Увы нам грешным. Ну пусть упрекнет меня какой-нибудь ретроград, почитатель советских ханжеских пуританских правил, какой-нибудь женоненавистник или скрытый маньяк, гомосексуалист или вовсе кастрат. Пусть он упрекнет меня в любви к женщине, ее отличной от нас плоти, предназначенной дарить любовь и продолжать род человеческий. Пусть упрекнет, хотя не один из этих извращенцев никогда не возьмет в руки мой рассказ. Но пусть они знают, что мы еще есть на свете, и всегда останемся сами собой, не склоняясь перед надвигающейся наглой и беспредельной властью бесполого и жестокого Существа.
Он жили в самой настоящей в смысле обустроенности и качества существования захолустной деревне, с много обещающим названием – Ждановка.
Как и подавляющее большинство жителей, включая сюда так называемую прежде сельскую интеллигенцию, основной работой их была работа на собственном огороде, и на своем же собственном скотном дворе, хотя между этим они работали еще в некогда бывшем колхозе с антикварным названием «Коммунар».
Их сын учился в местной восьмилетке, и учился надо сказать очень неплохо.
В других отношениях он рос тоже положительным и трудолюбивым. Как и все остальные его товарищи, он был пионером, и пел пионерские песни у костра, собирал металлолом, и начитавшись незабвенного Гайдара, из под тишка ночами колол дрова местным одиноким старухам. Вся его незамысловатая и поставленная по заведенному порядку жизнь, ничем не омрачалась, кроме редкой тройки в дневнике, да частых, но привычных пьянок отца и последующих за этим скандалов. Но так уж свойственно детской душе, что все эти трудности воспринимались хотя и тяжело, но очень быстро и.
Забывались, так как были чем-то естественным и постоянным, как и металлолом, и пионерия, и черный хлеб и редкие ириски, купленные на сдачи.
Ходить в школу он любил, любил потому, что учеба давалась ему легко, класс был небольшим, и кроме того, а наверное и важнее всего было то, что он любил.
Да, любил, любил нежной платонической любовью свою одноклассницу, что и мешало ему зажимать и тискать ее в углах как остальных девочек.
И как и должно быть, все было просто и банально, как это чаще всего и бывает, она любила другого. И дарила все свое внимание некоторому Николаю, который между прочим совсем этого не замечал. Но зато как все замечал и как мучался наш герой. И в конце концов, в своей навязчивой симпатии он стал как-то смешон в глазах друзей и что хуже всего в глазах, в глазах любимой им девочки, и бороться с этим не было сил. Он стал замыкаться в себе, и как следствие того, ходить в школу ему нравиться перестало. Не хотелось видеть насмехающихся бывших друзей, но, увы, жестоко и мучительно хотелось быть рядом с той, не думать о которой он не мог.
Сейчас дети более современные, и быстрее познающие мир, но тогда он в свои 13 лет не верил любым рассказам и намекам о том, откуда и отчего появляются дети хотя впрочем он также не верил любым историям об аистах или капусте.
Но как известно время берет свое, и несмотря на то, что верит он или нет, знает или не знает, в нем рождался мужчина. И как результат этому были его странные сны в которых он непроизвольно испытывал удивительные новые ощущения, после которых он с удивлением обнаруживал на ночных своих штанах пахнущую неизвестным жидкость.
И тогда он стал понимать как-то подсознательно, что все это правда, правда и пошлые рассказы старших, и матерные обыденные слова, которые иногда так резали слух, и правда то, что и он такой как и все. Он человек не только с большой буквы, не только ученик и пионер, не только помощник родителей, а он мужчина, которому придется когда-то первый раз дотронуться к женщине, не так как раньше, прижимая в углах и щупая груди своих одноклассниц, а притронуться в горячей судороге к настоящему трепещемуся и желанному женскому телу:.
Ему страшно хотелось этого, и так же он этого боялся. Он хорошо помнил один случай, оставивший на нем отпечаток, когда он ночевал у друзей своих родителей дяди Саши и тети Вали.
