Предисловие.
Вот уж не думал, что возьмусь писать историю того, как я стал… хех, страшно подумать – детским порнографом! А вот, однако же, взялся. Всё-таки опыт – такая штука, которую надо передавать, грешно в себе прятать, вот и решил написать эдакий самоучитель для молодых начинающих фотографов, да заодно рассказать, как приходят в этот бизнес, как деньги зарабатывают. Понятно, что этому в институте не научат, детская порнография – тема запретная, за это вроде даже сажают в тюрьму. Но я, как видите, тюрьмы пока избежал, чего всем и желаю.
Таких, как я, порнографов, часто представляют эдакими лысоватыми дядечками с потными ладошками, которые масляными глазками поглядывают на маленьких девочек и норовят ухватить их за попку. Это не совсем так. Точнее, совсем не так. Мы – такие же художники, как, скажем, фотопейзажисты или рекламные фотографы, просто фотографируем не пейзажи, а девочек. И выглядим мы обыкновенно, и работаем не для того, чтобы удовлетворить свою похоть, а для того, чтобы кормить свои семьи. Тот, кто приходит в этот бизнес из-за нездоровой тяги к девочкам, долго здесь не работает. Чаще всего он попадает в тюрьму, потому что в один прекрасный день его модель возвращается домой в слезах и пропитанных кровью трусиках, или он начинает клеить девочек на улице, или начинает гнать откровенную халтуру из-за того, что слюна видоискатель заливает. С такими мой работодатель, Димка, расстается мгновенно. Может заодно и по шее навешать. А я уже пятый год с ним работаю, и ни разу нареканий не было. Мы – профессионалы. Наша цель – искусство. И пока есть люди, готовые за него платить, мы будем работать. Кто платит за нашу работу и зачем, я потом расскажу. А сейчас о том, как я получил эту работу и кто меня в неё втянул.
Первый шаг.
Начнём с того, что вообще-то я не фотограф, а инженер-строитель. Проектировал в рабочее время системы отопления для коттеджей. Фотография всегда была моим хобби, моим единственным увлечением и моей страстью. Тем, кто понимает, скажу, что у меня – фотолюбителя, ещё в советские времена был «Третий Никон» – фотоаппарат, который не каждый профи мог себе позволить. А разной аппаратуры в доме было не меньше, чем в хорошем фотоателье. Дошло до того, что жена, устав запинаться об кучи фотопринадлежностей, договорилась со своей мамой – директором школы, что мне отведут небольшую комнатку под фотолабораторию. За это я обязался создать и дважды в неделю вести школьный фотокружок. Это и был мой первый шаг в порнобизнес. И этот шаг я сделал под влиянием своей жены… забавно, не правда ли?
Если вы думаете, что, дорвавшись до школы, я начал раздевать перед объективом школьниц, вы ошибаетесь. У меня этого и в мыслях не было. Честно говоря, и кружок-то я поначалу вёл спустя рукава, но, когда через полгода мои ученики стали брать призы на районных, городских и областных фотовыставках, увлекся по-настоящему и целыми вечерами, а часто по субботам и воскресеньям, пропадал в школе. Так прошло тринадцать лет. Уже и директор в школе сменился, и советская власть закончилась, а мой фотокружок всё продолжал обрастать призами и почетными грамотами.
В августе 98-го я потерял работу. Коттеджи новым русским стали не нужны, строительство замерло, фирма, где я работал, лопнула. Новый директор школы, добрый человек, предложил мне полторы ставки учителя труда плюс фотокружок, за который мне, через тринадцать лет, наконец-то, стали платить деньги. Став учителем, я поменял комнатку фотокружка на шикарную студию в школьном пристрое, где находились кабинеты труда. Оборудования было полно, плюс много чего притащили родители школьников, потерявшие интерес к Зенитам, Киевам и домашней фотопечати. Так что «собственное настоящее школьное фотоателье» стало гордостью школы и сниматься у моих учеников не считали зазорным даже чиновники районо.
