?
— Две недели назад.
— Так, дорогуша, повернись, — острые коготки прошлись по моей спинке. — Ишь как тебя отстегали, — Наталья внимательно разглядывала мою поротую задницу и бока.
— Палач Ольга постаралась.
— Олька-то! Не смеши меня. Какой с неё палач. Коновал. Полоски вон как неровно легли. Ленка и то лучше бы справилась. Правда, Лен?
Елена деликатно промолчала.
— И розги пересушены. Их в слишком горячей воде замачивали. Ох дождётся Олька. Скоро аттестация. Вторую категорию с неё точно снимут. Не грустите, девки, скоро оцените моё искусство. Я как-никак исполнитель высшей категории. Ко мне очередь выстраивается. Даже иногородние приезжают. А все почему? Я к делу с душой отношусь, творчески. Не то, что некоторые. День прошёл и хоть трава не расти… Так, Натали, давай-ка твою вагинку посмотрим. Залезай на кушетку и раздвигай ноги… Раздвигай говорю, кого стесняешься. Ваську что ли? Да он столько влагалищ повидал, сколько тебе и не снилось.
— А вы так будете смотреть? Без перчаток?
— Ха-ха…, насмешила. Поздно заразы бояться.
Пальчики с изящными наманикюреными ноготками поднимают нежную кожу над клитором.
— Ой, какой большой. Удобно удалять будет…
В это время раздался деликатный стук в дверь.
— Кого ещё принесло? Елена, открой.
Помощница подошла к двери и повернула ключ в замке. На пороге стояла светловолосая женщина лет тридцати пяти, одетая в тёплый вязанный свитер и широкую юбку до пяток.
— Извините, Наталья Викторовна, я опоздала, — произнесла она низким, с хрипотцой, голосом.
— Ты кто, отрочица? – недовольно пробурчала Наталья, отрываясь от моей дырки.
— Мне на сегодня назначено. Я – Полянская. Вам Игорь Владимирович должен был звонить.
— Какой ещё Игорь Владимирович! – взвилась Наталья. — Не знаю никакого Игоря Владимировича. Выйдите, девушка, не видите у меня клиенты.
— Ну, Игорь Владимирович, — терпеливо, как для первоклассницы повторила женщина. — Шукро.
Фамилия (или прозвище) произвело на Наталью неизгладимое впечатление.
— Вот с этого, барышня, и следовало начинать, — совсем другим тоном произнесла она. – Но, между прочим, по поводу вас никто не звонил.
— Так позвоните, — тоном, не допускающим возражений, произнесла незнакомка.
Наталья прошла за барьер, взяла телефонную трубку, потыкала клавишами.
— Здравствуйте Игорь Владимирович. Это Веселова вас беспокоит (вот, оказывается, как фамилия нашего палача). Помните такую?
— Спасибо. Ничего. Извините, что по пустякам беспокою. Тут от вас пришла девушка.
— Полянская, да.
— Вы простите, конечно, но у нас на сегодня все занято…
— Ну Игорь Владимирович, родненький, не могу я. Правда. С меня спросят. Хотя бы на завтра.
— Вы меня просто без ножа режете…, поняла… Хорошо.
Вот козлина…, — Наталья со всей силы брякнула трубку на аппарат. — Ой, извините. Проходите, Полянская, раздевайтесь, — обреченным тоном произнесла она.
– Лен, сходи, приготовь еще инструменты.
— Какие прикажете, Наталья Викторовна? — ухмыльнувшись, спросила Лена (кажется, ситуация её забавляла).
— Чего лыбишься, сама смотри, — окрысилась Наталья. – Щипцы там, клещи, разрыватель. Нагрей хорошенько. Стой, погоди. С этими сейчас закончим и возьмёшь их заодно. Девочке дырку проработать надо… Вы хоть побрились где нужно, Полянская?
— Естественно, — новенькая с готовностью сдернула юбку, обнажив стройные ножки в ажурных черных чулках, приспустила узкие кружевные трусики и продемонстрировала гладко выбритую промежность.
— Ладно-ладно девушка. Я вам и так поверила бы. Раздевайтесь полностью.
— Так-то лучше, — удовлетворенно сказала Полянская, присев на край кушетки и расшнуровывая ботильоны. – Как тебя зовут, девушка-вагина? – спросила она у меня.
— Наташа, — смущенно ответила я, сдвигая бесстыдно расставленные ноги.
— А я Ульяна. Классно, все-таки, что вместе будем с жизнью расставаться. Меня изначально к виселице приговорили. Еле отбилась. Скукота. Петлю на шейку и все. А колесование – это здорово. После казни можно полежать, поболтать по-женски. Темы общие, думаю, найдутся, — Ульяна лукаво подмигнула мне. — И дочка твоя послушает, о чем говорят взрослые дамы. Историй у меня много. До утра хватит, обещаю.
— Она не дочь, воспитанница, — призналась я.
— Похожа. Ну, ничего, все равно послушает.
Пока Елена делала мне уколы, Ульяна успела раздеться догола, оставшись в одних белых носочках. Волосы она собрала в хвост и завязала извлеченной из кармана юбки резинкой. Глядя на её ухоженное тело, покрытое ровным загаром (без всяких там полосок от купальника), я испытала нечто вроде зависти. Нет, конечно, её дыньки были поменьше, чем мои, но длинные стройные ноги, плоский животик с легким детским пушком над пупком, упругая аппетитная попа, правильные черты лица и выразительные серые глаза, безусловно, не могли не оставить равнодушными представителей противоположного пола.
— Что же, Наталья Викторовна, предаю своё бренное тело в ваши умелые руки, — полушутя-полусерьезно сказала она.
— Всенепременно Ульяна…
— Владимировна, — подсказала та. – Мне с вами ещё пошептаться надо.
– Елена, отведите осуждённых в зал для казней, — распорядилась Наталья. — А я пока Ульяной Владимировной займусь.
— Ну, чего застыли, девки, пойдёмте на экзекуцию, — Елена широким жестом распахнула перед нами дверь. – Покажу вам наши владения.
Мы оказались в большом полутемном зале, всю правую часть которого занимал ярко освещённый софитами, застеленный чёрным траурным крепом, деревянный помост. В центре помоста стояла большая электрическая жаровни, в которой раскалялись пыточные инструменты. Вокруг жаровни, под углом, были установлены три андреевских креста, сколоченных из толстых балок.
За ними – три больших деревянных колеса на шестах.
И надо всем этим великолепием красовалась огромная фреска, изображавшая колесование христианок в Древнем Риме.
— Слышь, Катька, — пихнула я Белову локтем в бок. – У тебя сегодня есть шанс повторить подвиг святой Екатерины.
— Да пошла ты…, — прошипела девушка.
— Идите за мной красавицы, — Лена подвела нас к стоящему у подножия эшафота странному приспособлению, отдаленно напоминавшему миниатюрную школьную парту: металлический стул со спинкой, совмещенный со столиком. Вокруг спинки стула были обмотаны провода с крокодильчатыми зажимами на концах, подключённые к ящику, установленному под сиденьем.
— Вот Белова, сейчас будем тебе дырочку расширять, — улыбнулась Лена. – Держи, — она положила на столик прозрачный тюбик, наполненный синим гелем. – Это лубрикант, тебе нужно будет хорошенько смазать все внутри. А потом сядешь на нашего малыша.
