Лина Гамилькар
ЛЫСЫЙ ПОПУТЧИК
Лязгнули сцепки и поезд покатился, оставляя позади мрачный вокзал и зияющие в темноте огненными несметными глазами фонари. Вбежав с пронизывающего мороза перрона, было приятно сесть на полку в купе – теплом, пахнущим странными железнодорожными запахами – то ли углем из разожжённого проводницей титана, то ли смазкой колес или прелостью сырого белья.
Я была уставшая и довольная: кончилась бесконечная череда поездок по унылым грязным провинциальным городишкам Саратовской области. Рассказывали, как на центральной площади Аткарска, где я была сегодня, в канаве недавно утонула лошадь. Не поверила, но с общей идеей существования этого поселения согласилась.
Дома меня никто не ждал, но все равно очень хотелось скорее вернуться, лечь в свою постель и забыться в ощущениях сладкого и пока еще здорового сна.
В канун праздников в вагоне пассажиров было мало. Мелькнула приятная надежда, что я останусь одна без грязных, вонючих, навязчивых храпящих и орущих – нужное подчеркнуть – попутчиков.
Стала разбирать нехитрый багаж, стянула с верхней полки полосатый матрац.
Тут заскрипела дверь, из коридора пахнуло зимой, и в купе ввалилось нечто. Морозная свежесть тотчас сменилась тяжелым запахом немытого, взмыленного и нетрезвого толстого гражданина. Из этой удушливой завесы пробивались жуткие нотки блюд, поглощенных в привокзальном ресторане. Я уже представляла экологическую катастрофу, когда этот тип снимет свою обувь.
Тип снял шапку – в русле разыгрывающейся драмы он, естественно, был лысый с неопрятно прилипшими ко лбу мокрыми сосульками рыжих волос.
— Здрасте, девушка.
— Здравствуйте.
— В Москву?
— Если доеду, — юмора он не понял.
При свете тусклой боковой лампочки (другие не горели) со стороны мой полки я наблюдала возню лысого со своим чемоданом. Он громко сопел и пытался затолкать его под сиденье. Справившись с чемоданом, лысый на минуту затих, мутным взглядом обвел купе и пробормотал:
— Мои комплименты, мадам!
— Вы очень любезны, — отозвалась я.
Отдышавшись, Рыжий – теперь я стала про себя называть его Рыжим – стал извлекать из сумки еду – без смены исторических железнодорожных стандартов: появилась курица, яйца, соленые огурцы. Я отвернулась.
— Господи, меня сейчас стошнит.
Тут я поняла, что мне очень жарко: ведь я продолжала сидеть в шубе и сапогах. Встала и попыталась высвободиться из моей шикарной, но уже не молодой норки. Рыже-лысый вскочил, пытаясь мне помочь.
Не-е-ет! Заорала я, видя приближение масляных короткий пальцев к моему воротнику.
-Пардон, — видимо, он понял свою оплошность!
— Сергей Степанович, -отрекомендовался попутчик.
— То есть Сергей, Сережа!
— Лена.
Понятно. Сереже на первый взгляд было хорошо за пятьдесят. Девушка я была опытная, взрослая, если так можно сказать. Уже давно мне шел четвертый десяток. Пятый был уже на ближайших подступах. Поэтому сценарий общения с этим уродом мне был очевиден. Нужно просить проводницу переселить меня на другое место или убить эту сволочь стальным взглядом. Обладая огромным опытом междугородних переездов и не желая заискивать перед проводницей, которой умудрилась нагрубить при посадке, я остановилась на втором варианте.
— Леночка! Разделите со мной мою скромную трапезу!
— Нет. Я уже поела.
Тогда, может быть рюмочку? Лысый вытащил из сумки бутылку водки. Неполную. Видимо, не утерпел ранее приложиться.
— Нет, сказала я с металлом в голосе. Надеюсь, вы все хорошо поняли, и не будем портить мою дорогу и Вашу биографию.
