Она же не женщина, подумал я, поглаживая её маленькие ягодицы, они в этом возрасте ничего не чувствуют – как пластмассовые куклы. Я коснулся языком её ануса. Против ожидания она не дёрнулась и даже подалась ко мне. Я покусывал её ягодицы, тёрся о них лицом, целовал анус, гладил его языком, стараясь просунуть его вглубь. И он медленно расслаблялся, осторожно раскрываясь. Я упивался Лизой, испытываая дикую жажду, словно от родниковой воды.
– Почему ты не кончаешь? – спросила Лиза, оторвавшись.
– Я хочу тебя сюда, – ответил я, вставляя фалангу пальца ей в попку.
Она засмелась и легла поперёк дивана на живот, потом подобрала под себя коленки, опёрлась на локти и прогнула спину так, что её розовая розетка оказалась на уровне моей, твёрдой, как орех, головки.
– Тебя этому тоже научили мальчишки? – спросил я, улыбаясь.
– Ну-у, – протянула она, – я давала одному раз или два.
Я обхватил её ягодицы руками и приник ртом к розовому анусу, целуя его, обильно смачивая слюной, засовывая язык в розовую дырочку. Это доставляло неописуемое блаженство, словно дышал на рассвете воздухом, настоенным на яблоневом цвету. Я мог заниматься этим бесконечно, но в конце концов не выдержал и ввёл головку в её размягчённый анус. Он вошёл легко и просто. Удивительно прекрасное зрелище возникло перед глазами и непередаваемые ощущения нарастающего экстаза стали накатывать волнами. А вытаскивал головку из попки наполовину и снова вводил её, медленно, только на глубину её погружения. Её сфинктер кольцом охватывал моё красное навершие и мягко выпускал его. Зрелище завораживало своей таинственностью и совершенной гармонией.
– Как ты хороша, девочка, – шептал я, – как великолепна и прекрасна.
Я сливался с Лизой, с её телом, с её ягодицами, поникая всё дальше, сливался с её бёдрами и крохотными грудками, с деревом в саду, с журчащим ручьём, со звёздами на небе, с бесконечной Вселенной. Мои движения не убыстрялись – нет! Они становились затянутее, медленнее, ожидая приближающуюся лавину. И вот Вселенная взорвалась: я вошёл в её глубину, в самый центр мироздания. Я ухватил Лизу за животик одной рукой, за грудь другой, приподнял над диваном, развернулся к ниму спиной, сел и насадил Лизину попку на себя, прижался к её щеке своей щекой, ухватился за её грудки и замер. Взрыв Вселенной продолжался целую вечность. Вокруг меня меня вращались галактики-груди, звёздочки-соски, Млечный Путь был её живот, космическое вещество источал её пушок на лобке. Солнце были её губы, лицо и глаза. Я любил её сильнее своей жизни.
Она соскользнула с моих колен и легла животом на диван.
– А правда, – спросила она после некоторого молчания, – что мужская жидкость очень полезна для кожи – ну, прыщи там проходят разные?. .
– Правда, – ответил я и лёг рядом с ней, поглаживая её ягодицы. – Тебе не было больно?
– Нет.
Мы лежали полуобнявшись. Я гладил её спину и ягодички, тихо трогал губами мочку уха, щёку, губы и чувствовал, что снова возбуждаюсь.
– Можно я ещё волью в тебя этой полезной жидкости, – спросил я дрогнувшим голосом.
– Ты ещё хочешь? – удивилась она.
– Повернись на спину.
– Ой, только не туда. Лучше снова в попу.
Она по-детски берегла свою невинность. Я засмеялся и повернул её на спину и подложил ей под поясницу подушку. Потом поднял её ноги, пригнув колени к самим грудкам. Открылась еще более прекрасная картина. Тёмный лобок сбегал волосками к желобку губок, маленьких, сомкнутых. Они двойным валиком спускались к покрасневшему анусу. Я провёл пальцем по невинной бороздке (Только не сюда, прошептала Лиза) и погладил розеточку. Она оказалась тверда и напряжена.
– Подожди минуту, я сейчас вернусь. А ты сними пока ботинки.