Когда он вдруг проснулся ночью, и в мучительном страхе не обнаружить себя, слушал как дядя Саша приставал к своей жене и просил у нее то, чего и и.
Должен был просить пьяный молодой мужчина, лежащий в постели с женой.
Он был пьян, и слова его в своей грубой натуральности, так действовали на парня, Что ему хотелось закричать: Нет, этого не может быть!
Но это было, и было так реально, что слыша вздохи, скрипы и шепот совокупляющейся пары ему хотелось исчезнуть куда-нибудь, провалиться сквозь землю, но только не слышать того, во что он не верил, но что реально существовало в жизни.
Тогда ему было 13, но по некоторой странности, и по заведенным правилам, он до сих пор ходил в баню с матерью.
Баня была большая, и несколько семей по очереди топили ее, и соответственно мылось там не менее десяти человек одновременно. Он как-то не замечал раньше и не обращал никакого внимания на женщин, вернее на их природдные достоинства, хотя среди них были не только матери семейств и старухи, а среди них часто бывала одна молодая девушка.
Пока не замужняя и имеющая поэтому, еще нежную не дряблую кожу, маленькую, с острыми сосками грудь, немного выпуклый но в общем красивый живот, и еще, как он успел разглядеть в тумане пара, небольшую шевелюру между ног не знавших целлюлита, совсем не такую, как у остальных женщин, а с небольшими волосками, прилипнувшими к мокрому телу, из-за чего хорошо проглядывались две небольших, чуть выдающихся половинки с интересным разрезом между ними.
Он стал заниматься онанизмом, часто и в разных ситуациях, то на кровати, если родители были на работе, то сидя на табурете в кухне, когда по ночам он зачитывался фантастикой. Но он по прежнему ходил с матерью в баню, по прежнему самозабвенно любил одноклассницу, ненавидел мат, и не верил, что детей рождает женщина именно через то место, которое он видел у них между ног:
Но случилось все так, как и должно было случиться, то ли молодая знакомая по бане сама пожаловалась своему парню, толи парень этот оказался слишком внимательным и кроме того ревнивым, но однажды в клубе, после кино, куда иногда ходил и наш герой, к нему подошел этот парень, и прямо в присутствии своей подружки, со всей силы, размахнувшись ногой в тяжеленном скороходовском ботинке, так врезал Юрию (пора назвать имя) в живот, что он мгновенно упал, и так лежал задыхаясь не меньше пяти минут.
Ты что, козел, долго еще в баню с бабами шастать будешь?
И это сказал пьяный неграмотный тракторист, и слова его уничтожающей правдой врезались в сознание Юрия. Такого стыда, который сейчас оглушил и растоптал Юрия, он еще никогда не испытал, он даже не сумел заплакать, сказать что-нибудь или промычать, он был уничтожен, но не физической болью, а стыдом, поглотившим его, и в один миг одевшим его лицо красным горящим цветом: Она тоже стояла здесь. Она все видела. И это сделала она!
Давно все прошло. Прошли и бани, прошла обида, прошел выпуск в восьмилетке, но осталась любовь, и больше прежнего желание близости и желание совсем не такое как раньше, а постоянное и всепоглощающее, мешающее думать о чем – нибудь другом, кроме самой женской сущности и естества.
Средняя школа в райцентре, девятый и десятый классы, эти два года шли быстро, и прошла любовь к своей прежней однокласснице, и теперь другие девушки будоражили воображение Юрия. Они уже не такие как прежние девочки, а 16 – ти летние переростки с уже выделяющимися женскими формами, и уже явно заметными манерами будущих невест и матерей.
Но парни почему-то взрослеют позже и Юрий в свои тоже 16 выглядел совершенным юнцом на их живописном фоне. Он оставался мальчиком, но картины, которые рисовались в его воображении становились все более реалистичными и натуральными, почти как ясные, запоминающиеся цветные сны. Он стал теперь ясно понимать что к чему, охотнее слушать грубые рассказы ничего не смыслящих в сексе парней, и жадно впитывать всю услышанную сексуальную чушь.
