Прошло несколько бесконечных минут, пока Эммануэль медленно подняла блузку, расстегнула шорты, опустила их до колен, потом до лодыжек. Затем резким движением отбросила их еще дальше, в траву, окружавшую террасу. И нежное тепло камня коснулось ее обнаженной кожи.
Она послушно повиновалась Марио, когда он попросил ее лечь на спину, предоставив его взгляду все, что можно. Она сделала даже большее: словно полностью предлагая себя, широко раскинула ноги, которые свесились по обе стороны парапета, низ живота подался вперед, завораживающе вздрагивая мускулами под безупречной кожей.
— Вы когда-нибудь ласкаете себя при ваших слугах?
— О, конечно.
— Вы хотите, чтобы он довел вас до экстаза? — вкрадчиво спросил Марио.
Она кусает губы, ей надо предупредить Марио, что мальчишка понимает французский. Но Марио уже начинает говорить с ним на языке, который она никогда до сих пор не слышала. Бой отвечает почти шепотом, глаза его потуплены, он смущен не меньше Эммануэль. Голос Марио звучал как голос доброго, терпеливого наставника. «Как прекрасно это выглядит, — усмехнулась по себя Эммануэль. — Урок эротологии на тайском просторечии». Несмотря на всю необычность ситуации, она нашла это весьма забавным. Все же она вздрогнула, когда без всякого предупреждения Марио положил руку боя на ее бедра. Он показал мальчику, что тот должен делать, предупредил его, что раздеваться не надо, поправил его поначалу неловкие движения. Но уже через минуту мальчик показал, насколько он понятлив, и Марио допустил его пальцы до самостоятельной работы.
И Эммануэль уступает. Блузка снова снята и Эммануэль улыбается своей ослепительной наготе. Ее руки привычно скользят по своему телу, охватывают грудь, поднимают ее, потом пощипывают соски, и те тот час же твердеют, но руки неожиданно отпускают их, пробегают вдоль всего тела, опускаются к бедрам, медленно поглаживают их, словно успокаивая, и снова бегут вверх к подмышкам, на обратном пути оттуда вновь встречают и вознаграждают его за долгое ожидание, как бы говоря: «Спасибо, что ты так терпеливо дождался нашего возвращения».
Ее губы трепещут в поисках других губ, грудь поднимается навстречу другой груди, тело стремиться прижаться к другому телу. Но нет здесь другого тела, кроме ее собственного. И вот руки Эммануэль спускаются ниже, и как бы случайно пальцы ее находят маленькую точку, узенькую щель в нежной розовой плоти, раздвигают ее, и начинают пошлепывание, подергивание, почти незаметное царапание ногтями. Глаза ее закрыты, ягодицы напряжены, ноги раскинуты, и в сумерках она выглядит причудливым живым распятием.
Она очень возбуждена собственными ласками, слезы появляются на ее ресницах, с губ срываются стоны; она плачет от собственной радости, не стесняется своих слез и в этом сладостном унижении черпает новые силы. Напрасно она старается продлить это чудное время ожидания, помиловать себя, не дать себе погрузиться без остатка, потерять то, что она сейчас испытывает. Нет, она не может, она не останавливается, она продолжает двигаться к тому рубежу, который — она знает — последний, который она никогда не сможет перейти, никогда…
Кисти рук Эммануэль выгибаются наподобие раковины моллюска, словно прикрывая от нескромного взгляда тайные прелести и в то же время сдерживая ревущуюся оттуда страсть. Словно потоки наслаждения хлещут через Эммануэль, словно распались земля и небо, и она сама брошена на грудь наблюдающего за ней создания, как огромная белая птица.
Пальцы Марио сплелись с руками Эммануэль, и она не может понять, кто дарит ей эту радость — он или она сама.
Но вот он осторожно высвободился и положил женщину на шелковую обивку кресла. Она уткнулась лицом в щелк, грива волос разметалась по обнаженным плечам, спина все еще конвульсивно вздрагивает.