Вообще, принято считать, что мы, порнодельцы, втягиваем невинных детей в разврат, растлеваем, совращаем, насилуем. Да чёрта с два! Это дети меня совратили, вовлекли и даже однажды практически изнасиловали. История началась с того, что четырнадцатилетний Миша Краев, мой ученик, весьма посредственный фотограф, подававший мало надежд, как-то раз после занятий подошел ко мне с черным пакетом и сказал…
– Иван Михалыч, я тут дома одну серию отпечатал, не посмотрите?
– Отчего же не посмотреть, посмотрю. Только что ж не на занятии, ребятам бы похвастался, – я считал особой доблестью, когда кружковцы заводили дома собственную лабораторию и печатали черно-белые карточки на дому, а не в минилабе. Я называл это верностью фотоделу.
– Да нет, – замялся Миша, это при всех нельзя. Это… – он вызывающе глянул мне в глаза. – Мой первый опыт в жанре ню.
– Хм… любопытно, любопытно, – поначалу я не знал, как реагировать. Так меня школьники ещё не эпатировали. Впрочем, вспомнив, что тёща рассказывала о педагогике, я решил отнестись к делу немного проще. Если он думает, что меня этим может выбить из колеи, хрен ему, балбесу. Не такое видали.
Сев за стол, я вытащил фотографии из конверта. Увидев первую из них, я едва справился с волнением. На чёрно-белом снимке, небрежно отпечатанном на моей любимой чуть коричневатой фотобумаге «Бромпортрет», была изображена Мишина одноклассница Полина Гарина. Полина, которую я считал образцом поведения и прилежания. Умница и красавица, фигуристка, финалистка школьного конкурса красоты стояла перед объективом совершенно голая, уставившись в пол, держа в опущенных руках трусики и лифчик. Длинные русые волосы полностью закрывали лицо, но не узнать Полину было невозможно.
– Это она стесняется, – прокомментировал юный балбес. – Знаете, сколько уговаривали… только вы не говорите никому.
Сказать что-либо кому-нибудь я не мог, потому что язык присох к нёбу. Кровь молотом била в барабанные перепонки. Следующий снимок был ещё краше. Лифчик уже валялся на полу, девочка отворачивала и прикрывала рукой лицо, а кто-то из-за края кадра тянул в сторону её левую ногу, открывая объективу скрытую прежде между ножек щель. Полина явно пыталась укрыться от безжалостного луча вспышки в углу комнаты, но ей не позволяли. На следующих кадрах было видно, что фотографа интересовал прежде всего нежный лобок малышки, поэтому грудь ей удавалось спрятать то за волосами, то за трусиками, которые она продолжала сжимать в руке. Двадцать две фотографии показывали то спинку уткнувшейся лицом в угол девочки, то крупно маленькую, но невероятно округлую попку, то насильно раздвинутые кем-то ножки с размытым овалом промежности посредине. Последней в пачке была фотография, где Полина сидела на полу и, смеясь, пыталась стащить с дивана покрывало. Тут Мишка вытащил ещё один конверт.
– А вот тут она уже не стесняется. Привыкла.
Действительно, Полина стесняться перестала. Развратные позы, скопированные из порножурналов, «демонические» взгляды говорили о том, что девочка сочла «программу сопротивления» выполненной и увлеклась. Тут я смог разглядеть её тело более подробно. Грудь фотомодели была великолепна. Два идеально ровных полушария примерно второго размера увенчаны очень маленькими, буквально точечными сосками. Лобок ещё не полностью порос волосами, лишь небольшая поросль обрамляла и подчеркивала то, что в перспективе должно было стать половой щелью. Идеально плоский живот, тонкая талия и округлившиеся уже бедра не давали мне оторвать взгляда от снимка. Нужно было срочно что-то сказать, я лихорадочно искал подходящие слова…
– Итак, Миша, ты хочешь, чтобы я это прокомментировал? – в свой голос я постарался добавить как можно больше металла. Вместо ответа Михаил судорожно сглотнул слюну и покраснел.