Увы, увы нашей юности, она дала многое, радость совместного труда, чувство полезности и необходимости твоего существования, радость бесплатных новогодних подарков и участия в школьном театре. Она дала многое, здоровье и друзей, удовольствие от прочитанных книг и огурцов выращенных своими руками и школьную незабываемую любовь, но только ни капли тех знаний, которых так теперь не хватало ломающемуся в эротичной тоске организму. Спасала только мастурбация, но он постоянно боялся этого и постоянно этим занимался. Он ненавидел матерных слов, но в своих фантазиях произносил их, и повторял их, И они звучали у него в голове как звук волшебной призывной флейты. И как странное необъяснимое приложение к этим недвусмысленным словам Всплывала фраза из какого-то мультика – » Любимая, я понесу тебя к краю Вселенной», и там, на звездах он представлял себе раскованную, свободную от всяких условностей жизнь с красавицей женщиной, и не важно какой, откуда и как ее звать, лишь бы это была обладательница хорошей фигуры, красивых ног, и того нежного счастья между ними, которое он когда-то разглядел в деревенской грязной бане. И название этому он теперь знал хорошо и нашептывал его в сладкой истоме.
«… Когда уйдешь со школьного двора, под звуки нестареющего вальса», и вот прозвучал этот вальс. Ему 17, у него паспорт, аттестат, впереди жизнь, семья, или неизвестность, а позади ощущение бесконечности этих лет юности. Он уже студент, но все еще мальчик, ему через год в армию, а он еще мальчик, ему 17, а он не знает вредно ли заниматься онанизмом, его друзья тоже ничего не знают, но тоже занимаются этим. Ох уж эта темнота! Хвастовство не познавших любви и молчание знающих это:
Теперь, конечно все иначе, горы литературы, книг и журналов, разное чтиво и видео, откуда можно узнать, как все элементарно просто, приемлимо, нормально, и даже необходимо человеку.
Он это знал. Он за неделю почувствовал что скоро произойдет нечто, нечто замечательное и неизбежное. Он это уловил вместе с шумом летней грозы, вместе с запахами политого дождем и теперь благоухающего и искрящегося леса. Он это почувствовал как раб приближение свободы, как женщина приближение родов, почти физически, и вместе с тем как-то эфемерно.Были каникулы, после первого курса он приехал к себе в деревню. Он шел по дороге домой с озера, где почти целый день купался, спасаясь от страшной июльской жары. Он шел, и когда вдруг услышал далекий шум мотоцикла, он понял, что это непременно будет связано с заполнившим его чувством. Сейчас. Это будет сейчас, или по крайней мере очень скоро.
Когда мотоцикл его догнал, он повернулся, и с удивлением увидел за рулем мотоцикла того самого парня, который когда-то ударил его ногой в тяжелом ботинке. В коляске сидела молодая девушка, а сзади, за спиною мотоциклиста, крепко ухватившись за него, сидела та самая, давно забытая красавица, которую он разглядел когда-то в бане.
Они остановились, узнав Юрия, – Ну садись, паря, подвезем. Залезай в люльку к молодухе, игриво кривляясь сказал мотоциклист.
Он сел на запасное колесо, и они поехали, хотя их совместный путь был очень и очень недолгим. Мотоцикл вдруг зачихал, загремел, и несмотря на ругань и всяческие попытки водителя продолжить путь, заглох.
Все ездоки, включая и Юрия, дружно взялись за мотоцикл и принялись толкать его, пытаясь завести умолкший двигатель. но все было тщетно. Он заводиться упорно не хотел. И тогда, прямо на глазах у Юрия начался весь семейный и глупый скандал его давней знакомой и ее супруга тракториста. Конечно, быть свидетелем в подобных делах удовольствия мало но в глубине души, Юрий вдруг понял, что он даже злорадствует, глядя на эту суетящуюся пару. Вторая пассажирка тоже молча глядела на все, с безраличием опустив глаза, но разглядев ее Юрий вдруг понял, что она просто пьяна, и кроме того, пьяны все они. Все кончилось довольно быстро и неожиданно, рассерженный и пьяный муж Людмилы, покопавшись что-то в мотоцикле, вдруг сел на него, завел, и тут же, зло матерясь, дал газу, и укатил, оставив их троих посреди пыльной дороги.