Только сейчас я поняла назначение таинственного девайса. «Парта» представляла собой разновидность facking machine: из сиденья торчал впечатляющих размеров силиконовый фаллос, весьма реалистично воспроизводивший анатомию мужского полового органа.
Катя смотрела на приспособление со смесью недоверия и страха:
— А почему он такой… большой?
— Видишь ли, у нас иногда бывают крупные женщины. Я имею в виду там – внизу. Универсальный размер. Подходит всем. Не бойся, детка, тебе будет в самый раз.
— Но он же мне там все порвёт…, — захныкала Катя. – Пожалуйста, не надо.
— ТАМ тебе все порвёт вагинальная груша, а это просто легкое развлечение, которое поможет тебе успокоиться и легче перенести казнь. Для твоей же пользы, дура. Кайф поймаешь. У нас все ловят… Даже, если не хотят.
— Давай, Катюша, не тяни резину, — поддержала я Лену. — Мальчикам на на кое-что не стеснялась прыгать. А тут корчишь из себя Святую Екатерину…
Белова закрыла лицо руками, — нет, пожалуйста…, я не могу…
Видя, что девушка близка к истерике, Елена приступила к решительным действиям. Она схватила Катьку за косы, намотала их на кулак, и с неожиданной для её хрупкого сложения силой пригнула Катю к «парте»:
— Слушай сюда, коза драная! Если же сию минуту ты не сядешь, я тебя сама посажу. Без всякой смазки. А перед этим ты ему минет сделаешь. На всю глубину глотки. И попробуй мне сблевать. Языком будешь вылизывать. Поняла?
— Пппоняла, — с трудом выговорила Катя. – Больно…, отпустите.
Елена выпустила Катины волосы, — ты ещё не знаешь, что такое по-настоящему больно.
Изображая из себя оскорбленную невинность, Катя открыла тюбик, выдавила чуть-чуть на ладонь и принялась вяло растирать гель по промежности.
— Ох ты, горе моё луковое, — вздохнула Елена. – Дай сама что ли.
Она присела перед Катей на корточки, набрала полную горсть синей массы и аккуратно начала вводить её пальцами в Катино влагалище. Закончив процедуру, Лена протерла нижние губы Беловой висевшей на спинке тряпицей.
— Теперь садись… Смелее, не бойся. Направляй его внутрь… Чуть тазом подвигай… Вот так. Теперь приседай. Чего пищишь, садись… Да не так!
Потеряв терпение она сильно надавила на Катины бедра, помогая ей опуститься на сиденье. Белова вскрикнула, принимая в своё лоно нежданного гостя.
— Ну, вот и все, а ты боялась, — сказала Лена, вытирая со лба испарину. – Даже платье не помялось. Сейчас проводочки подключим…, и наслаждайся.
При помощи маховика Лена подняла столик на уровень Катиных сисек, так что упругие девичьи грудки легли на его плоскость. Потом, при помощи специальных скобок, закрепила груди на столике и подключила к соскам зажимы с проводами.
— Так, сейчас бабочку на клитор, — пробормотала она, нагибаясь под столик, чтобы подключить третий самый важный провод.
Ошалевшая от такого поворота событий Катька только растеряно хлопала ресницами.
Лена завела Катькины руки за спину и надела на запястья кандалы, при помощи ремней зафиксировала лодыжки. Ещё одним ремнём, пропущенным под грудью, притянула к спинке.
— Блин, где этот чертов пульт…, а вот он, — нажатие на кнопку оживило дремавший механизм. Раздалось жужжание и «малыш», выражаясь языком физиков, начал возвратно-поступательное движение внутри Катиного тела. Белова безумно выпучила глаза и судорожно сглотнула. Лицо ее приобрело серый оттенок.
Лена слегка похлопала её по щекам, — все дорогуша, все.., приятно тебе провести время.
— Наташ, посмотри за ней пожалуйста. Мне для этой Ульки нужно дополнительный инструмент подготовить. На неё никто же не рассчитывал… Свалилась как снег на голову. Не дай бог директор узнает. За это можно и на кол присесть. Е-моё, вот я овца, масло забыла нагреть! — озабоченная Лена убежала на помост.
Тем временем, механический Катин любовник, в сочетании с стимулирующими электрическими разрядами, сумел-таки разбудить её либидо. Дыхание девицы участилось. По телу заструились ручейки пота. Вскоре её бедра начали отвечать за зов плоти. Из Катиного горла вырвался стон, полный мучительной истомы и наслаждения. Мысленно я пожелала Беловой получить напоследок как можно больше приятных ощущений. Не смотря на то, что я в какой-то степени здесь из-за неё, зла я на Катьку не держала.
— Как тут наша девица-красавица? – раздался у меня над ухом голос палача Натальи (и не заметила, как она вошла). Она была одета все в тот же белый халат, однако поверх халата на ней был чёрный кожаный фартук.
— Круто! – восхитилась Полянская (оказывается, она тоже была здесь). Вы просто кудесница Наталья Викторовна! Такую замечательную машину придумали. Сейчас оргазм словит.
Действительно, тело Катьки выгнулось дугой, лицо расплылось в блаженной улыбке.
— Госпожа палач, голубушка, нельзя ли меня напоследок посадить на этот стульчик? — попросила Ульяна.
— Прости, Уль, не могу, — ответила Наталья. — Времени нет. Если бы Шукро заранее позвонил… А мне и так сегодня придётся серьезно объясняться с начальством… Почему у меня образовалось не две покойницы, а целых три.
— Жаль…, вздохнула Ульяна.
— Так барыши, нечего тут глазеть, — скомандовала Наталья. — Марш на помост. Готовьтесь. А эту малолетку я сейчас приведу. Ленка! Ты где там застряла. Иди привязывай приговорённых.
— Спасибо Натальечка Викторовна, — как девчонка запрыгала от радости Ульяна. – Мне так не терпится испытать на себе ваше искусство. Пойдём, Наташ! Я прям возбуждаюсь, когда на помост восхожу. Жалко, что это только один раз.
Энтузиазма Ули я нисколько не разделяла, но поплелась за ней, преодолела три крутые ступеньки и очутилась на лобном месте. Шершавые доски помоста под тонким крепом неприятно холодили босые ноги.
Вблизи орудия казни выглядели особенно угрожающе. Потемневшие от времени толстые брусья креста, местами заляпанные бурыми пятнами, пугали и завораживали одновременно. Я почувствовала, как подгибаются коленки, а в ушах начинают звучать звонкие молоточки.
— Давайте с вас начнём…, ваш крест слева. Ложитесь на спину, руки и ноги вдоль балок, — скомандовала встречающая нас на эшафоте Лена.
Я неловко забралась на своё смертельное ложе. Шершавые доски больно оцарапали ягодицы.
Ленка надела на мои запястья и лодыжки цепи, натянула. Под локти и плечи подложила небольшие деревянные бруски, после чего плотно привязала меня к кресту.
— Это чтобы кости ломать было удобно, — объяснила она. – Узлы не слишком давят?
— Терпимо, — сквозь зубы ответила я.
Мою талию перетянул широкий кожаный ремень. Закончив со связыванием, Лена при помощи специального механизма отрегулировала высоту и наклон креста. Теперь я уже не лежала, а, скорее, висела на нем примерно под углом в сорок пять градусов. С этого места я могла в подробностях наблюдать за тем, что происходит на двух других крестах.
Следующей на очереди была Ульяна. Ей достался правый крест. Улька грациозно улеглась на него, позволила себя привязать.