– Так вот, Миша… я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь. Никогда… ты слышишь, никогда в жизни не снимай акт…
– Что?
– Я говорю, никогда не снимай обнаженную натуру с направленной накамерной вспышкой. Видишь эти безобразные тени? А кроме того, разве это фон? Этот телевизор и этот обшарпанный угол – это фон? И ещё… каким должно быть рисующее освещение при съемке портрета?
– Э-э-э… передне-верхне-боковым…
– Вот именно. А для чего?
– Чтобы показать объём.
– Верно. А почему ты решил, что при съемке ню это правило не действует? Ладно, контровика нет, но рисунок-то… ты посмотри, ты ж девочке грудь по спине размазал. Тебе её грудь нравится?
– Очень…
– А мне – нет. Потому что ты её снял, как судмедэксперт… на убийстве.
– Так я думал свет поставить, но у меня ж ничего нет, кроме этой вспышки.
– Миша, если я правильно ошибаюсь, то вспышка у тебя «Яшика», у которой голова во все стороны вертится. Что тебе мешало луч от потолка или от стены отразить?
– Так не до того было. Полинку уговаривал.
– Вот именно. Цель посмотреть письку затмила для тебя композицию, свет, и вообще ты про фотографию забыл.
– Извините.
– Да ты передо мной-то не извиняйся. Ты хоть Полине эту халтуру не показывал?
– Показывал. Ей не понравилось.
– Не понравилось… Она тебе не будет больше позировать, и правильно сделает. Миша, твой первый опыт съемок голых девочек весьма неудачен. А знаешь, почему? Потому что ты ещё не умеешь фотографировать. Вот лет через десять, когда камера станет продолжением твоего глаза и твоей руки, возможно, у тебя что-то и получится. А сейчас нарабатывай технические навыки. Возьми в ящике пленку и отсними мне к следующему занятию голову Аристотеля в 14 разных вариантах по ракурсу и свету. Про контровик не забудь.
– Понял…
– А теперь главное. Я хочу, чтобы ты понял. Если кто-то ещё увидит эти фотографии, или узнает о них, жизнь девочки будет искалечена. Ты это понимаешь? Тебе я тоже не позавидую. Её папа оторвёт тебе голову в две секунды. Сколько ты отпечатал фотографий?
– Да вот только эти… остальное – брак, я сразу порвал…
– Верю на слово. Но прямо сейчас мы поедем к тебе домой и уничтожим негативы. А фотографии сожжем прямо здесь…
По глазам Миши я понял, что сорвал его персональную дворовую, а может, и школьную фотовыставку.
– Ладно, поехали…
… В тот вечер мы торжественно сожгли в костерке у помойки три пленки, так и не ставшие Мишиным дебютом в порнографии. Я ехал домой в троллейбусе, гордясь своим педагогическим талантом, и жалел, что нельзя никому рассказать о том, как я выкрутился из сложной для любого педагога ситуации.Впрочем, за ужином не выдержал и всё рассказал жене. Жена, к моему удивлению, ужасаться не стала, а откровенно веселилась…
– И ты все фотографии спалил? – изумлялась она.
– Естественно. Представь, если бы это попало кому-то в руки.
– Ладно, мог бы парочку оставить, мне показать. Ты знаешь, эти современные дети… ты у Машки журнал «Кул гёрл» не видел?
– Да как-то замечал.
– Я тут пролистала один. Нашла отличную статью – «Как соблазнить взрослого мужчину». Заметь, педагог, журнал для девочек от десяти до четырнадцати…
– Блин…. им было по четырнадцать, нам дали по пятнадцать, идиотизм, – прокомментировал я и предложил лечь спать.
– Да ладно, – ответила жена. – Расскажи ещё, что там на фотографиях-то было?
До глубокой ночи я рассказывал супруге, «что там на фотографиях было». Рассказывал про грудь Полины, про животик, про то, как забавно она раздвигала ноги, сидя на спинке дивана, как неумело мастурбировала перед камерой, как отпихивала руки какого-то незнакомого мне паренька, пытавшегося щупать её промежность, и как, сдавшись, наконец, улеглась на пол, широко раскинув руки и ноги. Паренек, почувствовав свободу, мял её персик, гладил грудь, широко, до боли раздвигал лепестки малых половых губок, открывая зрителю нетронутую девственную плеву, переворачивал на живот и внимательно рассматривал отверстие в попке.