Прошли они немного, поговорив о всяких вздорных мелочах, о подлом поступке мужа Людмилы, как ее подруга с интересным именем Ольга, предложила немного посидеть и передохнуть. Они зашли в лес, подальше от дороги. Ольга достала из своей сумочки сигареты и как бы невзначай спросила: – Может быть выпьем?
У нее в сумочке оказалась бутылка водки, рюмка и два свежих мелких огурца.
С первой же рюмкой в Юрия как бы влилось то самое состояние чего-то неизбежного и приятного в каком он находился последнее время, стало вдруг хорошо и уютно. Потом они выпили еще и еще, и когда Юрия разморил алкоголь, он вдруг понял, что его поят не просто так, а он почувствовал, что он нравится Ольге. Она как и Людмила была лет на 6-7 старше его и в общем довольно привлекательна несмотря на ее опьянение. Покурив, Ольга вдруг сказала: – Юра, может быть пройдемся, я знаю здесь есть землянка, еще с войны осталась, пойдем я покажу.
И с этими словами Юрий вдруг получил еще один толчек, еще одно подтверждение – это будет, это непременно будет. И какая – то внутренняя радость и нежность заполнила все его тело, и он почувствовал, как эта радость выразилась непосредственно у него в штанах, свидетельством чему был мгновенно поднявшийся и рвущийся в неизвестное член:
– Идите, идите, вдруг поддержала их Людмила, уже налившая себе еще одну рюмку водки Они пошли, она впереди, а он сгорая от нетерпения, и вместе с тем от стыда шел сзади, наблюдая и любуясь своей случайной знакомой.
Ольга шла, и было заметно, как она шатается под действием выпитого, и в один момент она чуть не упала, или притворилась что чуть не упала, но факт есть факт, она позвала его.
· Ой, держи меня, а то упаду.
Будто только ожидая этого Юрий мгновенно очутился рядом с Ольгой и осторожно, трепеща взял ее за плечи. Что – либо еще сделать он не мог, он был как замороженный истукан, неспособный пошевелить руками, как будто в них была хрупкая стеклянная вещица, которую он боялся уронить. Но отдадим должное и Ольге, этой искушенной в амурных делах даме, она естественно и непринужденно, будто доставая что-то из сумочки, вдруг засунула ему в брюки свою руку и нежно взялась за изнывающий член. Пройдя так немного Ольга остановилась, сказала: – Ой, прости меня, спустила брюки, и присев прямо на глазах у ошеломленного парня помочилась на землю:
Был солнечный яркий день, и когда она поднялась, то над приспущенными брюками и трусиками Юрий ясно, не смея оторвать глаза увидел ее аккуратный, подбритый, с маленькими волосками треугольник, в вершине которого смыкались две нежные, чуть розовеющие половинки, оставляя небольшую, явно различимую щелку.
Это было последней каплей. И она вдруг поймав его взгляд, сразу все поняла, и подняв руки позвала его: – Иди же ко мне, дурачок!
Он подбежал к ней, и даже не сообразив что-либо подстелить, повалил ее прямо на редкую траву. Она попыталась снять брюки и что-нибудь сказать, но он не дал ей ничего сделать и закрыл ей рот пьянящим затяжным поцелуем, одновременно пытаясь снять брюки себе. Он вытащил свой набухший. перенапрягшийся, словно готовый лопнуть конец, и сунул его куда-то вниз, как ему казалось в уголок рая..
Но, увы, он только скользнул по нежной плоти ее влагалища и мягких волос, как тут же словно в насмешку извергнул горячую, мощную как лавина струю давно перезревшей спермы:
Это был удар. Это был жестокий удар.
Продолжение будет