— Кайфово, — оценила она, когда крест принял вертикальное положение, — обожаю голенькой висеть. — Чувствуешь себя такой открытой, беззащитной, особенно между ног. У меня аж животик сводит.
В то время, как Елена раскладывала нас с Ульяной, палач Наталья отвязала обессиленную Белову от трахательной машины, придерживая за талию, возвела на эшафот. Вдвоём с Леной они разложили девушку на уготованном ей месте в центре. Белова не сопротивлялась своей участи. Может быть потому, что ещё не отошла от серии ярких оргазмов. Когда нагая Катька повисла на кресте, из её лона толчками излилась струйка густой мутной жидкости.
— Совсем другое дело, — заметив это, удовлетворенно констатировала палач Наталья. – Девочка готова.
Она не спеша подошла к моему кресту, ласково потрепала меня по грудям:
— Ну что, дамочки, начнём сисек. Ты у нас, Натали, барышня храбрая. Покажешь пример стойкости?
Моё сердце сделало лишний удар. Конечно, мысленно я готовилась к мучениям, но не думала, что все произойдёт именно сейчас..
— Итак, Наталья Лукоянова, согласно постановлению суда на первом этапе казни твои груди будут подвергнуты пытке раскалёнными щипцами два раза, — процитировала начало моего приговора палач.
Я почувствовала жар, исходящий откуда-то справа и, повернув голову, обнаружила, что помощница Лена оказывается уже успела надеть перчатки и достать из жаровни раскалённые добела щипцы.
— Готова, — спросила палач Наталья?
В горле моментально пересохло. Только сейчас я осознала, что казнь началась и после того, что сейчас произойдёт, тело моё будет непоправимо изувечено. Все, что происходило до этого, казалось мне нелепой, страшной, но все же игрой. Теперь же обратной дороги не будет. Мне вдруг стало очень жалко себя. На глазах выступили слезы. Господи, как трудно сделать первый шаг в вечность.
— Давайте Наташ, рожайте уже, остынут щипцы, опять греть…, — с нотками мольбы в голосе произнесла Лена.
— Мне почему-то стало неудобно её подводить и, крепко зажмурившись, я ответила:
— Да.
Острые зубья впились в мою нежную плоть. Раздалось шипение, и мою правую грудь пронзила невообразимая боль.
Я и не представляла себе, что на свете может быть такая боль.
— Ааааа…, — дикий крик эхом отозвался в полупустом зале. Неужели это я так кричу?
— Ленка, давай вторую, — услышала я сквозь заложившую уши тугую пелену. Вслед за этим такая же невыносимая боль пронзила мою левую грудь. Я поперхнулась криком и некоторое время лежала молча, судорожно глотая воздух.
Прохладная ладонь палача легла на мой лоб:
— Все, деточка, все.., ты молодец.
— Не думала…, что будет…, так больно.., — с трудом прохрипела я.
— Это смертная казнь, Наташ. Тебе и должно быть очень больно. Терпи, скоро все закончится.
Приподняв голову, я обнаружила, что мои чудесные грудки, которыми я гордилась, вздулись и почернели. На них отчетливо проступали следы страшного крокодилового укуса.
Между тем экзекуция продолжалась. Следующей на очереди была Катька.
— Что, юная барышня, боишься? – обратилась к ней палачка. – Сейчас и тебе придется познакомиться с нашим крокодильчиком. Ты, Екатерина Белова, приговорена к однократной пытке щипцами. Выбирай, грудку дорогуша. Левая или правая?
— Правая, палач Наталья, — звонко ответила Катя. – Жги, Лена, не бойся. Я как эта курица теть Наташа орать не буду.
Подобной храбрости от Катерины я не ожидала, и даже немного обиделась за «курицу».
Лена выхватила из жаровни щипцы, выполненные в форме головы крокодила. Страшные зубья сомкнулись на беззащитной девичьей грудке, зашипели остужаясь в теле. В воздухе отчётливо запахло горелой плотью. Захрустели, крошась, Катины зубы, но Белова не издала ни стона.
— Браво, Катюш, — не выдержала Ульяна. – Извини, я о тебе хуже думала.
— Ссспасибо, Уль…, — не разжимая губ, ответила Катерина.
— Я тобой горжусь, — присоединилась к похвале Наталья, ласково погладив Катькино бедро. – По секрету тебе скажу, ты первая, кто не закричал. Я в восхищении. Тебе так слабо, Ульян?
— Без проблем, — ответила та. – Только крокодил — это вообще детский сад. Хочу чего-нибудь посерьёзней.
— Могу предложить только клещи или разрыватель. Есть ещё пектораль. Это железный лифчик такой. Но, греть его долго. Я же не знала, что ты такая гурманка. Экзотику любишь.
— Давай уж разрыватель, что ли, — вздохнула Полянская.
Лена было шагнула к жаровне, но Наталья Викторовна остановила не:
— Я сама, тут рука нужна твёрдая.
Она надела рукавицы, вытащила из жаровни жуткое пыточное приспособление, напоминающее паука.
— Готова, Уль?
— Готова, госпожа палач, — быстро ответила Ульяна.
Страшные зубья проткнули упругую плоть. Над правой грудью Ули поднялось облачко белого пара. Наталья что есть силы рванула орудие пытки на себя, раздирая в клочья ткани и кожу. Бросила ненужный больше разрыватель обратно в жаровню. На месте груди остались лишь обгоревшие лоскуты кожи. Экзекуцию Полянская перенесла молча. Лишь по побелевшему от страданий лицу и струящимся по телу ручейкам пота, видно было, как трудно ей было не закричать.
— Красотка! – воскликнула Наталья. – Побольше бы таких терпеливых клиенток.
— Ерунда, — скривившись, ответила Ульяна. – Я к боли привычная. Меня часто наказывали.
— Вторую сиську будем мучить? – спросила палач. – Это не обязательно. Приговора не было. Ты ж у нас волонтерка.
— Для симметрии неплохо бы, — улыбнулась Ульяна. – Только не обещаю, что не буду орать. Разрыватель – это жесть.
— Давай только попозже, Уль. Его греть теперь полчаса. В качестве компенсации могу предложить прижигание твоих нежных пяточек.
— Ладно, сойдёт.
— Так, минутку внимания девочки, — обратилась к нам палач. — Сейчас вам предстоят более строгие испытания. Ваши щелочки ожидают потрясающие сюрпризы. Для этого необходимо вас раскрыть.
Наши мучительницы отвязали Ульянины ноги от креста, подняли их вверх и привязали к запястьям. Теперь Улькина промежность оказалась полностью открыта нескромным взглядам. Потом ту же процедуру проделали с Катькой и со мною. Глядя на своих подруг по несчастью, я отчетливо представила, как выгляжу со стороны. Да, тот еще паноптикум: раскоряченная голая тетка с выставленной напоказ бритой вагиной. Я почувствовала, как краска стыда заливает мое лицо шею и плечи. Казалось бы, за пять дней в Центре исполнения наказаний к любым унижениям можно привыкнуть, но поза в которой я сейчас пребывала, казалась мне особенно постыдной.
Палач Наталья легонько похлопала меня по сокровенному месту:
— Как там твой дружок? Небось, жалко с ним расставаться? Не бойся, клиторидэктоми́я – моя любимая процедурка. Дамочкам обрезание делаю на раз. Не успеешь ахнуть.
Приговоренная, — торжественно начала она, — по решению суда на втором этапе казни ты будешь подвергнута пытке клитора раскалёнными клещами и навсегда лишишься возможности получать чувственное удовольствие.