В тот вечер мы с женой занимались любовью семь раз. Это был рекорд даже не года. Это был рекорд пятилетки. Мне даже перепал редкий приз – анальный секс, до которого меня допускали лишь в знак особых заслуг. В паузах между соитиями жена интересовалась…
– А как они её уговорили?
– Да хрен её знает.
– А что в письке видно было?
– Да я не приглядывался.
– Врешь.
– Ну, когда этот пацан её раздвигал, всё было видно.
– Что?
– Да то же самое, что было у тебя между ног, пока я тебя первый раз в общаге на спинку не положил. Помнишь, кровищи было, как от хряка? Тебе ещё в моем свитере потом домой идти пришлось?
– Помню, насильник чёртов, порвал бедную девочку от пупа до попы, – говорила жена, снова возбуждаясь и хватая губами мой член. – Так что ж там было?
– Целочка.
– Правда? Неужели целая?
– Не знаю. Я не гинеколог. Попроси её трусики снять, да посмотри сама, – сказал я и заткнул членом жене рот.
На этом всё вроде бы завершилось, только жена изредка называла меня в шутку «порнокритиком» и советовала пойти редактировать «Хастлер». Как в воду глядела.
Второй шаг.
Через несколько дней я столкнулся с Полиной в школьном коридоре и неодобрительным взглядом ей намекнул, что знаю о маленькой домашней фотосессии. Её белозубая улыбка и легкий реверанс убедили меня, что для неё это не новость. Мишка, видимо, рассказал ей про нашу беседу.
С того дня едва ли не каждую школьницу я провожал взглядом, думая, как бы я поставил свет, куда направил отражатель, какой бы выбрал стиль и фон, если бы снимал её голенькой. Но никогда я не претворил бы своих фантазий в жизнь, если бы в один прекрасный день ко мне в лаборантскую не ввалились Мишка и Полина.
– Иван Михалыч, можно мы студию займём? – Мишка был давним членом фотокружка и имел право самостоятельно работать в студии. Но после того, что было…
– И что вы там будете делать?
– Сниматься! – подпрыгнув, весело воскликнула Полина.
– Сниматься… верю на слово. А в каком жанре, если не секрет?
– Ээээ… – Мишка поправил очки. – Я вот, собственно, об этом и хотел поговорить. Понимаете, Иван Михалыч, я в прошлый раз допустил ошибки, а вы ведь всегда говорите переснимать, если что не так.
– Михаил, а ты не помнишь, что я тебе в прошлый раз говорил?
– Да я помню, Иван Михалыч, помню… но вот Полинка говорит, что надо переснять, типа в тот раз плохо было, надо хорошо сделать…
– Иван Михалыч, я своему парню обещала на день рождения, он ждёт, а вы все фотографии сожгли, – вступила отличница, спортсменка, только что не комсомолка.
– Слушайте, объясните мне одну вещь… вам вообще не стыдно этим заниматься?
– А что, – не поняла Полина. – Почему стыдно?
– Ну, раздеваться перед фотоаппаратом… в мои времена это вроде бы стыдно было. – Мысленно я громко ругался матом, но внешне сохранял спокойствие.
– Да нет, нормально… это красиво…
– Краев, я тебя не допускаю к съемке обнаженной натуры. Почему не допускаю, я тебе уже объяснял.
– Иван Михалыч, так может, вы снимете?
– Нет.
– Почему?
– Потому что моё участие в этом деле будет уголовным преступлением.
– Почему?
– Потому что снимать голых четырнадцатилетних девочек преступно. А Уголовный кодекс надо чтить.