На кухне я отломил от брикета кусочек холодного масла и смазал им свой восставший член – и головку, и ствол. Вернувшись в комнату, я встал на колени перед девочкой и начал целовать её живот, разведённые бёдра, половые губы. Она напрягалась – ей было щекотно и только. Кусочком масла я натирал ей анус, массируя его, вводя масляный палец внутрь. Когда розеточка расслабилась и почти раскрылась, я ввёл в неё оставшийся кусочек масла, а за ним следом свой член. Я держал девочку за тонкие голени и ритмично скользил внутри неё. Её малененькие грудки совсем стали плоскими, оставив лишь распуколки сосков. Я положил её пятки себе на плечи, прижался левой щекой к её правой подошве и начал поглаживать и пощипывать землянички грудок. От моих колебаний валики больших губ стали раздвигаться, открывая белесоватые малые губки. Я опустил пальцы по животу к этим детским выпусклостям и стал гладить их. На этот раз она не сказала, что ей щекотно. Раздвинув лепестки, я увидел никем ещё не тронутый вход, затянутый гименом. Продолжая ритмично двигаться, я пальцем обводил её малые губы изнутри и снаружи, опускался вниз, поднимался вверх к самому своду, осторожными касаниями гладил плеву. Вдруг бледная плоть малых губ развинулась и показалась красная точка клитора. Я осторожно, словно боясь спугнуть, прикоснулся к нему. Лицо Лизы стало как у мадонн на картинах.
– Что ты чувствуешь? – спросил я; неужели она не испытывает той же нарастающей радости, что и я? Но выступивший клитор говорил о другом.
– Здорово, – выдохнула она. – Мне так нравится, как ты это делаешь.
Я продолжал её ласкать, не отводя глаз от её зарумяневшегося лица, закрытых и подрагивающих век, набухших сосочков, словно проступивших сквозь тонкие рёбрышки грудной клетки. Мой взгляд опускался на её расрывшиеся губы – большей красоты я в своей жизни никогда не видел! И скользящий легко и нечувствительно мой член в её попке – завораживающее своим чудом зрелище. Клитор её медленно увеличивался в размерах. Я его гладил, обводил в круговую, клал средний палец вдоль малых губ и двигал им сихрононно со своими фрикциями, подушечкой пальца постукивая по клитору. Почему так неудобно устроен человек! Мне хотелось прогнуться вперёд, и, не отрываясь от её ануса, впиться губами в эту маленькую кнопочку, ласкать его языком, сосать, вылизывать её губы.
На этот я раз я кончил не так бурно, но острее, чем в первый. Я подержа член в попке, сладкими спазмами выталкивая в неё семя. Но её клитор не исчез. Я выскользнул из ануса – хотя готов был умереть в нём! – опустился на колени между её бёдер и с благодарностью и нежностью стал целовать эту красную кнопочку, вылизывая каждую складку промежности, сбегая языком к всё ещё ракрытому анусу, сосать вульву, захватывая губами и клитор. Лиза вцепилась мне ногтями в затылок, раздвинула ноги шире и застонала.
– Ещё! Ещё! – хрипла шептала она.
И вдруг прижала мою голову к своей промежности и через секунду резко оттолкнула, вскрикнув долго и протяжно. Я сел на ковёр, выпустив её голени из рук. Она расслебленно их опустила, прогнувшись на подушке, потом перевалилась на бок. Наступила тишина, в которой звучали только наши дыхания.
Вдруг Лиза произнесла:
– Вот это да! Никогда не чувствовала такого. Класс!
Я лёг рядом, обнял её, тихо целуя в лицо.
– Ты чудо! – сказал я. – Ты пришла из сказки. Я очень рад, что тебе тоже было хорошо.
– Здоровски, – подтвердила она и встала. – Я умоюсь.
Она ушла, захватив трусики, шорты и футболку. Я вытер масло в паху трусами, подумав: к вечеру истоплю баньку и помоюсь, – и тоже оделся.
А камера продолжала работать. Я включил перемотку на начало. В сенях гремел рукомойник. Камера тихо журчала. За окном солнце подбиралось к полудню. Я отправился на кухню.