От объявленного приговора мне стало совсем жутко.
— Ой, как сейчас орать буду…, — собрав остатки мужества, сказала я. – Заткните ушки, пожалуйста.
Лена, которая взяла на себя роль ассистентки, маленькими щипчиками оттянула кожицу, оголяя бугорок любви.
— Начали, — раскалённые клещи приблизились к моему паху. – Не дергайся Наталья, постарайся себя контролировать. Клац, — тысячи раскалённых иголок одновременно впились в самое нежнейшее моё место. Непредставимая человеческому разуму боль взорвала мир. Тело моё инстинктивно рванулось на свободу, разрывая путы…
Яркий свет софита под потолком давит на глаза. Отвратительный больничный запах нашатыря бьет в ноздри.
— С возвращением Наташ, — помощница палача Лена растирает мне виски остро жгучей мазью. Груди (по крайней мере, то, что от них осталось) горят адским огнём. Тупо болит внизу живота.
— Я что, сознание теряла? – пересохшие губы разлепляются с невероятным трудом.
— Минут десять в отключке была, — голос Лены доносится до меня издалека. – На, выпей.
Осторожно придерживая мою голову, Лена прислоняет к моим губам кружку с холодной, остро пахнущей травами жидкостью. Делаю несколько глотков. Мир вокруг обретает четкие очертания. Все тот же огромный зал. Кресты с распятыми на них голыми женщинами. Сверху строго и неподкупно взирает мученица с фрески.
— Отдохни Наташ, — говорит палач. – Мы пока твоими подругами займемся, а то они уже заскучали.
— Наталья Викторовна, а кто-то мне пяточки обещал прижечь, — заметила со своего ложа Ульяна.
— Лен, займись, я чего-то притомилась…, пойду, водички глотну, — Наталья спустилась с освещенного помоста в темноту.
Елена стянула с Ульяниных ступней модные белые носочки, бросила их в жаровню:
— Извини, подруга, они тебе больше не понадобятся.
Достала из жаровни квадратный стальной прут, закреплённый на деревянной рукоятке, с усилием приложила его к босой подошве. Тело Ульяны рефлекторно дернулось.
— Закончили уже? — спросила Наталья, поднимаясь на помост.
— Минутку Наталья Викторовна, сейчас вторую обработаю, и…
Тут диалог был прерван скрипом открывающейся двери. Из полутьмы возник крупный бородатый мужчина в белом халате. В лице его было что-то неуловимо восточное, монголоидное.
— День добрый, Наталья Викторовна, а я к вам с проверочкой. Наш зам — Юлия Сергеевна, я имею в виду, попросила пройтись, посмотреть как да что, — широко улыбнувшись, сказал он.
— Привет Миш, — непринужденно, как со старым знакомым поздоровалась Наталья. — Чего это Юлия Сергеевна озаботилась? Квартальная премия вроде ещё далеко.
— Да понимаешь, служба безопасности волну гонит. Якобы у нас неучтенные тела всплывают. Статистика искажается и…, ну ты сама понимаешь.
— Ты меня знаешь, Михаил Кожубеевич. У меня всегда все в ажуре. Сколько зашло, столько и… ха-ха, в крематорий отправилось. За мной не заржавеет. Если чего, вещичек подкину для супруги.
— Я тебя, Наталья, конечно, уважаю…, — ответил мужчина, — но, как говорили мои предки на Ямале: сначала оленя считать, потом водка в юрта пить. — Так кто у нас сейчас сейчас на исполнении, — Михаил достал из кармана халата сложенный в четверо листочек. – Наталья Лукоянова, управляющий менеджер, тридцать восемь лет. Осуждена к колесованию первой степени строгости. Ого! Видать сильно согрешила. Екатерина Белова, старший продавец-товаровед, восемнадцать лет. Осуждена к колесованию второй степени. Но, простите, любезная Наталья Викторовна, я невооруженным взглядом наблюдаю здесь трёх приговорённых. Потрудитесь объяснить.
— А чего тут объяснять, — отозвалась со своего места правдолюбка Катя. – Вон та тетка слева от меня по звонку прошла. Коррупция у вас тут процветает.
— Миш, ну бес попутал, — призналась Наталья, бросив на Катю испепеляющий взгляд, не суливший последней ничего хорошего. – Шукро за неё разговаривал. Видать дама непростая.
— Меня твои криминальные связи не интересуют, — строго сказал Михаил. — Значит так, неустановленную гражданку с креста снять и бросить в камеру до выяснения обстоятельств. Служба безопасности её отдельно допросит. С пристрастием. И пойдём ка Наташа акт составим.
— Да как я её сниму. Она уже почти на том свете.
— Ничего не знаю, — отрезал Михаил.
— Подождите Михаил…, как вас там…, — спокойно сказала Ульяна.
— Кожубеевич, — буркнул Михаил.
— Михаил Кожубеевич, сейчас вы делаете очень большую ошибку. Если этот неприятный инцидент дойдёт до Шукро, а он обязательно дойдёт, Наталья Викторовна вам сейчас объяснит почему, то от вашей богадельни даже вывески не останется. И не думайте, что ваши мелкие шалости окажутся безнаказанными. Желаете рискнуть? А может, хотите поговорить с господином Шукро? Это запросто. Наталья Викторовна, принесите телефон, пожалуйста.
— Михаил на секунду растерялся…
— Ты мне угрожаешь…? Наталья, что все это значит?
— Палачка подошла к Михаилу и что горячо зашептала ему на ухо.
Лицо Михаила приобрело озадаченное выражение.
— Ну вы все даёте, — от души выругался он. – Я…, ты в какое положение меня ставишь? А если узнают. Меня же…, на вертел посадят.
— Брось Миш, расслабься, — усмехнулась Наталья. – Если что, все сядем. Никто ничего не узнает. Елена – кремень, не проболтается. А девочки уже никому ничего не скажут. Им скоро с ангелами предстоит беседовать. Успокоиться тебе надо, стресс снять. О, придумала, хочешь кого-нибудь из этих трахни! Оно от переживаний хороший секс – то, что надо.
— Секс, говоришь, — оживился Михаил, внимательно разглядывая наши подвешенные тушки. – Знаешь, ты права, рутина последнее время. И нервы. Жена — стерва, запилила. Все ей денег мало приносишь. Давай-ка я вот эту молоденькую оттрахаю. Девка бойкая. Страсть как люблю горячих.
— Эй, а меня кто-нибудь спросил! – возмутилась Катя. – Мне и так всю дырку раздолбали. Я больше не хочу. Мужчина, я буду жаловаться. Не вздумайте… Пожалуйста…, не надо…
Не обращая ни малейшего внимания на Катины вопли Михаил поднялся к нам, расстегнул халат, спустил брюки и трусы. Его восставшее мужское достоинство привело нас в восторг.
— Сантиметров восемнадцать не меньше, — прокомментировала Уля. – У меня глаз намётан.
Катины прелести оказались немного выше, чем необходимо, и Наталья принесла Михаилу небольшую скамеечку. Встав на неё, Михаил с ходу вошёл в Катю, вызвав у последней поток отборных ругательств.
Мы с Ульяной удовлетворенно хрюкнули.
— Может ей ротик заткнуть, — предложила я. – Я и не знала, что Катька столько нецензурных слов знает.
— Не надо, — не отвлекаясь от процесса, ответил Михаил. – Так даже интереснее.