Дети замялись и не знали, что сказать. Мне же что-то, видимо, судьба, мешало резко оборвать этот разговор. Наконец, Мишка привёл убийственный, на его взгляд, аргумент…
– Иван Михалыч, так мы же всё равно снимем, только плохо, и это будет, как вы говорите, надругательство над фотографией.
– Эх… чёрт с вами, ладно! Но только один раз! Послезавтра вечером, после семи, когда никого не будет!
– Чертыхаться, Иван Михалыч, нехорошо. Это моя бабушка так говорит.
– А бабушка не говорит, что ножки в четырнадцать лет перед мальчиками раздвигать нехорошо?
– Я больше не буду! До послезавтра!
С этими словами дети умчались.
Если честно, желание увидеть Полину Гарину голенькой захватило меня не на шутку. Я пытался говорить себе, что это непрофессионально, мучил себя комплексами вины, была даже мысль не явиться на назначенную «фотосессию», но всё без толку. Мозг только лишь выдавал сценарии будущей съемки, притом один другого развратнее. Моя судьба, как порнографа, была предопределена двумя юными развратниками. Заметьте, не я их вовлек…
Первая порносессия.
В своё оправдание скажу, что в первый раз (и, как я думал, последний), я намеревался ограничиться лишь легкой эротикой. При этом я был твердо намерен отбить у Полины охоту к позированию. К назначенному дню я отрепетировал профессионально-циничный стиль разговора, который, как я думал, сорвет для Полины налет романтизма с профессии модели. Я надеялся показать девочке «изнаночную сторону» этого дела такой, какой я её себе представлял.
Итак, великий день наступил, и дети переступили порог студии.
– Здрасьте, Иван Михалыч!
– Привет, юная Чиччолина и начинающий Хельмут Ньютон! Готовы к работе?
– Так точно, товарищ генерал! – гаркнул Мишка.
– Тогда слушайте правила… То, что я говорю, исполнять неукоснительно. Я здесь шеф. Одно слово против, и всё заканчивается. Вопросы есть?
– Никак нет!
– Отлично! Полина, можешь раздеться в лаборантской, Михаил, достань и подготовь к работе мой «Никон». Да, и синий фон вытащи.
Мишка, ошалев от перспективы снимать моим знаменитым «Никоном», бывшим мечтой каждого кружковца, бросился исполнять указания. А Полина, повесив пальтишко на вешалку, осталась стоять в нерешительности.
– Ты почему не раздеваешься?
– Зачем?
– Дурацкий вопрос. Ты пришла сюда, чтобы сняться голой. Так в чём дело?
– Так я хотела сначала как бы не совсем…
– Что значит «не совсем»? – мой голос стал похож на голос фельдфебеля.
– Ну, как бы сначала в одежде.
– Иди в лаборантскую и раздевайся догола, потом посмотрим.
– Нет, зачем…
– Ты не поняла указание? Хорошо, раздевайся прямо здесь, мы пока на тебя поглядим. Михаил, поди сюда. Будем осматривать модель.
Полина густо покраснела. Девочка, вероятно, дома перед зеркалом репетировала классический стриптиз, а ей грубо приказали раздеться. Как в бане или на медосмотре.
– Полина, даю тебе пять минут. Если через пять минут ты не будешь раздета, я гашу свет и мы все идем домой. Михаил, присаживайся, выбирай планы, смотри пластику, думай над композицией. На этом этапе твоя задача – тщательно осмотреть тело модели, увидеть недостатки, изъяны, которые нужно будет тем или иным способом скрывать. Смотри внимательно.
Полина, наконец, справилась с остолбенением и начала развязывать поясок платья. Только в этот момент я заметил, что на её лицо наложен искусный макияж, а в слегка подвитых густых русых волосах разбросаны блестки. Руки девочки тряслись от волнения. Я помог ей расстегнуть короткое малиновое платье, которое подчеркивало прекрасные ноги фигуристки, и стянул его через ноги, чтобы не портить прическу. Она долго не могла решить, что снять раньше – темно-красный лифчик или колготки с трусиками. Белье, как я заметил, было абсолютно новым и явно стоило половину моей учительской зарплаты.
