История эта случилась в одном из дальних гарнизонов в Пермском краю, где за гарнизонным забором сразу начинается тайга, а до ближайшей деревни не менее пятидесяти километров. Всякий поймет чувства солдата, которому волей судьбы пришлось терпеть присутствие на посту дочери командира части…
Она мне говорит: «Хочешь грушу?».
«Да», говорю.
Она смотрит на меня, нос ее морщится. Изо всех сил сохраняя серьезную мину, она говорит: «Ничем не могу помочь», — и тут же прыскает, отступая на полшага и сгибаясь в поясе. Я смотрю на нее молча, и от моего взгляда ей становится еще смешней. Захлебываясь и повизгивая, она переступает с ноги на ногу, прижимая сумочку к животу. Когда она успокаивается, перед ней моя спина: я сделал положенные «налево кругом» и теперь могу пятнадцать нестерпимых минут пялиться на засыпанный хвоей бугор с помпоном корявого муравейника.
Она обходит меня, усаживается на пень, прямо голой попой. Наверное, не голой, у нее под платьем трусы, но подол задирается, и ей неприятно так сидеть, вообще-то. Но она с размаху приняла красивую позу и теперь стесняется ее переменить.
— Ну? — говорит она. — Ты что, обиделся?
«Трахнуть бы тебя», — думаю я с тоской. На секунду представляю, как мы с ней валяемся на хвойничке, прямо тут. В ноздри бьет воображаемый запах, когда я стаскиваю с нее трусы. Я сглатываю слюну и пытаюсь отвлечься. Она же сидит передо мной, покачивая вправо-влево сведенными коленками.
— Почему ты отвернулся и ничего не говоришь?
Дура. Не объяснять же ей методику несения караула на местности с однообразным ландшафтом. От жары у меня нагрелась макушка и мозги закипают по краям, как куриная печенка на сковороде. Мне хочется лечь вот там, в тенечке, и запустить руку в вырез ее платья. Груди у нее маленькие. Значит, прохладные, почему-то думаю я.
— Слушай, — отвечаю я, — юное парнокопытное. У тебя разве дел никаких нет?
— У меня каникулы, — отвечает она обиженно.
— Иди, просмотри список внеклассного чтения.
Она резко встает с пня, смахивает с ягодиц приставшую сосновую иголку: очень по-женски, грациозно.
— Попу, — говорю, — отряхни получше. Небось чешется после пня.
Это ее добивает. Она отвернулась. Ее обиженная спина выражает крайнюю степень презрения.
— Я пришла скрасить твое одиночество…
Ух ты, декабристочка!
— Но если ты и дальше намерен меня оскорблять, я предпочту более приятное времяпрепровождение.
— Слушай, шпингалет, — говорю я. — Дай-ка, я тебе объясню кое-что. Я знаю, чего ты от меня хочешь — ты хочешь любовь закрутить. Ты со сладкими слюнями представляешь себе, как первого сентября все девки попадают, когда ты им расскажешь, что ты с солдатом под луной гуляла. Так вот, мне все это и на хер не нужно. Я тебе не восьмиклассник. Я бы тебя сейчас разложил тут на твоем полотенце и отодрал бы, как сидорову козу…
Ее лицо заливается пунцовой краской.
— А потом подождал бы минут пятнадцать, поставил раком — и еще бы раз…
Она отступает на шаг. У нее приоткрывается рот, глаза становятся такими, как будто она черта увидела.
Мне надо остановиться и сказать ей по-доброму: вали, мол, отсюда. Но меня уже понесло.
— Чего ты рот разинула? Да будь ты на год-другой старше, я б сейчас знаешь, как? Я б тебя даже не спросил, заломал бы (ни черта себе! — думаю про себя) тебя, и все. Платье у тебя небось на спине расстегивается? Ну так я б тебя одной рукой за шкирку взял, а другой бы твое платье на фиг… и того — и вперед! Что вылупилась, дура? — Внезапно я перехожу на крик, а она внезапно отскакивает на целый метр. — Лифчик бы содрал — и давай!
Повалил бы на землю, трусы бы с тебя спустил (и вправду — сладко отзывается во мне, не снимал бы, а именно спустил. И рукой бы придерживал) и вставил бы тебе взрослой любви по самые уши! Раз так двадцать! И сисечки бы хорошо намял… (и морду бы покусал, — подсказывает воображение). Вот что такое любовь с солдатом!! Ясно?
Вдруг понимаю, что она плачет, а я ору на весь лес. Мне становится не по себе. На посту у водопойной тропы стоит рядовой Гаврилов, его я не боюсь. Недалеко от его поста развалился на одеяльце подменный Михеев. Этот наверняка стукнет, что я разговаривал на посту. Или песни орал, — если слов не разберет. А если еще про бабу узнает!