Придерживая Катю за бедра, Михаил стал энергично двигаться. Похоже, что его усилия не прошли даром, теперь ругательства перемежались с криками наслаждения.
— Вот ведь маленькая шлюшка, — простонала Уля. – Я, красивая, умная, свободная женщина, прикладывала массу усилий, чтобы нравиться мужикам, получать от них хоть какой-нибудь секс. А этой чертовке все обламывается само собой.
— Да, Катька такая, — с некоторой долей гордости за свою юную подружку ответила я. – Если получится, расскажу.
Акт нарушения Катькиной половой неприкосновенности подошёл к своей кульминации. Михаил Кожубеевич грозно рыкнул, и кончил прямо в Катю. Испачканный в сперме и женских выделениях член он вытер о её промежность.
— Мужчина…, Михаил…, — томным голосом окликнула его Ульяна. – А вы не могли бы меня вот точно так же отиметь? Ну что вам стоит. Последний секс. Одной сиськи у меня уже, к сожалению нет, но внизу я ведь ещё привлекательна, правда?
Михаил внимательно осмотрел Ульяну с головы до пяток. Взгляд его задержался на её соблазнительных бёдрах и бесстыдно выставленном напоказ интимном месте.
— Как тебя зовут, красавица? – спросил он.
— Ульяна.
— Как по мне Ульян, такую женщину, да под лом палача – это вообще кощунство. За что Шукро с тобой так?
— Некоторых вещей лучше не знать, Михаил Кожубеевич. Спокойней спать будете. Пусть моя маленькая тайна умрет вместе со мной. Так вы поможете мне?
— Я, конечно, уже, не тот, что был лет двадцать назад, — признался Михаил. – Но на такую роскошную женщину сил, думаю, хватит…
По просьбе Ульяны Лена отвязала её ноги от креста и Ульяна сразу же закинула их на плечи Михаилу. Судя по сладостным стонам, и крикам, удовольствие она получила сполна.
Я молча завидовала Ульке. Заниматься сексом с вырванным клитором может разве что самая отчаянная мазохистка, каковой я не являюсь.
Ульяна, расслабленно болтающая ножками после яркого оргазма, перехватила мой голодный взгляд, и, кажется, прочитала мои мысли:
— Извини Наташенька, так получилось…. Эврика! А как насчёт минета?
— Не знаю, — смущенно произнесла я.
Дело в том, что минет я делала всего два раза в жизни и особого удовольствия от этого не испытала.
— Да брось Наташ, ничего унизительного в этом нет, — успокоила меня Уля. – Хочешь, мы отвернемся.
— Давай теть Наташ, покажи класс, — подзадорила меня Катька.
— Вы же не откажете Наташе в такой маленькой любезности? – спросила у Михаила Уля.
— Ох, девки, притомили вы меня, — вздохнул Михаил. – Но, по справедливости отказывать несчастной женщине нельзя.
Лена опустила меня почти горизонтально, освободила ноги от пут. Пока Михаил пристраивал своё хозяйство к моему ротику, присутствующие деликатно отвернулись, но украдкой все-таки смотрели.
— Да что вы как девственницы в борделе, — не выдержала я. – Смотрите все, как тетка Наталья позорится — в рот берет.
Стыд пропал, невероятно, но где-то внутри моего искалеченного тела рождалось возбуждение. «Пусть пялятся, мне фиолетово», — думала я, энергично работая губами и языком. По мере того, как, подчиняясь моим усилиям, напрягалась мужская плоть, внизу живота рождалось необычное тёплое ощущение. На несколько секунд я забыла о боли, терзавшей грудь и изуродованное влагалище. Томимое любовной мукой тело выгнулось дугой. Закружилась голова, как будто я снова, как в детстве, летела вниз с качелей. Мощный всплеск эмоций сделал мир вокруг невероятно ярким и реалистичным. Мы с Михаилом кончили почти одновременно.
— А ты теть Наташ, оказывается, и без клитора кончаешь, — ехидно заметила подвешенная Катя. – А ещё меня в шлюховатости обвиняла.
— С тобой, детка, мы отдельно поговорим, — приструнила её Наталья.
— Ладно, дамы, пора мне, — сказал Михаил, убирая свои причиндалы в штаны и застегивая ширинку. — Юлия Владимировна меня уже, видать, потеряла… А у меня, ко всему прочему, на сегодня ещё два исполнения.
— Спасибо тебе Уль.., я, получается, твоя должница, — произнесла палач Наталья, когда Михаил покинул зал. – Если бы не ты, я бы сейчас в подвале на дыбе висела. Причём, без трусов. Мишка — гнида редкостная.
— Да пустяки, — отмахнулась Ульяна. – Я бы, кстати, на дыбе с удовольствием повисела.
— А тебе, маленькая вшивая стерва, я сейчас устрою максимально жесткий секс с вагинальной грушей, — сказала Наталья, обращаясь к притихшей Катерине. – Кто тебя просил свой поганый ротик открывать, а? Лен давай самую большую. Для взрослых грешниц. Покажи ей.
Лена взяла с маленького столика, стоявшего в углу помоста странное металлическое приспособление, действительно отдаленно напоминающее грушу, и продемонстрировала её Кате.
Устройство состояло из четырёх лепестков, соединённых при помощи винта. Поворачивая винт, можно было раскрывать и закрывать лепестки.
— Понравилась игрушка? — спросила Наталья, забирая орудие пытки из Лениных рук. Винтажная штучка, да? Ей лет триста. Были же раньше умельцы. Представляешь, во скольких дырочках она успела побывать? Ничего личного, дорогуша, но по правилам я должна полностью раскрыть этот бутончик внутри твоего интимного места. И сейчас я это сделаю без угрызений совести и с огромным удовольствием.
— Простите, палач Наталья, я не хотела вас сдавать, просто случайно вырвалось, — пробормотала испуганная Катя.
— Случайно? – задумчиво произнесла Наталья. — Нет, подруга, случайно в жизни ничего не происходит. Все закономерно. Леночка, закрой ей рот. Ненавижу визги истеричек.
— Нет…, пожалуйста…, убейте меня сейчас…, не мучайте…, — завопила Катерина.
Лена попыталась вставить ей в рот кляп, состоявший из гладко оструганной деревянной палочки с кольцами на концах, сквозь которые была продета веревка, но Катька плотно сжала челюсти. Тогда Лена двумя пальцами зажала ей нос. Белова отчаянно сопротивлялась, пыталась вертеть головой, однако через пару минут вынуждена была сдаться. При помощи веревки помощница палача плотно зафиксировала кляп между зубами девушки. Теперь Катя могла только мычать.
Наталья, наслаждаясь Катькиным испугом, прислонила грушу ко входу в ее пещерку, и со всей решительностью начала запихивать жуткое пыточное приспособление внутрь. Катя инстинктивно сжимала бедра, сопротивляясь чужеродному предмету, раздиравшему её нежные половые губки.
— Ленка! Дай малый пинцет, — приказала разозлённая сопротивлением Наталья. – Ты у меня как шелковая будешь…
При помощи пинцета Наталья захватила Катин клитор и начала зверски выкручивать. Белова, что есть силы, замычала сквозь кляп.
— Расслабься, идиотка, тебе же легче будет. Ты ничего не изменишь.
Катя прекратила неравную борьбу, и груша проскользнула в её лоно. Наталья повернула винт на три оборота. Острые края лепестков впились Кате в шейку матки. Девушка захрипела.