– Полина, время идет.
Девочка резко сняла колготки и трусики, затем, повозившись, расстегнула застежку лифчика и повесила его на спинку стула. Тут её вновь посетила стыдливость, и она, согнувшись и прикрыв руками грудь и лобок, уселась на стул. С трудом оторвав глаза от узеньких сметанно-белых плечиков, покрытых нежнейшей кожей, я вновь напустил на себя менторский вид…
– Тэээк-с, коллега, что мы на сей момент имеем? Как вы полагаете, можно приступать к съемкам?
– Да вроде можно. Я готов.
– А модель готова, как вы полагаете, коллега?
– Полинка, ты готова?
– Полина, можешь не отвечать. Ты не готова и это видно.
– П-почему? – девочку трясло от страха.
– Сейчас посмотрим. Встань-ка и подними руки вверх. Я хочу увидеть тебя целиком.
– Я стесняюсь!
– Тогда одевайся и иди домой.
Малышка помешкала ещё с полминуты, а потом резко вскочила и раскинула руки в стороны. Вид её тела не был для меня новостью, но я не удержался, чтобы не присвистнуть. Это было совершенство. Если бы не следы от резинок трусов и лифчика, перекрещивавших её вдоль и поперек, я бы подумал, что передо мной ангел. Волосы на лобке были светлыми. Сосочки, такие маленькие и симметричные, были цвета «молоко с клубникой». Белая кожа своей легкой мраморностью выдавала аристократические корни малышки. Мне показалось, что к шуму крови в ушах добавился шум крови в члене. Я порадовался, что ношу в студии длинный черный балахон «а-ля Картье-Брессон»…
– Итак, коллега, как вы полагаете, можно ли снимать модель, которая минуту как сняла трусы?
– А… нельзя, – понуро ответил Мишка. – Пусть походит пока.
– Браво, первая дельная мысль на сегодня. Да и пообвыкнется пусть, вон, гусиной кожей покрылась.
Давать девочке халат я не собирался. Во-первых, пусть вдоволь настесняется, во-вторых, я собирался подольше поразглядывать это великолепное тельце.Впрочем, я решил пойти немного дальше.
– Так… повернись-ка, – я внимательно осмотрел спину и попку Полины, приподнял волосы и посмотрел шею. Затем нагнул её, раздвинул ягодицы, осмотрел и тщательно ощупал их. – Отличная попка, потом посмотрим, не надо ли её гримировать. Присядь-ка на стол.
– Зачем?
– Раздвину тебе ноги и посмотрю, все ли там в порядке.
Полина послушно села на край стола. Я слегка надавил на её плечики и заставил лечь на спину. Ошалевший Мишка подскочил поближе. Чтобы ещё помучить девчонку, дальнейший осмотр я поручил ему.
– Итак, коллега, раздвиньте ноги модели и посмотрите, что у нас там.
– Да вроде всё в порядке. – Мишка, не отрываясь, смотрел Полинке между ног.
– Подбрить ничего не надо, синяков, царапин нет?
– Нет!
– Потрогайте, не слишком ли там сыро? – девочка была в полуобмороке, и понятно, что никакой сырости у неё между ног и быть не могло, но играть роль надо было до конца. Михаил коснулся дрожащим пальцем клитора.
– Вроде не сыро…
– Ну, кто же так проверяет? Запомните, любая влажность в кадре, где нет воды, излишня. – с этими словами я провел рукой по половой щели Полины, надавив изо всех сил. Модель взвизгнула от боли, но не шелохнулась.
– Итак, коллега, осмотр мы произвели. Готовность модели полная?
– Нет, не полная.
– Какие параметры соответствуют, какие – нет?
– Тело осмотрено, внешних дефектов нет, – начал задумчиво Мишка, – Следы от трусов пока не исчезли.
– Окей, перерыв 10 минут, пока попьем чайку. Полина, не прячь зеленые глаза. Ты – модель, привыкай не стесняться фотографов. Михаил, ставь чайник, потом вместе выберем свет.
(Продолжение следует
