«Мы опускаемся!» – прочитал я в который раз.
– Витька, ты впускаешься!
– Я опускаюсь, когда меня опускают, но зато когда я опускаю, то поднимаюсь, – он тупо задумался, – главное, балласт вовремя скинутьЙ в жопу поморщинистей!
Настал черед обидеться Владимиру Иванычу:
– Я бы тебе, Витька, и не дал! Ты просто момент выбрал, если б момент не выбрал, с хреном бы ты остался!
Правильно Аркадий брешет – с вами, пидаразами, расслабляться нельзя!
– Да хватит вам, козлоёбы! – донёсся с пола мальчишеский альток Вафли: айда лучше на дамочку из сборочного поглазеем. Дамочки, они вреде ириски: и сосёшь её, и лижешь – со всех сторон сладенькая.
Вафля игриво лизнула носик дремлющей ПТУшницы.
– Лады, мужики! – Аркадий поднялся и мощно, аж пёрднул, потянулся, – дело говорит баба-дура, айда дамочку выручать! Вампир ее там нас-мерть заебет!
– Заебет… – равнодушно согласился мастер, – так, на то и Вампир.
… Тут только я сумел отдышаться и оглядеться. «Ночная» кипела вовсю. По коридорам из цеха в цех носились голые белые люди, они хватали друг друга, прижимались друг к другу, лизали и мастурбировали, строили друг из друга замысловатые пирамиды; потом всё это рассыпалось; искажённые страстью лица выглядывали из полумрака.
– М-м-мЙ! – из темноты вырывался короткий стон. Вслед за ним смешанное душное дыхание двух организмов заполняло далёкое пространство. Пахло потом. Всюду на полах сияли лужицы – человеческие выделения смешанные машинным маслом и металлическим запахом оборудования создавали неповторимый аромат «ночной»… – … Аркадий! Куда ты меня тащишь? – мы двигались по коридору. По моим представлениям коридор выходил к полигону, то есть на улицу.
– А как же твоя дамочка с Вампиром?
– Толик… – от бега Аркадий захлебывался: давай скорее… Уже, кажется четвертый час… Самое главнее будет здесь…
Распахнув оцинкованные двери мы вылетели на полигон. Циклопическая забетонированная площадь была ярко освещена – с четырех углов падали лучи прожекторов, противоестественно бледны казались люди, громадная и тяжелая их масса, тестообразно выплывающая изо всех щелей. Тяжелые, промасленные робы, форменные халаты, строгие костюмы администрации – люди двигались и мне казалось, что движение их определенно – по прошествии десяти минут толпа превратилась в стройные колонны, подковой охватившие площадь. Снаружи располагались два ряда здоровых рабочих, вооруженных монтировками и отвертками.
– Охрана?
Аркадий кивнул:
– Конечно! Мало ли, какая сволочь на огонёк заглянет… Объект-то секретный! – ухмыльнувшись, Аркадий махнул рукой к противоположному концу полигона.
Оттуда, из чёрной дыры сварочного цеха доносился все белее грозный шум – не разобрать было, те ли пение, то ли вой оглашали воздух, заставляя людей напряженно вглядываться во мглу…
– Что это за бред?! – я спросил это тихо, словно боясь нарушить общее напряжение; я спросил это так тихо, что.
Аркадий даже не расслышал меня. Взгляд его был устремлен вместе с тысячам других взглядов в одну точку.
– «Самовар…» – угадывал я по движениям губ. Признаюсь, мошонку мою подтянуло к животу, когда я различил прецессию медленно выплывающую из темноты. Люди в оранжевых фуфайках пели: зловещие, мутные слева, подчиненные прихотливой музыке эхом лязгали в окнах цехов – «Р-р-ре-во-лю-ци-я-я-я! Это бы-ы-ло в воскресе-е-е-нье…». Я не заметил сразу того, что скрывалась в толпе певцов. Там жилистые руки держали носился на которых покоилось исполинское тело, едва ли могущее принадлежать человеку. Не это был человек… Он показался мне страшен: все его конечности отсутствовали – и руки, и ноги были «отхвачены» под корень, над мешковатой тушей дыбилась седая косматая голова. Свет прожекторов ударил в нее – и я вздрогнул.
– Аркадий!.. – рожа монстра казалось мне знакомой.
– Да, да… – Аркадий хрипло хохотнул: это Готлиб… Старик – помнишь, на проходной сидит? Сегодня будут жертвы… Это нас порадует!
Люди в фуфайках запалили дратву на черенках, вымоченную в кузбасслаке – факелы. Погасли прожектора и пре-цессия замерла.
– Бля-я-я!.. – зарычал, заворочался человек на носилках и, казалось, вся страсть, похоть толпы отразилась в этом сдавленном выдохе.