— А…, понравилось по-взрослому! Это тебе не на хрен садиться. Пойдём Лен, «Машку» принесём, давно хотела в её действии попробовать.
— Так ведь она ещё недоработана, Наталья Викторовна, — осторожно возразила Елена. – Багов полно, и трассировку ещё не прошла. Если сломается, отдел автоматизации с меня зарплату за полгода взыщет. А то и вредительство припишут.
— Какая же ты нудная, Ленка! По-этому твой от тебя и ушёл. Да эти очкастые дурики нам «спасибо» должны сказать. Им видите ли воспитание не позволяет проводить полевые эксперименты. Юные техники, блин.
Идея с «Машкой» была Лене явно не по душе, но перечить палачу она не осмелилась. Вдвоём с Натальей они прикатили рамную тележку на колесиках, которая при ближайшем рассмотрении оказалась очередной facking machine. Отличие состояло в том, что роль «любовника» в ней выполняла антикварная груша. Наталья при помощи муфты присоединила торчащий из Катиного влагалища винт к «Машке». Лена зафиксировала тележку на специальных анкерных болтах в полу, включила прибор в розетку, склонилась над панелью управления:
— Какой режим задавать, Наталья Викторовна? Я в технике как обезьяна с гранатой. Тут все по-английски: «сайлент», «медиум», «фаст». Потом тут ещё отдельно «лоу» и «хай». Космополиты гребаные. По-нашему не могли написать.
— А хрен её знает. Включай «медиум» и «хай», потом разберёмся.
Лена нажала кнопки, раздалось негромкое жужжание и «Машка» ожила. Бездушное орудие пытки начало насиловать Катю.
— После каждой десятой фрикции груша будет раскрываться на пять градусов, пока не достигнет максимального предела, — объяснила принцип действия прибора Наталья. – А потом будет извлечена из тела. Высокие, блин, технологии. Лен, ты бы тазик под неё подставила. Потом убирать задолбаешься.
— Спасибо, Наталья Викторовна, что напомнили, — Лена скрылась в темноте, а через некоторое время появилась, неся в руках большой алюминиевый таз в котором хозяйки раньше стирали белье.
— Ближе подставляй, — посоветовала Наталья.
— Не учите ученую, — огрызнулась Лена. — Не первый год в помощницах. В аккурат будет.
— Как хочешь, — равнодушно ответила Наталья. – Прибираться потом все равно тебе.
Между тем, «Машка» на некоторое время замерла будто в раздумье, а потом винт начал вращаться, раздвигая лепестки. Катерина с животным ужасом в глазах смотрела на эти манипуляции. Груша снова начала двигаться внутри Катькиного тела. Теперь её движения сопровождались странным хлюпающим звуком. Когда груша полностью входила в Катино влагалище, над выбритым девичьим лобком отчетливо появлялся бугорок, создаваемый чудовищным давлением лепестка. Белова визжала сквозь кляп и мотала головой.
Наталья посмотрела на часы, — так, «Машка» порвёт ее на британский флаг не раньше, чем через десять минут… Давайте-ка девки, ускоримся. Все сегодня на перекосяк. У меня через полчаса уже новое исполнение. Сейчас, Наташ, прогреем тебя изнутри, а потом уже и косточки можно ломать. А ты Уль, проси чего хочешь. Только по быстрому. Хочешь паяльник в дырочу?
— Замечательно, палач Наталья, — отозвалась Улька. – Вы просто воплощаете в жизнь самые смелые мои фантазии.
-Лен, у нас паяльник работает?
— Три дня назад, вроде работал.
— Ну, так поставь его барышне.
— У нас и так «Машка» включена. А ещё жаровня. Автомат может выбить.
— Лен, дорогая, делай, что говорю, — взмолилась палач. — Пусть лучше вся сеть тут сгорит к чертовой матери, чем я на следующую казнь опоздаю.
— Елена тяжело вздохнула и пошла за паяльником.
— Так Наташ, по приговору суда твоё интимное место должно быть подвергнуто пытке кипящим маслом, дабы ты не смогла иметь потомство, — скороговоркой произнесла Наталья.
— Дебилы, бл…дь, — взорвалась я. – Что судья, что прокурор, что следователи. Хоть бы заглянули в мою медицинскую карточку. Я родить и так не могу. У меня загиб матки.
— Прости, так в приговоре написано, — смущенно опустила глаза долу Наталья. – Сейчас быстро вороночку тебе поставим и все. Ленка, ну что ты там возишься.
— Уф.., еле нашла, — Лена поднялась на помост, держа в руках старинный паяльник с большой деревянной ручкой и очень толстым тупым жалом.
— Уль, тебе как – поглубже, чтоб до матки, или ближе к входу? – спросила она у Ульяны.
— Поглубже, — ответила та.
Лена привязала Улины ноги к кресту, раздвинула нижние губки и осторожно засунула паяльник в её пещерку по самую рукоять. Включила вилку в розетку.
— Ну, как? — с надеждой спросила она, — работает.
— Пока не чувствую, — огорчила её Ульяна. – А, нет…, ой…, кажется, работает. Ай…, точно работает.
— Елена…, мать твою, ты масло для Наташи приготовила? – спросила Наталья.
— Да, гражданка палач.
-Тащи сюда воронку.
Чуткие Натальины руки вводят в моё влагалище холодную металлическую трубку.
— Масло хорошо прогрела?
— Конечно.
— А что оно у тебя не булькает?
— А вы пальчиком попробуйте.
— Шутишь, да? Я тебе…, ха-ха, в лифчик его сейчас налью. Давай, наклоняй.
Огненный шар взорвался у меня внутри. После перенесённых страданий мне казалось, что ничего страшней уже не будет. Но в этот раз было вообще запредельно. Запах горелого мяса ударил в ноздри, вызвав приступ тошноты. Мир вокруг меня завертелся с невероятной скоростью, и я полетела в блаженную темноту…
— Она застряла… Там. Сломалась. Блииин… Что теперь делать? – В Ленкином голосе звучало глубокое отчаяние. — Я же вам говорила.
— Нахрена ты на «хай» поставила, не видишь, девка – малолетка совсем, дырка узкая.
— Так вы сами сказали, Наталья Викторовна.
— А у тебя мозгов, что ли нет. Ладно, не переживай, достанем. Посмотри, пока, что с этой.
Возвращаться из ничто мне совсем не хотелось. Тело немедленно начала разламывать нестерпимая боль.
— Наташенька… Наталья Сергеевна, — Лена бьет меня по щекам. – Вы живы? Не умирайте, пожалуйста. Мы же ещё не закончили.
С большим трудом мне удалось открыть один глаз.
— Сейчас отварчику глотнёте и вам будет гораздо лучше, — захлопотала вокруг меня повеселевшая помощница палача.
Лена растерла мне низ живота губкой, смоченной в уксусе, влила в рот несколько ложек отвара, от которого сердце мое забилось чаще.
— Я масло-то чуть остудила, — шепнула она, наклоняясь к моему лицу, чтобы растереть виски. – Наталье Викторне лишь бы все по правилам. У неё половина до окончания казни не доживают.
— Спасибо, Лен.
— Ерунда. Держитесь Наталья, осталось совсем чуть-чуть.
Когда я, стараниями Елены, пришла в себя, и смогла оценить обстановку, моему взгляду открылась следующая картина. Ульяна, полуприкрыв глаза, по-прежнему висела на своём кресте. Паяльника в её влагалище уже не было. Катька, судя по всему, была без сознания, голова ее бессильно свисала между перекладин креста. Из Катиного лона наполовину торчала раскрытая груша, присоединенная к «Машке». И Катя и «Машка» не подавали ни малейших признаков жизни.
