От того, что она, такая сопливая, с таким детским словечком «писька» видит меня насквозь, положительно хотелось завыть. Хуже того, слегка успокоившийся член напрягся, теперь уже от обиды, и властно оттопырил на мне джинсы, словно палатку туриста. Прикусив язык, я молча расплатился, сам не зная, есть ли смысл тут ждать, или лучше удрать от позора, прежде чем, как одна девка, только что отделавшая меня под орех, увидит, как я заведенный, и колом стоящий, прыгаю от обиды перед другой, добавляющая мне словами, той жгучей досады, которую я уже заработал пять минут назад коленкой между ног. С минуту мы оба молчали, а за белой дверцей по-прежнему ревела вода.
– Эй! – позвала эта маленькая сучка, все время глядящая не в открытую на столике книгу, а пристально и бесстыдно разглядывающая застежку моих брюк: – да ты похоже всего сразу хочешь?
– Тебе об этом рано, – довольно хрипло попытался отшутиться я: – ты этого еще в школе не учила.
– Ах во-от оно что? – протянула она все понимающим голоском: – ну а ты тогда подойди сюда, молнию расстегни, и поглядим, чего я учила, а чего нет.
Мне так хотелось, что я не сразу ответил, хотя, честно говоря, заниматься сексом в каком бы то ни было виде в платных общественных туалетах, да еще почти на глазах дамы, с которой прошел несколько романтических танцев, не в моем вкусе. Но хотелось ужасно.
– С какой это радости? – призвав на помощь все свое мужское достоинство, в прямом смысле этого слова, усмехнулся я, по возможности презрительно.
– Да ты не бойся! – простодушие этой белобрысой тварюшки было бесподобным: – я денег с тебя не возьму. Просто жалко смотреть, как парень мучается. Минет не обещаю, но рукой удовлетворю, как котика.
Она что, совсем бесстыжая? – подумал я, с чувством, близким к отчаянью, и невольно сделал несколько шагов к ней. Она даже не привстала из за своего столика, словно я был просителем, явившимся на прием к важной чиновнице, которая сейчас, быстро и буднично может решить мои проблемы, но может и отказать, в зависимости от того, насколько быстро я расстегну перед ней свои брюки. Что ж она будет творить с мужиками, когда вырастет? – мелькнула невольная мысль.
– Расстегивай, – шепнула она мне заговорщицки, словно обещая неземное блаженство. Одну руку, с острыми розовыми ноготками она протянула прямо ко мне – еще шаг и вцепится.
– Да ты сама я вижу – уже? – теперь я выдел, что на ней темные джинсы и верхняя пуговица над молнией расстегнута. Девчонка поглядела рассеянно, и хмыкнув, пуговицу застегнула.
– Давно сижу тут, – пожала она плечами: – ты как, будешь вообще? Мне тебя еще и раздевать, что ли?
– Давно сидишь, – повторил я, оглядывая помещение повнимательнее: – а кабинки все заняты, а вода все льется.
Она впервые высказала некоторое нетерпение, никак не вяжущееся с игривым голоском. Легонько зашипев втянула воздух уголком рта и прикрыла глаза, как будто я ее бог весть раздражаю. Поднялась на ноги и глубоко вздохнув, настойчиво повторила:
– Давай, снимай трусики, мальчик. Сейчас я тебя возьму за яички:
Ей определенно все труднее было говорить пошлости. Она запиналась на каждом слове, где уместным было бы ругательства, и говорила, стесняясь, немного по-детски. Казалось, что взявшись изображать прожженную шлюху она теперь сама раскаивается, чувствуя, что не хватает сил.
Я быстро шагнул вперед и коснулся ладонью ее только что застегнутой пуговицы брюк, другой рукой придержав за талию сзади, а ноги, предусмотрительно скрестив так, чтобы коленом не достала. Да, я почувствовал все то же знакомое ладони ощущение, что положил руку на горячий, круглый мячик, только за последние минуты ее мочевой пузырь из упругого стал уже совершенно твердым, готовым разорваться от малейшего давления.