— Да, конечно, неожиданно покорно пробормотал лысый, а я с вашего разрешения выпью. Из сумки появился пластиковый стакан.
— Лена, Хотите анекдот?
Пост в блогах:
— Нужен костюм гнома, размер 68, рост 156.
Первый комментарий:
— Белоснежку даже представить страшно.
Хм, а он с юмором. У меня то рост 181.
— А вот.
Поезда дальнего следования дают людям возможность в полной мере почувствовать себя домашним котом. Все время лежишь, спишь, ни хрена не делаешь. А встаешь только в туалет или пожрать. Ну и в окно еще смотришь … на птичек.
— Так поступают разумные коты, а неразумных кастрируют.
— Простите.
Он принял еще и закусил. Смачно так закусил. Я ведь наврала – не ела ничего с утра.
Я украдкой взглянула на попутчика.
Действительно, мужчина был толстым и низеньким. Маленькие мутные глаза, короткий приплюснутый нос, видимо, пару раз сломанный. Красные щеки, хотя их даже таковыми и назвать нельзя, просто свисающие куски жира. У незнакомца были тонкие губы и выпирающий, заостренный подбородок. Шея не просматривалась из-за присутствия нескольких складок. Большой живот, закрывал полностью вид на короткие, не менее толстые ноги. На нем был серый мятый, но дорогой костюм, хорошая уже грязная голубая рубашка и красивый галстук. Обувь была тоже грязная, но добротная. Руки чистые и ухоженные. Часов не видно. А ведь он не мужепёс! Забавно.
Маленькие заплывшие глазки внимательно смотрели на меня из под очков без оправы.
Он вытащил мятую газету, я – книгу. Сидели, читали. Изредка боковым зрением ловила на себе его взгляды, ползающие по коленкам, бедрам, груди. Без сомнения в своих грязных мыслях он уже раздел и лапал меня, паскуда. Хотя покажите мне такого мужика, у кого не появятся такие мысли, если он один с молодой бабой в купе, да еще нетрезвый!
Однако время приближалось к полночи. Сергей налил себе еще. Я проглотила слюну. Он заметил.
— Может, налью? У меня есть чистый стакан. Для сна?
— Нет спасибо. Мне нужно переодеться.
-Да, да, конечно.
Он вышел и плотно закрыл дверь купе. Я извлекла из сумки вещи и стала раздеваться. Оставшись в одном нижнем белье, я машинально взглянула на себя в зеркало вделанное в дверь. Широкие бедра, все еще достаточно плоский живот. Грудь, конечно, висит большими белыми грушами сосками вниз, но с хорошим бюстгальтером выглядит пышной и соблазнительной. Все пока нормально. Хотя, предложить все эти прелести в последнее время было некому.
Лысый за дверью с нетерпением кашлянул. Я представила на секунду, что он откроет дверь, а я стою почти голая рядом с этим мужиком, а рядом никого, только этот мерзкий тип липко пялящийся на тебя. Реально я могла бы постоять за себя. Я долго, почти профессионально занималась баскетболом. Его лысая голова могла бы хорошо попрыгать о стенку, но я не думала об этом. Чувство сексуальной опасности, беспомощности и беззащитности приятно возбуждало.
По телу прошел холодок, как ментоловой сигаретой затянулась, предательски до боли сморщились соски. Такая у меня реакция.
— Извращенка, на уродов начала реагировать, сволочь недотраханная!
Накинула, запахнула халат и открыла дверь. Лысый вошел и сел у стола. Опять налил.