– Есть хочешь? – спросил я Лизу в дверях сеней.
– Очень, – ответила она, вытирая полотенцем бёдра.
Она повернулась ко мне спиной и исполнила ламбаду. Всё-таки она была хороша! Я издал невнятный возглас любви, нежности и прошёл к холодильнику. Достал и разогрел на сковороде котлеты, залил их яичницей. Когда Лиза вернулась на столе уже стояли огурцы, помидоры, котлеты с яйцом, хлеб. Я налил в стаканы домашнего тёщиного вина.
– За тебя, – сказал я, – чудо дивное и прелесть небесную.
Мы выпили и стали есть.
– Тебе вправду было хорошо? – спросил я, не веря до конца, что мне удалось пробудить в ней чувственность.
– Не поверишь: так – никогда. Мальчишки – фуфло:
Она тщательно вытерла хлебом тарелку и, прожёвывая его, сказала твёрдо, прямо глядя мне в лицо:
– Сейчас пойду и заявлю, что ты меня изнасиловал. Козёл.
Что-то такое я и ожидал втайне даже о самого себя. Это ведь я, старый селадон, ощущал взрыв Вселенной и эстетическое наслаждение её молодостью. А она хоть и испытала со мной свой первый оргазм, но по сути была и осталась вульгарной, дурной, развращённой девчонкой. Мне стало жалко себя – не её! Она уже отдавалась своим мальчишкам до меня. Мир рухнул, придавив меня своими обломками.
– Гад, – сказала она равнодушно. – Сволочь.
Ладно. Я хоть и селадон, но старый, то есть опытный. И убью сейчас двух зайцев. Я знаю, почему она не уходит и чего ждёт.
– Подожди секунду, солнышко, – грустно сказал я, – сейчас вернусь.
И я вернулся. С камерой в руках. Я включил воспроизведение и развернул экран в её сторону.
– Смотри.
На маленьком экранчике она сама вошла в комнату в одних трусиках, сама сорвала с себя футболку, сама расстегнула мне брюки и стянула их вместе с трусами. Я, конечно, на экране выглядел далеко не Апполоном, но, несмотря на это, она сама стала делать мне минет, присев у моих колен на корточки (хороша, чертовка, вопреки всей её вульгарности, просто чудо какое-то!). Я её пальцем не тронул: стоял, оперевшись руками о стол за своей спиной.
– Ты думаешь, тебе поверят после этого? Кто, скажи, кого изнасиловал?
С её лица слетело хищное выражение, и она снова превратилась в маленькую нежную девочку. Растерянную, обиженную, и от этого ещё более желанную. Первый заяц был убит.
Лиза встала. Я выключил камеру и взял её за руки.
– Я хочу встречаться с тобой, милая моя, хорошая моя девочка, – она вскинула на меня свои ресницы. – Устрой своим мальчишкам каникулы. Только я и никто больше. Тебе было хорошо со мной? – Она кивнула. – Тебе будет хорошо со мной. Будем считать, что мы заключили договор.
– Какой договор? – не поняла Лиза.
Я засмеялся и провёл пальцем по её губам.
– Это стоит пять долларов.
Мой палец просчитал её позвонки на спине и опустился к чудной попке.– Это десять.
Палец забрался под бахрому шортиков, проскользнул по внешней стороне бедра к губкам, получившим сегодня своё первое удовольствие, но так и оставшимися нетронутыми.
– Это пятнадцать. Всё вместе тридцать, – мой палец поглаживал её губки сквозь шёлковую ткань. – А если здесь до завтра никто не побывает (она возмущённо взглянула на меня), получишь премию.
У неё в ладошке оказалась сложенная двадцатка.
– Это тебе за сегодня, солнышко, чтоб ты поняла, что я тебя не обманываю. Согласна?
Она развернула купюру и посмотрела её на солнце. С понтом – опытная.
– Согласна. А сколько премия?
Второй заяц был тоже убит.
– Думай не об этом. А перестань бояться. Иначе хорошо будет только мне. Мать когда возвращается?
– После восьми вечера.
И мы расстались. До завтрашнего утра