Два электрика споро тянули к носилкам электрические кабели. Рядом с инвалидом располагался высокий сутулый человек в спецовке маляра.
– Кто это?
– Да сын его, Колюня… С лета устроился на работу. Ты гляди лучше, сейчас не до базара, – Аркадий весь был устремлен к странному действу, разыгрывающемуся на полигоне.
Инвалид кивнул. Маляр перекрестился и сдёрнул мешковину, стягивающую тело монстра. Словно жердь поднялась вслед за покровом – фаллос толщиной в руку достигал полуметра длины, на конце он был раздвоен! Инвалид не нагибаясь облизнул своё орудие. В свете факелов оно казалось было раскалено – кровавые головки змеиными языками высовывались из крайней плоти, корень был массивен и груб.
– Бл-я-я-а-а-а?!! – Пасть инвалида раскрылась, осязаемое зловоние наполнило воздух ноябрьской ночи. Долгий, как плач. призывный вопль вселял в нас дрожь.
То, что я видел дальше, оказалось выше моих сил. Владимир Иваныч и наш мастер – как только я их раньше не различил в толпе подвели под руки к носилкам извивающуюся девчонку – ту самую ПТУшницу, что мы заперли в подсобке.
«Для самовара» – пронеслось у меня в мозгу.
Зацепив ее ноги монтажными клочьями, рабочие крепко развели их в стороны. Мощные руки вскинули тонкое тело – и будто два кинжала вонзились в нее. Монстр глухо рычал… Двухголовый фаллос тяжелыми толчками пробивался во влагалище и анус девушки одновременно – оба её отверстия были уже окровавлены, когда инвалид прикрыл глаза. Электрик схватил кабели. Два электрода вонзились в морщинистые яйца и девушку, бездыханно распластавшуюся, насиженную на двуглавый сук подбросило. Она завизжала и толпа подхватила этот звук – понесла его надсадным гулом по площади – тысячи членев выплевывали семя, тысячи рук дрочили, скребли все, что только могло исторгнуть наслаждение. Обнаженные набрякшие груди, жирные бёдра женщин, выставленные чёрные лобки – у меня помутилась в глазах… Экстаз захватил рабочих. Бросив окровавленную ПТУшнипу на бетон, Владимир Иваныч отбежал от носилок и дико зыркая спустил штаны.
– Трахните меня, ну, трахнете меня! – оглашал полигон густой бас бородача. От толпы отделилась дюжина рабочих и крупное тело Владимира Иваныча карасем забилось в их руках.
Какая-то старуха бросилась мне на шею и взасос поцеловала. Халат ее пах опилками и мусором. «Уборщица!» – мелькнуло в голове. С силой ударив старуху ногой под дых, я кулаком уже поймал летящую на меня морду. Рухнув, старуха икнула и затихла.
В это время на «самовара» водрузилась другая женщина. Снова – удар током, снова женский сипящий визг; ещё одна несчастная распластана на площади.
– Толик?.. – прошипел Аркадий, – ты видишь, как он кончает! Триста восемьдесят на каждое яйцо! Промток! И – все!..
– Жертву! – взревел инвалид. Площадь вздрогнула.
– Жертву!!! – глаза инвалида горели. Толпа смолкла. Тишину нарушало тяжелое дыхание тысяч туш. Люди замерли, словно зачарованные. Посреди площади ворочался Владимир Иваныч с изнахраченной задницей … Из примыкающего гаража на полигон выкатил грузовик, на пло-щадке которого находился крупный, цивильно одетый человек с «крокодиловой» папкой.
– Главный инженер! – шепнул Аркадий: в папке – приговор. Человек с папкой аккуратно одел очки и поднял мегафон:
– Дорогие товарищи! Ночная идет к концу. В папке – наряд, в который вписано имя жертвыЙ МинуточкуЙ.
Народ затаил дыхание. В мертвой тишине я слышал биение сердца стоящего рядом Аркадия.
– Имя жертвы!.. – человек набрал воздух, сама его поза стала значительней… Имя жертвы: Охлебинин Виктор, слесарный цех, седьмая бригада.
– А – а – а… – вздох облегчения полетел над толпой.
– А!!! – это кричал неудачник, мой только-только товарищ. Понурив голову Витька вышел на площадь. Тут же два санитара из медпункта подошли к нему и протянули отточенный металлический предмет, похожий на меч – видимо, ополовиненные ножницы по металлу.
Люди в – фуфайках снова затянули протяжное: «Р-р-революция-я-я-а-а!». Витька принял «меч» и упав перед самоваром на колени оглядел толпу. Взгляд его был мутен.