– Я же просила! Не надо меня так! – простонала она. Теперь я узнал и голос своей партнерши по танцам: – пусти! Ой, пожалуйста пусти!
– Ты что, значит в парике рыжем была? – спросил я весело. – и куда дела?
– За дверью! – она уже не стонала, а говорила тоненьким голосом, как будто боялась что лишнее усилие погубит ее на месте. – я все сняла и спрятала. Когда поняла, что ты войдешь. А там, – она измученно глянула на дверь: – а там заперто. И вода-а-а:
– Трудно слушать, как льется? – понимающе спросил я. – Ты что надеялась, что я уйду?
– Да-а: Я тебя достать хотела, чтобы ты вышел: Я бы тогда: Да хоть здесь: О го-спо-ди! Да не жми ты на меня так!
Я надавливал на ее бедный пузырь совсем легонько, каждый раз, когда она переставала говорить, и старалась перевести дух, или переступить с ноги на ногу.
– А когда поняла, что не уйду, решила сыграть ва-банк?
– Ты бы расстегнулся, – шептала она быстро, как будто наш с ней секс уже вошел в заключительную стадию, ту самую, когда женщина не может остановиться сама, и тебя просит только об одном – не останавливаться.
– Ты бы расстегнулся, я бы тебе сделала очень больно, и убежала бы вниз, или куда-нибудь, где ты меня бы не нашел: Но ты наше-о-о-ол! – она вдруг стремительно выскользнула из моих рук вниз, села на корточки, и почти коснувшись лбом коленок беззвучно заплакала. Я уже ждал, что сейчас под ее каблучками начнет расплываться лужица, но бедняжка медленно, очень медленно распрямила ноги, и осталась стоять согнувшись, сжимая обе ладони между бедрами.
– Не расстраивайся, – сказал я, чувствуя, что то что болело у меня больше не болит, а то, что стояло достигло уже максимальной величины, и этой величины не стыдно: – ты бы все равно никуда не добежала. Единственная дамская комната в здании, там, где очередь.
Она смотрела исподлобья. Измученно, как загнанная лошадь.
– Ты знал? – спросила она после мучительно долгой паузы: – ты с самого начала знал? Ты нарочно? И здесь тоже меня разыгрывал, когда я из себя шлюху строила?
– Не обижайся, – я развел руками: – если б ты меня не стукнула, я бы сразу сказал.
Она покорно кивнула, и вдруг вздрогнула, почти незаметно. Без всякого шума, из под ее ладоней, пропитывая ткань джинсов поползло темное пятно. За пару секунд оно достигло согнутых колен, и с них закапало на пол.
– Обоссалась я, – тихо и грустно проговорила она: – доволен теперь?
Я шагнул к ней, распрямил и крепко поцеловал в губы. Краем глаза заметил опасное движение, и уже приготовился к знакомой боли, но оказалось, что она просто подняла одно колено, прижала одно бедро наперекрест другому, словно мучающаяся нетерпением цапелька. Одновременно она ответила на мой поцелуй, но тело ее трясло, как в лихорадке. Я понял, что все мышцы ниже пояса у бедной девушки сейчас напряжены до предела, теперь она старалась не утерпеть, а остановиться.
– Не могу же я делать все сразу, – прошептала она, в ответ на невысказанный мной вопрос. Некоторое время мы стояли молча. Она дышала трудно, постанывая, и только ладошкой трогала, ласково и нежно, мой напряженный член, отчего я и сам готов был застонать.
– Теперь может быть дойду, – прошептала она, теперь уже не отводя глаз, но все такая же зардевшаяся. – только ты меня проводи. До колен мокрая, но вроде полегче стало. Там темно, может быть не заметят?
По лестнице, под звуки ритмичной музыки, мы спускались минуты три. Она шла, держась за перила, и с каждым мелким шажком постанывала:
– Ой, как хочется: Ой, как больно:
На каждой площадке останавливалась, и становилась в свою птичью позицию: на одной ноге, другая прижата к животу. В свете прожекторов между ног ее джинсы ярко отблескивали мокрым, и когда кто-то из идущих навстречу сказал что-то спутникам и те расхохотались, я заметил, как по щеке моей спутницы поползли слезы. За нами оставалась цепочка мокрых следов, и когда мы спустились на первый этаж и стали пробираться меж танцующих, она жалобно призналась:
– В туфлях хлюпает.