Я взяла полотенце, зубную щетку и прошла вдоль вагона в туалет. Почистила зубы, умылась. Когда приводила себя в порядок, машинально потрогала себя там. К сожалению, мы не можем управлять своими мыслями. Действиями – да. Мыслями – нет. Поставьте перед собой часы и попробуйте в течение двух минут не думать о белом медведе, например. Не получится. Только о нем и будете думать. Стоя в холоде вагонного туалета с обнаженной грудью перед ржавым зеркалом над грязным умывальником, я думала о похабном отвратительном разнузданном сексе с Лысым. Не хотела, а думала. Если я не одену лифчик и трусики? Ну, что будет, собственно понятно. Что, хотелось адреналина? Почувствовать, как пойду по коридору и одеревенелые соски качающихся грудей будут изнутри царапать шелковый халатик. Сяду, чувствуя как из меня сочатся соки, на скамейку купе и Лысый увидит, что под халатом специально для него ничего нет, что я все поняла и на все готова, что можно просто подойти ко мне и взять как грязную шлюху. Аг
а! Мурашки побежали! От всего этого перехватило дыхание и закружилась голова. Может быть, у меня какой-то гормональный срыв? Опухоль яичника?
Трусы и бюстгальтер я все же одела.
Вернулась. Из купе пахнуло кислятиной. Видимо, пока сидели, принюхалась, а тут опять. Села за столик. Лысый был уже в рубашке без галстука. Его глаза практически исчезли на опухшей роже. Он хорошо набрался, но держался ровно. Улыбнулся.
Не спрашивая, налил два стакана, пододвинул закуску. Молчал.
Жутко хотелось выпить. Если выпью, понимала, все равно что приглашение ему дать, согласие. Представила, как он полезет ко мне. Короткими пальцами начнет вытаскивать из лифчика и мять грудь. Противно ведь должно быть. А от мысли этой внутри все как-то похолодело, опять мурашки побежали, горит все внизу. Смотрю на стакан, сердце колотится, не решаюсь.
Вдруг, лысый неожиданно приятным баритоном стал читать.
Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,
И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.
Я б созерцал восторг ее забав ужасных,
Ее расцветший дух, ее возросший стан,
В ее немых глазах блуждающий туман
И пламя темное восторгов сладострастных.
Я стал бы бешено карабкаться по ней,
Взбираться на ее громадные колени;
Когда же в жалящей истоме летних дней
Она ложилась бы в полях под властью лени,
Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,
Как у подошвы гор спят хижины селений.
— Великанша я ему. Сука, подумала я.
Однако, почему-то произнесла:
— Не получится.
Он продолжил.
В груди у всех, кто помнит стыд
И человеком зваться может,
Живет змея, — и сердце гложет,
И «нет» на все «хочу» шипит.
Неожиданно для себя я прошептала:
— А я и не говорила нет. Меня никто и не спрашивал.
Холодком мгновенного страха и желания — скользнуло от груди к низу. Мелькнула мысль – какая же я бл-ища! Я снова жутко потекла. Я сдалась. И даже не Лысому, а своей подлой похоти, извращенному воображению.
Не к месту (или уже к месту?) вспомнила, что у маленьких всегда бывают большие члены и тут же подсознательно бросила взгляд на его ширинку. Толстые уродливые ляжки и ком, как мне уже мерещилось чего-то большого.
Я залпом выпила. Он налил.
Если начнет гладить коленки, полезет под халат, я еще смогу все остановить. Если возьмет грудь, все случится без сопротивления. У меня очень чувствительная грудь. От ласк сосков я могу кончить.
-Леночка, я могу вас поцеловать?
Вот оно – безумие!
— Да…
Я чувствовала, что уже хочу скорее расстегнуть ему штаны, взять что у него там есть, и как бы оно не пахло и пусть все набухнет у меня во рту. Сладкой волной заныло в низу живота.
— Решайся, дрянь! Таких мерзостей ты еще не делала, подумала я.
Выпила еще водки. Пусть начнет правильно. Расстегнула верхнюю пуговку халата, вторую… Ну, вот! Теперь…все.