— Тяжелый случай, «Машка» застряла в Катьке, прямо сюр какой-то, — философски заметила Ульяна. – Стесняюсь спросить. А почему вы ее зовёте «Машкой»?
— Это наши вундеркинды её так прозвали, — охотно объяснила Лена. – Механизм шатунный, автоматизированный – МША. Машка. МША 2.0, если уж быть точной. С первой версией у них что-то пошло не так. Скорее всего, выделенные на неё средства беспощадно пропили.
— Да, логично… И что же мы будем делать?
— Голыми бегать, — с досады срифмовала Наталья. – Доставать её надо.
Наталья отсоединила грушу от «Машки», вручную закрыла лепестки, и с трудом вынула грушу из растерзанной Катиной дырочки.
— Кровищи-то, Лен, срочно прижигай.
Лена вытащила из жаровни самый толстый прут диаметром, наверное, сантиметров пять, и засунула его в разорванное Катино лоно. Раздалось громкое шипение. Положив прут обратно в жаровню, она полила изувеченное место какой-то неприятно пахнущей зеленой жидкостью из флакона.
— Кажись девка того…, отмучилась, — заметила она.
— Похоже…, — мрачно согласилась Наталья. — Все-таки попробуй её в чувство привести.
— Да куда там, вон как «Машка» с ней поработала. Внутренности видно.
Лена для порядка поколдовала над безжизненным Катиным телом, потом виновато посмотрела на Наталью. Мол, сделала все, что могла.
На несколько секунд в зале казней воцарилась тишина.
— Все-таки счастливая Катька, — сказала я. – Жила легко и с жизнью рассталась легко. Относительно, конечно…
— Колесовать её все равно придётся, так требует регламент, — словно оправдываясь, и ни к кому конкретно не обращаясь, сказала Наталья.
Она опустила Катин крест почти горизонтально, взяла со стола квадратный металлический ломик, длиной около метра. Замахнувшись, нанесла тщательно выверенный удар по Катиной голени. Раздался зловещий треск ломающейся кости. Палачка перебила Кате ноги ниже колен и руки выше локтей, затем — руки ниже локтей и ноги выше колен.
— Здорово у вас получается, палач Наталья, — заметила Ульяна. – Не зря мне вас рекомендовали.
— Косточки у женщин тонкие, — объяснила польщенная Наталья. — Если обломки проткнут кожу, то преступница быстро умрет от кровопотери. Удар должен быть очень точно рассчитан. Причём, конечности – это ещё не самая ювелирная работа. Сложнее всего ломать кости таза и ребра, не повреждая при этом внутренние органы.
— Смотри, — удар лома пришёлся на Катино бедро. – Видишь, косточки остались под кожей. Теперь второе, лобковая кость, ребра, ключицы, — орудие казни методично опускалось на бездыханное тело девушки.
В завершении процедуры Наталья нанесла сильный удар по Катиному животу.
— Это если нужно, чтобы злодейка поскорее богу душу отдала.
— Браво госпожа палач! — восхитилась Уля.
— Уф…, аж пот прошиб, — тяжело дыша сказала Наталья. Старею… Тяжеловато стало. Давай Ленка её на колесо.
— Госпожа палач, а можно Катьку не в центр, — попросила я Наталью. — Я бы хотела рядом с Ульяной полежать.
— Совершенно согласна, — заявила Уля. – Ты, Наташ, просто читаешь мои мысли.
— Без вопросов, девочки, — Наталья и Лена отвязали Катерину от креста, небрежно бросили ее лицом вверх на крайнее правое колесо. Изломанные Катькины руки и ноги пропустили сквозь спицы и привязали веревками так, что её пятки оказались на уровне затылка.
Наталья отошла на некоторое расстояние, оценивая проделанную работу.
— Любо-дорого посмотреть, — удовлетворенно произнесла она. – Ну, что птички мои. Вам тоже пора на жердочку. Будете меж собой чирикать. Кто первая? Уль, ты?
— Можно меня первую? — внезапно для самой себя произнесла я.
Удивительно, но сейчас, когда казнь должна была свершиться (все остальное было по сути прелюдией к ней), я не испытывала больше ни страха, ни жалости к себе. Глядя на Катьку, превращенную волей палача в какое-то сюрреалистическое подобие произведения искусства, мне вдруг дико захотелось стать такой же, как она. Также как она лежать полностью обнаженной с бессовестно раздвинутыми ногами. При этой мысли, снова, как во время моего последнего любовного приключения с Михаилом, внутри живота родилось тепло. И когда лом палача начал равнодушно и безжалостно дробить мои кости, дикая боль в сочетании с пожирающим тело желанием выгибали моё тело, заставляли корчиться как в агонии (а может, это и была агония)…
Затем палач Наталья занялась Ульяной. В процессе казни Полянская ни разу не вскрикнула, только глухо стонала и скрипела зубами.
После экзекуции нас с Ульяной осторожно перенесли на колеса, связали в той же позе, что и Катю.
— Все, девочки, наслаждайтесь, — произнесла палач Наталья, похлопав Улю по перебитому бедру, так что та не смогла удержаться от стона. — Теперь вы выглядите так…, ха-ха…, как и должны выглядеть. Как шлюхи. Хоть бы спасибо сказали за труды.
— Спасибо, — с трудом отозвались мы.
— Пока шалавы, больше не увидимся. Лен, не забудь свет выключить, и аппаратуру, — Наталья спустилась с помоста, хлопнула дверь.
— Простите, барышни, мне тоже по делам нужно, — Лена заторопилась вслед за Натальей. Её каблучки звонко зацокали по бетонному полу.
— Я к вам через полчасика забегу, — пообещала она. – Водички принесу. Свет я, если что полностью выключать не буду. Только софиты вырублю. Щелкнул выключатель и зал казней погрузился в полумрак. По-прежнему горели только тусклые красноватые лампы под потолком.
Я лежала в центре, между Ульяной и Катькой в бесстыдно-развратной позе. Впрочем, сейчас особого кайфа от этого я не испытывала. Каждый вздох отдавался болью в сломанных рёбрах. Через некоторое время я сумела приспособиться к своему новому положению. Если дышать реже и неглубоко, то боль вполне терпима.
— Наташ, ты как там? – осторожно позвала меня Ульяна.
— Хреново, на редкость, — забыв о рёбрах, вздохнула я, и тут же вскрикнула от боли.
— Мне тоже, — призналась она. – Пить очень хочется.
Некоторое время мы молчали. Потом, Улька, вдруг, тихонько рассмеялась.
-Ты чего?
— Да так, представила на секунду, как глупо мы выглядим со стороны. Три бабешки нагишом и раздолбанными дырками.
— Ага, особенно Катька, — согласилась я. – Дырку ей капитально расширили. Теперь литровая банка без проблем проходит.
Тут мы обе не выдержали и засмеялись.
— Так и не оценила, бедняжка, своего счастья, — заметила Уля. — Палач Наталья все-таки мастерица. Я — как кисель, ни одной косточки целой нет, а все жизненно важные органы не повреждены. Теперь нам с тобой тут часов десять точно зависать.
— А, знаешь, и к лучшему. Наговоримся всласть. Чего ещё нам – женщинам надо. Слушай Ульян, а где ты такую модную юбку достала?
— Понравилась?