Наконец-то мы дошли до двери, с надписью WOMEN. Очередь слегка уменьшилась, зато теперь здесь толпились самые бедовые девчонки, весь вечер хлеставшие коктейли, а потом танцевавшие до последнего предела прежде, чем побежать в дамскую комнату.
– Девочки! – негромко попросила моя спутница: – пустите меня без очереди. Пожалуйста.
Плотная шеренга девушек вдоль стены стазу сомкнулась плотнее. Честно скажу, не хотел бы я, чтобы мне пришлось пробиваться через толпу женщин со столь решительными выражениями лиц. Они ничего не сказали, только сразу прекратили шутки и смех, и все уставились на несчастную мокрую бывшую скромницу.
– Да она, вроде уже:
– Ну да, обоссалась телка.
– Чего уж теперь, теперь уж лучше не станет, подруга.
– Два раза подряд, чересчур. Мы вот одного дождаться не можем.
– Слушай, шла бы ты отсюда, мокрая. Мы сами едва терпим. От твоего вида уссаться можно.
И тут моя новая знакомая, моя жестокая, и мужественная партнерша улыбнулась:
– Девочки, я вас очень прошу. Я еще хочу. Или я здесь:
– Только попробуй! – взвизгнула какая-то дива в черных кожаных шортах, и с длинным до лопаток вороным хвостом блестящих волос: – ты дура, не понимаешь, что ли? Здесь же половина девчонок тогда мокрые будут. Я например не вытерплю, это точно: Су-ука! Что ты делаешь?
Но девушка, которую я за эти полчаса успел уже по настоящему полюбить, только улыбнулась и расставила ноги пошире. Вот теперь я услышал журчание, когда по ногам у нее полилось по настоящему, потекло изо всех швов джинсов, прямо на туфли и на пол, а потом, прямо по центру сквозь промокшие насквозь брюки ударила струйка. Девушка писала стоя, не расстегнув штанов, с вызовом поглядывая на меня, и незадачливых подружек.
Очередь отозвалась стоном. Кто-то пытался зажмуриться, или закрыть уши руками, одна девчонка отвернулась, и отбежала от стены, но потом с отчаянным стоном кинулась обратно, боясь потерять место в очереди, надеясь еще дотерпеть. Но вот уже та самая брюнетка, закусив губу начала сползать по стенке, и из штанин ее кожаных шортов полились два водопада. И еще одна, золотоволосая и пьяная, в маске с кошачьими ушами, упрямо сжимавшая в руке банку коктейля, вдруг расхохоталась, и закричала на ползала:
– Я тоже обоссалась!. . Мы все тут обоссымся, девки! Эй, мальчики, скорей сюда! Тут будет сейчас весело!
Музыка стихла. Без малого пара сотен человек обернулись и поглядели что там творится у дверей в женский туалет.Я и сам не мог оторваться. Девушки в масках и костюмах прижимались к стене, зажимаясь ладошками между ног, садились на корточки, прыгали как сумасшедшие, куда-то бросались бежать, но вдруг становились на четвереньки и ползли дальше, подвывая. Конечно большая часть ломанулась в приоткрытую дверь, и там сразу образовалась жестокая потасовка, я увидел только, как на ком-то разорвали блузку, и прижав к косяку двери били по щекам, так, что вздрагивали обнаженные груди. Женский визг превратился в многоголосый женский стон.
И тут я почувствовал, что меня трогает за руку чья-то милая, мокрая ладошка. Потом другая забралась мне под ремень, и без труда нашла то, что искала. Крепко, но дружески сжала мой утомленный ожиданием ствол.
– Может нам пора где-нибудь уединиться? – спросила девушка хоть и в мокрых джинсах, но снова натянувшая маску на раскрасневшиеся щеки. Милая моя, она снова улыбалась лукаво, хотя и смущенно. Вернее сказать, чуть смущенно.