Урод встал. Он оказался одного роста со мной, сидящей. Начал целовать меня в шею. От него несло как от помойки. А я текла. Дрожащими пальцами я лихорадочно расстегнула и сбросила халат. Поддев лямки лифчика на плечах он грубо сдернул его к животу. Коротко качнулись и на мгновение застыли повисшие шары моих грудей. Он начал грубо мять соски, до боли сжимал правую грудь, перебирая в ее мякоти своими короткими пальцами. Я не отпрянула, а выгнулась вперед, сама поддалась. Было страшно, больно и сладко. Я ждала и хотела этих ощущений. Начала тихонько постоновать. Он догадался, что мне нравятся его грубые ласки и стал мять обе груди еще больнее. Жадно, с нетерпением я расстегнула его штаны, стащила вниз и взяла в рот все его хозяйство, уткнувшись носом в густую заросль липких волос. Пахнуло прогорклыми пирожками.
Дальше все было одним шквалом услады развязной немыслимой похоти – моей и его. Он брал меня везде как хотел. Мотая головой, изо всех сил цепляясь за столик и полки, я наслаждалась своими стонами. При смене наших поз его член успевал побывать у меня во рту. Я лизала ему яйца и задницу, тут же призывно подставляя свою, и он с размаху входил в нее. Я не хотела останавливаться и боялась, что он кончит, одновременно мечтая ощутить во рту фонтан спермы. Судороги оргазмов сменяли друг друга. Несколько раз я описалась. Бесстыжая влага, хлюпая при каждом толчке, изливалась из меня по бедрам.
Не помню, наверное, я что-то кричала, просила, умоляла. В какой-то момент я простонала:
— Сильнее, еще сильнее, сделай мне больно!
Я упоенно сосала, как вдруг этот процесс прервался от неожиданности, от непривычно тяжелой и вяжущей боли, которая прорезала голые бедра. Едва успела подавить нежданный вскрик, как тяжелый огонь снова медленно прожег тело. Боль зло охватила попу, затопив волной огня все тело.
Сергей бил меня ремнем.
— Сергей, больно мне, больно…, закричала я.
Он тотчас развернул меня головой к стенке и возобновил неистовые толчки. Боль мгновенно сменилась наслаждением и новым оргазмом. Матка, казалось, пульсировала в ритме сердца.
Постепенно, замедляя ритм, он вновь повернул меня к себе. Сергей взял в руки ремень и стал водить им по спине, тихонько совсем не больно похлестывая по попе. Я понимала, что он ждет, когда я опять скажу ему – сделай мне больно. Это продолжалось довольно долго. Непрекращающееся наслаждение и ожидание боли превращались в такую сладкую истому.
Не в силах больше терпеть, я закричала:- Сережа, я тоже хочу, сделай это!
Мгновенная боль ударила молнией судороги, водопадом такого необычного и сладостного страдания. Ремень впивался в кожу, просекая тело свистящими рубцами. Мне казалось, что кончик ремня впивается в мое самое нежное и горячее, мокрое от страсти место. Выгибая спину, я сама подставляла его под удары. Мои стоны были наполнены какой-то тягучей, возбуждающей страстью. Его дыхание стало прерывистым, хриплым, он кончал. Сперма била мне в рот пятью или шестью волнами. Я успевала проглотить и получала еще.
Такого мерзкого животного стыдного блаженства я не испытывала никогда в своей жизни.
Лысый как напившийся кровью клещ вынул из меня свое жало и отвалился на полку. Начинало светать. На несколько часов я тоже провалилась в черную дыру сна.
— Леночка, Москва!
— Да, да, спасибо Сережа!
Поезд остановился, в вагон вошел хорошо одетый молодой человек.
— Сергей Анатольевич, доброе утро! Где ваш багаж?
— Здравствуй!
— Дима, закрой дверь!
Лысый повернулся ко мне, внимательно посмотрел и сказал:
— Лена! Сделай ему минет!
Безумие, гипноз, растоптанное Я или в одночасье выпущенное наружу мое мерзкое настоящее естество — я протянула руку и начала расстегивать ему ширинку.
— Лена! Я пошутил! Приятно было познакомиться! До свидания!
Молодой человек подхватил чемодан и вместе с Лысым вышел из вагона.
На столе лежал его ремень и кусок газеты из под курицы с накарябанным номером телефона.