-Угу… Заценила. Вроде и строгая, но сексуальная. Хоть на свидание, хоть на казнь.
-В «Ледяной королеве».
— Ух, ты! Я в таких дорогих магазинах почти не бывала. Однажды только не выдержала – купила комплект – кружевная сорочка, полупрозрачная такая, соблазнительная, и трусики. Прикинь, этот комплект мне в половину зарплаты обошелся. Так-то мы с Катькой все больше по распродажам шлялись.
— Я тоже бедная была, — вздохнула Ульяна. – Но упёртая. Все денег не хватало. Богатого мужика хотела. Вот через мужика на смертную казнь и нарвалась.
— Расскажешь, что у тебя было с этим…, как его…, Шур…, Шукро?
— Хорошо. Только если расскажешь, за что ты здесь. Идёт? Ты первая.
— Идёт. Ты, Ульян, будешь смеяться, но я здесь тоже из-за мужика. Только не своего. Своего-то я давно выгнала. А из-за Катькиного.
Я пересказала Ульяне историю наших злоключений начиная с «бутлегерского треста» и заканчивая пыточной камерой.
— В общем-то меня колесовали заслуженно, — подвела я итог своей никчемной жизни. – И знаешь, Уль. Я не тоскую по тому миру, который оставляю. Что я там хорошего видела? Придирки. Трах с Артуром. Унижения. Хамство клиентов. Гори оно все огнём… Я – существо даже не второго, а третьего сорта. Ниже – только рабыни.
Улька внимательно слушала мою сбивчивую исповедь, а потом долго молчала.
— Ты чего задумалась, Ульян? – спросила я. Про Шукро передумала рассказывать? Да бог с ним. Давай о чем-нибудь другом поговорим.
— Нет, коли обещала – расскажу, — твёрдо ответила Полянская. — Ты мне исповедалась, я тебе тоже должна. Когда, как не сейчас, в грехах покаяться. Просто думаю, как у нас с тобой все похоже. При том, что мы с тобой из совершенно разной социальной среды. Только ты продавалась за еду, я продавалась за ужины в ресторанах и возможность покупать дорогие шмотки. Но, мы с тобой обе в душе шлюхи, верно палач Наталья сказала. Именно по-этому нас раздели донага и бросили на эти колеса. Шлюха должна быть голой! В детстве мне мама внушала, что главное не работа, не карьера, а удачно выйти замуж. Я решила стать образцовой содержанкой: пела, плясала, изучала языки иностранные. К своей мечте я шла долго и целеустремленно. Знаешь, сколько унижений и разочарований меня ожидало. Богатые, щедрые, и неженатые миллиардеры бывают ведь только в сказках. Однажды мне полгода пришлось быть рабыней. Меня наказывали почти каждый день. До сих пор вспоминать тошно. Еле сбежала. Потом встретила Шукро – он топ-менеджер одной из крупнейших энергетических корпораций. Казалось бы вот оно – счастье. Но за все нужно платить. Шукро предложил мне стать номинальной владелицей одной из подконтрольных ему структур. Я подозревала, что дело нечисто, но не посмела отказать. Он бы меня выгнал. Через несколько лет по этой фирме всплыли очень нехорошие дела — взятки, откаты. Шукро предложил мне взять вину на себя, обещал, что меня приговорят к каторге, откуда он меня потом выкупит. Я согласилась. Когда суд приговорил меня за коррупцию к виселице, я сначала чуть не рехнулась. А потом поняла, что это жизнь так отомстила мне. Я устроила Шукро скандал. Потребовала для себя самой мучительной казни. Умирать – так с музыкой. Да и, по правде говоря, я не такая уж невинная овечка. Я это все заслужила. Шукро обещал помочь, но ничего не сделал. Тогда пришлось взять дело в свои руки. Жаль только в пыточной побывать не удалось. Ну, ничего, когда этот козел посмотрит на то, что со мной здесь делали, ему точно понравится. Он меня никогда не забудет. Я же это для него: и сиськи и трах, и паяльник в дырочке. Представь, как это мужиков возбуждает.
— Ничего не понимаю, — на минутку я даже забыла о боли. – Ты хочешь сказать…
— Да, Наташ, — вздохнула Уля. — Тебе это не очень понравится, но все снято на камеру. Думаешь, для чего тут такие яркие софиты. Шукро из всего умеет извлекать деньги. Это богоугодное заведение приносит ему неплохой доход. Видеозаписи с настоящими пытками и казнями пользуются спросом у высокопоставленных извращенцев. В деле помимо палача Натальи ещё несколько человек. В том числе и директор Центра Правосудия. Михаил Кожубеевич, который нас с тобой трахал, тоже был в курсе. То есть отчасти. Он, во-первых, не знал, что это коммерческий проект Шукро. А во-вторых, того, что видеозаписи продаются не только у нас, но и за бугром. Шукро вывел эксклюзивный товар на международный рынок. Теперь понимаешь, почему Кожубеич сразу притих. Одно дело, мелкие шалости с камерами. За это ему грозит увольнение. Ну, максимум, пару лет каторги. А когда вопрос приобретает международный характер, тут уж по-любому вертел в задницу. Как-то так…Ты сильно расстроилась Наташ? Прости…, может быть, не стоило рассказывать…
— Забей, Уль. Ты правильно поступила… У меня до сих пор в голове не укладывается. Значит, казнь получилась в некотором роде публичной. Нас использовали в роли одноразовых порноактрис в жанре садо-мазо. Господи…, представляю, что там за шедевр получился. Теперь на нас толпа мужиков дрочить будет. Да пофиг… Хочешь, анекдот расскажу?
— Хочу, ответила, — Ульяна.
— Значит так, прибывает к вратам рая новопреставленная молодая девушка. Смущенно просит разрешения войти. Святой Петр спрашивает ее:
— А вы девственница?
— Конечно, — отвечает девушка, покраснев.
Святой Петр засомневался, позвал ангела-экзаменатора, который предложил девушке раздеться и лечь на соседнее облачко. После осмотра ангел, слегка смущенный, говорит, что у девушки семь крошечных отверстий в девственной плеве.
— Да это пустяки, не так уж важно, — решил святой Петр, — она может войти.
Девушка проходит в райские ворота. За ними стол, где регистрируют новеньких.
— Кто ты, дитя моё? — спрашивает ангел, сидящий за столом. А та скромно так отвечает:
— Белоснежка…
— Класс! – зашлась смешком Улька и тут же закашлялась.
— Блин, сколько приговоров исполняла, а таких веселых клиенток ещё не видела, — удивилась вошедшая Елена. – Все стонут, рыдают, и просят их поскорее на тот свет отправить. А вы тут ржете, как лошади. Не понимаю…
ЭПИЛОГ
Наталья тихо угасла ночью, после пятнадцати часов пребывания на колесе, отказавшись от положенной ей смертельной инъекции. Ульяна дожила до восьми утра. Тела Кати, Натальи, и Ульяны были сожжены в крематории. Спустя год история с продажей «запретного видео» стала известна компетентным органам. Палача Наталью, Михаила, и ещё пятерых причастных после жестоких мучений в подвале казнили на колу. Помощницу палача Елену в течение двух недель подвергали самым изощренным пыткам, однако девушка упорно молчала. Поскольку доказать её причастность к съемкам не удалось, Елену выпустили из застенка. Она уволилась из Центра исполнения наказаний, переехала в столицу и вскоре сдала профессиональный экзамен на исполнителя.
От: Welt <Avgur007@yandex.ru>
